Вероятно, Алекс
– Проводи их в бухгалтерию, пока Кэрол разбирается в кафе, пусть пересчитают выручку. – Потом поворачивается к нам, тычет пальцем в будку и свистит. – А вы двое – марш внутрь!
– Вот черт, – бурчит Грейс, – я совершенно забыла как запускать программу по продаже билетов!
– Грейси, ты даже во сне сможешь это сделать, – заверяет он ее и даже кажется милым, будто это не от него я тогда стерпела унижение перед коллегами.
«Мираж», – говорю я себе.
Будка маленькая. Действительно маленькая. В ней пахнет. По правде говоря, даже воняет. Два вращающихся стула, стол с компьютером, а под ним полка, на которой допотопные принтеры печатают билеты. Сзади, прямо по центру, нас подпирает дверь, поэтому места для третьего – даже не такого крупного, как Портер, который стоит за нами и дает указания, – по большому счету впритык. Впереди – лишь захватанная чужими пальцами плексигласовая перегородка, отделяющая нас от очереди толпящихся у кассы. Как же их много. И задержка с билетами никого из них явно не радует.
Стоящий перед моим окошком субъект напыщенно изрекает: «Четыре», – показывает попутно четыре пальца и отпускает в мой адрес какую-то гадость по поводу женского идиотизма. Продавать с лотка чурро мне кажется все заманчивее и заманчивее.
– Зеленый означает положение «включено», красный – «выключено», – произносит голос Портера где-то рядом с моим лицом, чуточку ближе, чем полагается.
Когда он задевает свей кудрявой шевелюрой мое плечо, по руке прокатывается незваная волна дрожи. От него исходит солоноватый запах, как от океанской воды; интересно, он сегодня занимался сёрфингом? А почему мне до этого есть какое-то дело? Он тянет руку и хлопает ею по стойке, немного меня пугая.
– Да-да, мне все понятно, – говорю я.
Потом, не говоря больше ни слова, опускаю глаза на кнопки управления двухсторонним переговорным устройством, помеченные надписями «Внешний» (чтобы я могла слышать посетителей) и «Внутренний» (чтобы они могли слышать меня). Зеленая. Красная. Все ясно.
– Вам наверняка захочется постоянно держать внешний микрофон включенным, но если не хотите сойти с ума – держите пальцы на кнопках и внутренний микрофон включайте только в случае необходимости, – советует он.
Об этом нам говорили еще на инструктаже, и теперь я об этом постепенно вспоминаю. Грейс от волнения не находит себе места, и Портер переключает внимание на нее. Субъект у окошка нетерпеливо тычет в стекло своими четырьмя пальцами. Я сдаюсь, нажимаю обе зеленые кнопки и говорю:
– Добро пожаловать в «Пещерный дворец». Четыре билета для взрослых?
Всю работу делает компьютер. Я беру у субъекта банковскую карточку, печатаю билеты, и мистер Зануда со своей занудной семьей проходит через турникет. Следующий. Этот расплачивается наличными. Я слишком долго отсчитываю ему сдачу, но в целом могло быть и хуже.
В том же духе продолжается и дальше.
В какой-то момент Портер выскальзывает из будки и оставляет нас одних, но ничего страшного в этом нет. Мы вполне можем справиться и сами.
Памятуя о том, как холодно было в главном зале в день инструктажа, я надела еще один кардиган. Но сейчас, когда в очереди стоит десять человек, понимаю, почему будку по продаже билетов называют Парилкой. Кондиционера здесь нет. Нас заперли в конуре, выше пояса сделанной сплошь из стекла, солнце изливает на наши лица свои лучи, напитывая теплом, будто орхидеи в какой-то дурацкой оранжерее.
Я стаскиваю кардиган через широкие рукава жилета, при этом каждые несколько минут мне приходится крутиться на стуле, чтобы открыть кому-нибудь дверь – дежурному смотрителю Кэрол; парню, поставленному за стойку информации, который предупреждает нас, что одному из посетителей надо переснять фотографию на абонемент, потому что нынешняя ему «ненавистна»; и добрейшему мистеру Пенгборну, притащившему сдачу для больших транжир, неизменно желающих рассчитываться стодолларовыми купюрами. Каждый раз, когда я вращаюсь на стуле, открывая дверь билетной кассы, мне приходится: (А) ударяться коленными чашечками о металлический ящик для денег, и (Б) впускать в будку порыв холодного воздуха, пробегающего по липкой от пота коже.
Потом дверь закрывается, и Парилка опять нагревается.
Это пытка. Вот как нужно поступать на войне с вражескими солдатами, чтобы выудить у них нужную информацию. И куда только деваются Женевские конвенции, когда в них возникает нужда?
Ситуация становится еще хуже, когда нам с Грейс приходится одновременно заниматься и другими делами – например, показывать, где находятся туалеты, или разбираться с жалобами по поводу цен на билеты, с каждым годом поднимающиеся все выше и выше. Какой ужасный у вас музей! Вы больше не предоставляете скидки тем, кому за пятьдесят? Мой билет только что унесло порывом ветра, выдайте мне дубликат.
Цирк, да и только. Вряд ли это преувеличение. Неудивительно, что люди бросают эту работу в первый же день.
Но не мы. Нас с Грейс голыми руками не возьмешь, ведь мы лучшие. Я стараюсь вовсю, задействуя все ноу-хау. Не смотрю в глаза. Прикидываюсь немой. Пожимаю плечами. Избегаю трудных вопросов. Без конца показываю на стойку информации и магазин сувениров.
Если с потом из наших тел не выйдет вся жидкость, у нас все получится.
Через пару часов после начала смены жизнь вокруг значительно замедляется – в очереди, к примеру, нет ни одного человека.
– Может, мы их всех распугали? – спрашивает Грейс, вытирая с затылка пот.
– Все, что ли? – говорю я, приподнимаясь на стуле и оглядывая поверх переговорного устройства колонны главного зала. – Можно по домам?
– Попрошу кого-нибудь принести нам воды. У нас есть такое право. Здесь слишком жарко, чтоб им всем было неладно.
Грейс берет телефон и звонит Кэрол, которая обещает кого-нибудь прислать. Мы ждем.
Через минуту в дверь в дверь раздаются четыре коротких удара. Я открываю ее и вижу перед собой Портера. Это первое его явление с того момента, как мы стали отбывать свой тюремный срок. Он протягивает две пластиковые бутылки воды из кафе и одаривает меня медлительной, ленивой улыбкой, слишком сексуальной для парня его возраста, от которой я опять начинаю нервничать.
– А вы обе в Парилке будто даже похорошели. И выглядите намного лучше тех двух, что работали с утра. Кстати, одна из них…
С этими словами он проводит ногтем большого пальца по горлу, давая понять, что девушка ушла. Будем надеяться, что хоть не наложила на себя руки.
– Еще одна? – шепчет Грейс.
Он прислоняется к двери, упираясь в нее согнутой ногой, и водит пальцем по экрану своего телефона. Его коленка оказывается буквально в паре сантиметров от моей. Такое ощущение, что он преднамеренно пытается меня задеть.
– На этой работе, Грейси, слабые не держатся. Их фотографии следовало бы вывешивать над вигвамами на мнимом звездном небе в крыле Джея.
– Который час?
Портер смотрит на массивные часы с замысловатым цифровым экраном и отвечает на вопрос. А когда я слишком надолго задерживаю на них взгляд, объясняет:
– Часы для сёрфинга. Направление и высота волн, температура воды. Полностью водонепроницаемые, в отличие от этого дурацкого телефона, который мне в этом году пришлось уже дважды менять.
Честно говоря, я больше смотрю на его шрамы, вспоминая, как Грейс начала было рассказывать вчера на набережной какую-то трагическую историю о семье Росов, но, понимая, что в его понимании мне больше интересны часы, испытываю облегчение.
– Послушай, а как ты стал охранником? – спрашиваю я, энергично открывая бутылку воды.
Он на мгновение отрывает от экрана глаза, смотрит на меня и подмигивает. Подмигивает, и все тут. Ну кто так делает?
– В восемнадцать лет перед тобой открываются все двери. Ты можешь голосовать, на совершенно законных основаниях заниматься всеми доступными воображению видами секса с любой избранницей, которая на это согласится, но самое приятное – с утра до вечера разгуливать по «Пещерному дворцу» в должности охранника.