Тайна чертова камня
Это могло значить только одно: он находится на правильном пути, он приближается к ней…
– Покурить хочешь? – раздался рядом с Надеждой виноватый голос.
– Что? – переспросила она, оборачиваясь. Рядом с ней стояла Люська. Она тоскливо смотрела вслед участковому. – Ну… давай, что ли! – согласилась Надежда.
Она вообще-то старалась не курить, можно сказать, совсем не курила, за теми редкими исключениями, когда считала, что выкуренная сигарета могла сблизить ее с человеком, от которого Надежда рассчитывала что-нибудь узнать. Правда, она и сама еще не знала, что хочет узнать от Люськи, но ее знаменитая интуиция подсказывала, что наступил тот самый момент, когда стоит пренебречь предостережениями Минздрава.
– Козел он, – проговорила Люська, дав Надежде прикурить и выпустив через ноздри густой вонючий дым, – хотя, конечно, все мужики – козлы… Колька – он еще ничего… если бы не Анфиса… прям как бобик на поводке у нее ходит!
Надежда осторожно закурила, стараясь не затягиваться, но все равно закашлялась: Люськины сигареты были на редкость едкие и ядреные.
– Кто это – Анфиса? – поинтересовалась она, отдышавшись.
– Жена его, – с ненавистью выдохнула Люська и сплюнула на землю. – Своими бы руками задушила эту корову! Если бы не она…
Надежде вовсе не хотелось выслушивать Люськины излияния, и она попыталась перевести разговор на более интересную тему:
– А что здесь случилось пять лет назад?
– Пять лет? – равнодушно переспросила Люська. – Вроде маньяк какой-то орудовал…
– Маньяк? – оживилась Надежда. – Что за маньяк?
– А я почем знаю? Пять лет назад Людмила Синякова была городская штучка, у меня и в мыслях не было в такую глухомань подаваться! В страшном сне не приснилось бы! Работа у меня была хорошая – штукатуром в РСУ, и квартиру я через эту работу получила однокомнатную, и внешность подходящая… мужики проходу не давали! Вот через них, через мужиков, все мои неприятности…
Надежда поняла, что ей не избежать Люськиной исповеди, и приготовилась слушать.
– Познакомилась я с одним… Реваз звали. То ли чечен, то ли грузин, в общем, лицо нерусской национальности. Но из себя очень видный, а главное – обходительный. Наши-то ребята из РСУ норовили по-простому – бутылку раздавить и в койку. А этот и в ресторан, и в кино, одним словом – культура. Только домой к себе ни разу не пригласил. Все больше ко мне в однокомнатную. Вроде, говорил, дома у него мама больная, может от моего вида сильно переволноваться. И еще – если в ресторане или дома у меня выпиваем, так он мне все подливает, а себе поменьше. То ли у него со здоровьем что, то ли Аллах не велит. А я, честно тебе признаюсь, когда выпью, сама себе и то не нравлюсь. И поскандалить могу, и другое чего, а самое главное – ни черта после не помню.
Короче, все у нас с ним хорошо было, и я уже начала про свадьбу задумываться. И Реваз пообещал с мамой познакомить. Которая больная. Но пока суд да дело, пришли мы к какому-то его другу, тоже из этих, из нерусских, и выпила я лишку. Так это выпила, что вовсе отключилась. А потом прихожу в себя – а Реваза моего нету, один только друг его. И я в таком виде… сама понимаешь. А ничего не помню. Ну то есть ровным счетом ничего. И вдруг в дверь колотят, и врывается злющая такая баба. Надо понимать, что жена. И начинает орать, что Ахмет – сволочь и кобель (этого друга Ахметом звали, я вспомнила) и чуть только его на минутку оставишь, он уже непременно какую-нибудь шалаву приведет. Это она уже про меня. А я, если честно, и правда не помню, может, что и было у меня с этим Ахметом. Но на шалаву, понятное дело, обиделась и полезла с ней драться.
Только, видать, то ли я еще с похмелья в настоящую силу не пришла, то ли она, жена эта, не первый раз в таком деле, здорова оказалась драться. В общем, вытолкала она меня в чем есть на лестницу и шмотки мои следом выкинула.
