Заколдованные леса
Я отправился в путь и прошел около мили, но вдруг передо мной открылся перекресток, и я не знал, какую дорогу выбрать, но это было утро базарного дня, и я понял, что к полудню кто-нибудь здесь пройдет.
И вот я улегся прямо на перекрестке: головой я лег на одну дорогу, левую руку положил на другую, правую на третью, а ноги на четвертую; я примостился поудобней и притворился спящим. К полудню люди отправились по домам, подошли к перекрестку и наткнулись на меня; но когда они увидели, что я сплю на перекрестке, они принялись причитать и закричали так: «Кто у него мать, у этого парня, он спит головой на дороге к Смерти?!»
Когда прохожие попричитали и ушли, я встал и пошел по дороге к Смерти. Я отшагал миль тридцать, но никого не встретил и сначала удивился, а потом испугался; я брел по дороге и боялся все больше, а потом вдруг понял, что уже пришел.
Пришел я, значит, к Смерти, но дома ее не было: она работала неподалеку в бататовом огороде. Я поднялся на веранду и увидел барабан и стал в него колотить для приветствия Смерти. Но едва Смерть услышала мой приветственный стук, она заговорила и сказала так: «Кто это стучит там — живой или мертвый?» И я ей ответил: «Стучит живой».
Как только Смерть услышала, что я живой, а не мертвый, она страшно разволновалась и ужасно раздосадовалась и приказала барабану связать меня веревкой. И вот я почувствовал, что я уже связан, да так крепко-накрепко, что не могу продохнуть.
Понял я, что связан и не могу продохнуть, и скомандовал бататам потолще связать саму Смерть, а бататам потоньше я посоветовал ее сечь. Как только я им это приказал и посоветовал, бататовые стебли взялись за работу — которые потолще, те всю ее повязали, а которые потоньше, стали ее сечь: они ее секли, и секли, и секли. Смерть заметила, что ее секут, и секут, и секут, и скомандовала барабану поскорей меня развязать, и вот я почувствовал, что могу продохнуть, и отсоветовал стеблям потоньше ее сечь, а стеблям потолще приказал ее развязать, и Смерть вошла в дом, потом вышла на веранду, встретила меня у порога и пригласила в гости. Немного погодя она принесла еду, мы вместе поели и приступили к беседе. И вот мы стали беседовать и поговорили так: Смерть спросила, откуда я пришел, и я ответил, что из недалекого города; тогда Смерть спросила, зачем я пришел, и я ответил, что много о ней слыхивал и мне очень захотелось познакомиться с ней лично; а Смерть сказала, что убивает людей.
Смерть показала мне свой дом и огород, и показала скелетные кости людей, и показала мне много кой-чего еще, и я заметил, что у плиты вместо дров лежат кости, а стаканы, тарелки и разные прочие миски сделаны из человеческих скелетных костей.
Никто из людей рядом со Смертью не селился, даже дикие звери обходили ее дом, а птицы не подлетали к ее огороду, — и вот она вела уединенную жизнь, и все комнаты в ее доме стояли пустые.
Когда пришла ночь и я захотел лечь спать, Смерть дала мне широкое черное покрывало и отвела в отдельную громадную комнату, но кровать в этой комнате была из костей, и мне стало страшно на нее смотреть, а спать тем более, да и не собирался я в ней спать, потому что знаю я эти смертные штуки.
И вот на кровати я спать испугался и залез под кровать, но и там я не спал: меня пугали человеческие скелетные кости, я лежал и боялся, но из-под кровати не вылезал. Когда время подошло к двум часам пополуночи, я понял, что начинается смертная штука: в комнату осторожно пробралась Смерть, и в руках она держала тяжеленную дубину. Смерть подкралась к кровати, под которой я лежал, да как стукнет по кровати изо всех своих сил, а потом еще три раза как саданет, как ахнет, — и тихохонько, на цыпочках, стала уходить: она думала, что я спал на этой кровати, а еще она думала, что убила меня насмерть.
Наутро я нарочно поднялся первый, в 6.00, и отправился к Смерти, но когда она увидела, кто ее будит, ей сделалось так страшно, что она тут же вскочила и даже не пожелала мне доброго утра.
И вот подступила следующая ночь, я снова залез под костяную кровать, но никаких штук в этот раз уже не было, и в два часа ночи я вылез из-под кровати, вышел на дорогу, прошел четверть мили, остановился и вырыл Ловчую Яму, чтобы она (Смерть) могла в нее провалиться. После этого я аккуратно прикрыл Яму сеткой, вернулся в дом и залез под кровать, и пока я проделывал штуку для Смерти, она спокойно спала и ни о чем не узнала.
Утром я поднялся по-обычному, в шесть, и, как у нас повелось, отправился к Смерти; я разбудил ее и сказал, что мне пора уходить и пусть бы она меня немного проводила; и вот Смерть встала, и мы пошли по дороге, но, когда мы добрались до Ловчей Ямы, я сказал, что устал, и сел у дороги, а Смерть захотела понежиться в пыли, легла на дорогу и провалилась в Яму. Я вскочил, мигом закатал ее в сеть, положил сверток на голову и двинулся к городу.
Я нес Смерть на голове, а она дрыгалась и дергалась и пыталась вырваться или убить меня до смерти, но я ей ничего такого не позволил, добрался до города и пошел к старику, который просил, чтобы я принес ему Смерть. Он сидел в своем доме, и я его окликнул и сказал, что принес ему Смерть, как договорено. Старик услыхал, что я доставил ему Смерть, выглянул из окна и страшно ужаснулся: он закричал, чтобы я немедленно волок ее обратно, а сам стал запирать все окна и двери, но, прежде чем он успел со всех сторон запереться, я швырнул ему Смерть под самую дверь — сетка порвалась на 1 000 000 кусков, а Смерть вскочила и стала озираться.
Старик и его жена повыпрыгнули из окон, а все люди в городе повыскочили из домов, и помчались кто куда, и исчезли из виду. (Старик думал, что Смерть убьет меня насмерть — ведь от нее никто не уходил живым, — но я-то знал эти смертные штуки.)
Я вытащил Смерть из ее собственного дома, и у нее не стало постоянного жилья, и теперь она бродит и скитается по свету, и мы о ней слышим то здесь, то там.
Вот как я доставил Смерть старику, который хотел, чтобы я ее принес, прежде чем он расскажет про упокойного винаря.
Но старик не смог рассказать про винаря, хотя и говорил, что обязательно расскажет — как только я принесу в его дом Смерть; он не успел исполнить своего обещания, потому что ему пришлось спасаться от Смерти. И я ушел, ничего не узнав.
Я скитался четыре месяца и опять пришел в город, небольшой, но с огромным и знаменитым базаром. Как только я добрался до этого города, я отправился к главному в городе старейшине, и он тут же приветливо пригласил меня в дом и приказал накормить меня и вволю напоить. Я поел и выпил пальмового вина — я много его выпил, но потом выпил еще, а потом я выпил его вместо воды, как если бы я нашел упокойного винаря.
Когда я поел и в удовольствие выпил, хозяин спросил меня, кто я такой. «Отец Богов Всенасветемогущий», — сказал я в ответ, и он ослаб от страха. Немного погодя он пришел в свои силы и тихо спросил, чего я хочу. Я объяснил ему, что хочу найти винаря, который умер, свалившись с пальмы, и поэтому скитаюсь по лесам да чащобам. А хозяин сказал, что он мне поможет.
Старейшина сказал, что обязательно мне поможет — как только я отыщу его пропавшую дочь, которую утащил Зловредный Зверь.
Он сказал, что, раз я Всенасветемогущий, мне ничего не стоит отыскать его дочь, а потом, когда я приведу ему дочь и он объяснит мне, где искать винаря, я и винаря своего легко найду. Раз уж я такой Всенасветемогущий.
Мне очень хотелось найти винаря, но где дочь моего хозяина, того я не знал.
Я решил было отказаться и не искать его дочь, которая ушла неизвестно куда, но вспомнил про свое всенасветемогущество, и мне стало совестно, и я согласился. И вот, значит, в том городе был знаменитый базар, и каждые пять дней туда сходились все люди, которые жили в окрестных селениях, и Дремучие Духи из ближайших чащоб, и Зловредные Звери неизвестно откуда. В четыре часа базар закрывался, и все расходились — кому куда надо: люди уходили в окрестные селения, Дремучие Духи — в ближайшие чащобы, а Зловредные Звери — неизвестно куда. Дочка старейшины продавала всякую мелочь, и незадолго до того, как ее увели с базара, ей было назначено выйти замуж, и отец разрешил ей выбрать мужа самой, но она никого не хотела выбирать, и тогда он отыскал хорошего человека, а она отказалась на него смотреть. И отец оставил ее в покое.