Серый кардинал
— Епифанов Виктор Сергеевич? — мужчина держал в руке листок, но Епифанов вдруг по какой-то причине понял, что это не телеграфный бланк. А в следующее мгновение он понял, что у него могут быть неприятности покрупнее, чем неожиданный приезд назойливых родственников — откуда-то сбоку возник второй человек, лицо которого Епифанов видел только мельком, издалека, вчера и полтора часа назад по телевизору. Вот именно: наезд крупным планом, потом камера дернулась, потом этот человек был показан уже лежащим на полу.
— Отлично, — спокойно произнес этот второй, увидев реакцию Епифанова, — значит, нам не надо друг другу представляться.
— Витя, кто там? — крикнула из ванной жена.
— Это ко мне, — Епифанов даже не понял, как это он так быстро нашелся с ответом.
— Где нам удобнее всего будет поговорить? — вежливо спросил фальшивый разносчик телеграмм. — Я думаю, кухня подойдет. Тем более, что мы совсем ненадолго.
— Наверное подойдет, — пожал плечами Епифанов.
Он подумал, что не стоит захлопывать за ним входную дверь, выбегать куда-то, звать кого-то. Глупо. От этих далеко не убежишь, не та у него спортивная форма. Следователь прокуратуры — сугубо «бумажный», в основном, кабинетный работник. Выезды на место происшествия нельзя считать серьезным тренажом. Поэтому Епифанов, очень быстро все взвесив, даже на кухню проследовал первым, дабы не зародить в незваных гостях каких-либо подозрений.
— Прошу, — вполне спокойно и уверенно произнес он, указывая на стулья.
Вошедшие сели. Епифанов заметил ссадину на скуле того, что бежал из райотдела. «Интересно, в райотделе схлопотал или при задержании? Начали «обработку» или нет? Хотя эти сукины дети и стараются бить, чтобы следов поменьше оставалось, все равно через пару дней мужик выглядел бы похуже.»
— Давайте сразу перейдем к делу, — сказал мужчина с ссадиной на скуле. — Итак, мы уверены в том, что нас «подставили», «навесив» на нас преступление, которого мы не совершали. Мы понимаем, что все вы — следствие, прокуратура и госбезопасность, которая это дело курирует — сможете объединёнными усилиями доказать чью угодно виновность. А нам важно найти истинных преступников. Для этого нам нужна ваша, Виктор Сергеевич, помощь. Вы подробно расскажете, нам все, что известно следствию об убийстве Петракова, а если будут появляться какие-то новые детали, вы тоже будете сообщать о них нам.
— Послушайте, но это же безумие! — Епифанов нахмурил свои выразительные брови и сверкнул красивыми карими глазами. Хорошо у него был отработан этот прием: коллеги при его взгляде подбирались и прекращали шуточки, чувствуя себя рядом с Епифановым законченными разгильдяями, а подследственные — если это, конечно, не были рецидивисты — заметно терялись.
На нынешних гостей Епифанова игра бровей и сверкание глаз произвели нулевое впечатление.
— Почему же безумие? — вступил в разговор тот, что помоложе, фальшивый разносчик телеграмм.
— Потому что, во-первых, я никогда на это не пойду. Надо быть круглым идиотом, чтобы получать срок ради неизвестно чего. Рано или поздно вас все равно поймают...
— Погодите, — перебил его тот, что постарше. — У нас меньше времени, чем у вас, поэтому приберегите свое красноречие для других. Во-первых, это весьма спорный вопрос — насчет того, что нас поймают. Во-вторых, вы будете рисковать своей карьерой и задницей не «ради неизвестно чего», как вы изволили выразиться. — Он вытащил из заднего кармана брюк стодолларовую купюру, положил ее на стол и прикрыл широкой жилистой рукой. — И в-третьих, то бишь, самое существенное в вашем положении — у вас просто нет другого выхода. Нам, как вы догадываетесь, терять практически нечего, в отличие от вас. Не поставите же вы свою карьеру против жизни жены и дочери.
Епифанов побледнел. Это не укрылось от его собеседников.
— Вам надо соглашаться, — сказал тот, что помоложе. —
На магнитофон мы вас записывать не станем, составлять собственноручные отчеты вы тем более не будете. Просто вы будете информировать нас обо всем подробно.
Бирюков позвонил Клюеву из автомата — так они уговорились.
— Не бегать же мне к «глазку» на каждый звонок, — объяснял расклад Клюев. — И потом, если на меня ненароком «выйдут» и «заметут», вы будете застрахованы от вероятности налететь на засаду. Будете набирать номер один раз, после трех гудков вешать трубку и набирать повторно.
На сей раз у Клюева все было в порядке, то есть, никто его не потревожил в их отсутствие. Он открыл дверь сразу же, как только Бирюков и Ненашев возникли перед ней.
— Рад видеть вас целыми, надеюсь, без «хвоста», — сказал Клюев друзьям.
— Эх, хорошая это штука — надежда, — заметил Ненашев. — Вот два типа поджидают третьего, чтобы его укокошить, а тот третий почему-то задерживается. Один и говорит другому: «Надеюсь, с ним ничего плохого не случилось?» Пожевать мы тебе принесли, красавец.
Последнее уточнение относилось к рассеченной брови Клюева и лилово-желтой, расползшейся под глазом гематоме. Конечно, своим видом он привлекал бы излишнее внимание публики, если бы появился в освещенном месте. Ненашев вообще настаивал на том, что он пойдет к Епифанову один, как «личность незапятнанная в прямом и переносном смысле слова», по его выражению. В прямом смысле наиболее запятнанным выглядел, конечно, Клюев, но и Бирюкова Ненашев тоже очень отговаривал:
— Николаич, я и один распрекрасно со всем справлюсь. А вдруг эти гады уже фотороботы твои везде вывесили?
— Твои тоже, Костя. К тому же они наверняка и фотографиями нашими уже располагают. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. А я чувствую, что сегодня вечером я никому на фиг не нужен буду. Да и тебе со мной повеселее будет.
В том, что у них появилась зацепка в лице следователя прокуратуры Епифанова, была заслуга Клюева. Именно он потребовал в райотделе, чтобы допрашивавшие его, соблюдая закон, представились. А зная Епифанова Виктора Сергеевича, отыскать его адрес и телефон было делом техники.
— Нет, мужики, не завидую я ментам все же, — покачал головой Бирюков, когда они обрели искомый адрес. — Они же как на открытой, со всех сторон простреливаемой площади вроде бы получаются.
— Ты истинный христианин, Николаич, — с непонятным выражением сказал Клюев. — Неизвестно, сколько ты от них еще претерпеть должен, чтобы относиться к ним без сочувствия.
Клюев горел нетерпением узнать, почему же именно правоохранительные органы питают такое противоестественное, как он выразился, пристрастие.
— А ничего противоестественного нет, Женя, — устало сообщил Бирюков. — Наводочка была. Очень точная наводочка, с указанием адресов и фамилий. Кто-то позвонил вроде бы на самый верх, чуть ли не самому генералу Ковалеву. Сообщил, что группа из пяти человек была шестнадцатого апреля неподалеку от загородного дома предпринимателя и по совместительству депутата облсовета Петракова...
— Стоп! Как говaривал незабвенный подпоручик Дуб, об этом мы еще до войны говорили с господином окружным начальником. Давайте-ка поднапряжемся и вспомним, сколько же нас было на самом деле шестнадцатого апреля, в страстную, то есть, пятницу, — Клюев, словно указующий перст, поднял вверх кусок батона, который он только что отломил.
— А что ж тут особенного напрягаться — пятеро нас и было, — сразу сказал Бирюков.
— Ты на сто процентов уверен, Николаич?
— На сто три даже, как говорится. Когда мы приемы отрабатывать стали, получилось две нары. Один без пары остался. У меня на такие вещи память вроде как профессиональная получается. Повозился бы ты с мое в спортзалах с разными — как их, блин, называли, группами, тоже считать научился бы. Когда ради куска хлеба насущного расходуешь свою жизнь на занятия с разной шелупонью, мечтающей без особого труда через пару месяцев сделаться российским Брюсом Ли, поневоле привыкнешь считать по головам: одна голова — один червонец, десять голов — сто рублей. Лица-то мелькали, как в калейдоскопе.