Я, понятное дело, расстроилась, пошла в рюмочную одну, где знакомая моя работала, Татьяна, и выпила еще немного. Самую малость. А потом домой к себе отправилась, в однокомнатную свою.
Только ключ сую в скважину – а он не подходит. Я сперва-то подумала, что руки спьяну трясутся, тыркалась-тыркалась, а потом через дверь мне говорят, чтобы проваливала подобру-поздорову, пока они милицию не вызвали. Я решила, что по пьяному делу вообще квартиру перепутала. Отошла маленько, поглядела – нет, дверь точно моя, Стасик из РСУ ее из остатков от ремонта спортивной школы сделал… Тут уж я начала шуметь да скандалить по полной программе. Я ведь тебе говорила – когда я выпью, очень становлюсь скандальная! А тут тем более такое дело – в собственную квартиру не пускают!
Ну а эти-то, они говорят – уймись, а то правда милицию вызовем! Я говорю – вызывайте, так вас и разэтак, милиция вас самих из моей однокомнатной выкурит.
А они и впрямь вызвали.
Только все не так получилось, как я думала.
Милиция приехала, я говорю – в собственную квартиру не пускают, а эти документ показали, что я эту квартиру им честь по чести продала и деньги получила, в чем расписка имеется. Так что они в полном своем праве, а я получаюсь пьяная хулиганка. Менты меня увезли и пятнадцать суток впаяли за милую душу.
А как я пятнадцать суток отсидела, так отправилась Реваза своего искать, чтоб помог мне в том деле разобраться и обратно квартиру свою заполучить. Нашла его в одном ресторане, где он другую такую же дуру охмурял. Тоже все ей подливал. У меня прямо в глазах потемнело, не помню, что дальше было.
Очнулась опять в ментовке, на этот раз мне за пьяный дебош в ресторане три месяца впаяли. Там-то мне добрые люди все про этого Реваза рассказали, глаза раскрыли – у него бизнес такой, находит дур одиноких с жилплощадью, подпаивает, а потом – раз, и бумага подписана! Нотариус у него свой, прикормленный, и в милиции друганы, так что ничего с ним не поделаешь…
В общем, запила я по-черному. Из РСУ меня, ясное дело, прогнали, жила месяца два у одного, звать Василий, в метро побирался, квасили с ним на пару, а потом ему по пьяному делу башку кирпичом проломили. Помоталась я по чердакам и подвалам, а после к трехсотлетию города милиция капитальную чистку устроила, и отправили меня сюда, на сто первый километр. Ну, здесь меня Николай под присмотр взял, в этот дом поселил, следил, чтоб сильно не пила… потом уж мы сошлись с ним. Если бы только не Анфиса – зажила бы я по-человечески… у тебя, кстати, нету чего?
– Чего? – сдуру переспросила Надежда.
– Сама, что ли, не понимаешь? – Люська взглянула на нее исподлобья. – Винца хоть какого… или наливки… или там настойки овса на крайний случай…
– Откуда! – Надежда захлопала глазами и попятилась.
– Ну, нет так нет… – Люська затоптала окурок и вздохнула. – Ладно, пойду я… суп у меня варится.
* * *Ночью Надежда не сомкнула глаз.
В комнате у старухи было ужасно тесно и душно, подушка моментально нагрелась, простыня сбилась и уползла куда-то в ноги, а самое главное – Аглая Васильевна ужасно храпела.
Причем она храпела не тем ровным могучим храпом, к которому можно постепенно привыкнуть, как привыкают люди к звукам проезжающих за окном трамваев, к уличному шуму и даже, говорят, к грохоту Ниагарского водопада. Нет, она несколько минут спала тихо и спокойно, как младенец, так что Надежда уже и сама начинала задремывать, как вдруг старуха резко всхрапывала, издавая такой звук, какой издает бензопила, наткнувшись на гвоздь или на проволоку. Надежду подбрасывало на кровати, она несколько секунд испуганно таращилась в темноту, пытаясь понять, что произошло. Тем временем Аглая Васильевна переворачивалась на другой бок и снова засыпала.
Так повторялось не меньше десяти раз, и когда на улице окончательно рассвело, Надежда поняла, что выспаться ей уже не удастся.
Встала она измученная, с головной болью и мешками под глазами.
Разглядев свое отражение в мутном старухином зеркале, она тяжело вздохнула и проговорила вполголоса: