Зной пустыни

Он не первый парень, вернувшийся из Вьетнама с утраченными иллюзиями. Если бы не Хэнк, Алан, пожалуй, сдался бы. Именно Хэнк заставил его попытать счастья у Лиз Кент, которая, несмотря на недавнее появление в Скоттсдейле, уже прославилась беспощадностью своих оценок и не задумываясь отказывала тем, кого считала недостаточно талантливыми.
Алан не ожидал, что она уделит ему столько времени и даже пригласит его в свой кабинет. С первого взгляда он был поражен ее красотой. Как косноязычный идиот, он стоял на пороге и думал о том, что заложил бы душу за возможность написать ее портрет. Потом она повела его по галерее. Идя следом, Алан пытался угадать, сколько ей лет. Двадцать пять? Тридцать пять? Он терялся в догадках. Индейские женщины расцветали к пятнадцати годам. В двадцать у них уже было по двое-трое детишек, фунтов тридцать лишнего жира, глубокие морщины от многочисленных забот.
Глядя на упругие ягодицы, он испытывал танталовы муки. Она неожиданно остановилась и повернулась к нему лицом. Алан вовремя успел сделать шаг назад, с болью сознавая, что белым женщинам неприятно прикосновение краснокожих мужчин. Даже случайное.
— Как вам моя галерея? — спросила Лиз.
— Хорошая галерея, — бесстрастно произнес он, отступив еще на шаг.
— Только и всего? — нахмурилась она. — Я вложила всю душу в реконструкцию здания. Это помещение напоминало курятник, но я без колебаний заплатила требуемую сумму. Итак, что вы думаете теперь о моей галерее?
Лиз широким жестом обвела помещение с белыми стенами, высоким потолком и натертым до зеркального блеска полом.
Алан проследил взглядом за ее рукой.
— Думаю, эта роскошь стоит уйму денег, — искренне ответил он.
— Уйму денег! — взорвалась Лиз. — Вы только и думаете о деньгах. Это же подлинный индейский декор!
Он даже не удосужился скрыть нахлынувшую враждебность.
— Да что вам известно о подлинном индейском декоре? Вы когда-нибудь бывали в домах резервации?
— Не будьте смешным. Я не знаю никого, кто живет в резервации.
— Теперь знайте, леди. У большинства апачей нет электричества и водопровода. Да и стены в домах не очень белые. Семьи, в которых по четверо, а то пятеро детей, считают за счастье, если у них есть пара кроватей и несколько стульев. Вот вам и подлинный индейский декор. А это…
— Вы всегда так очаровательны? — В голосе Лиз послышался металл, и Алан понял, что все кончено.
Он сам собственными руками уничтожил единственный шанс, который хоть кто-то дал ему в этом благословенном городе англосаксов. Но он ничего не мог с собой поделать. Ему до омерзения противны люди, пользующиеся индейской культурой для достижения финансового успеха и не обращающих внимания на самих индейцев. Им наплевать на то, как в действительности живут эти самые индейцы.
— Вы спросили меня, мисс Кент, — сказал он, мысленно обзывая себя дураком, — и я ответил.
Он ожидал, что ему сейчас укажут на дверь, но Лиз снова удивила его.
— Ради Бога, называйте меня по имени. Нам предстоит вместе работать.
Она свернула в коридор, остановилась перед какой-то дверью, выдержав эффектную паузу, распахнула створки. Интерьер, как в журнале «Аркитекчурал Дайджест», естественный свет, лившийся из нескольких слуховых окон, освещал полотна, которые украсили бы Музей современного искусства. Второй раз за сегодняшний день Алан испытал благоговение. Сначала его поразила красота Лиз, теперь он преклонялся перед ее изысканным вкусом и богатством. Она подошла к столу, потом жестом пригласила его сесть напротив.
— Вы сотрудничаете с другими галереями?
— Нет, хотя уже обошел всех дилеров в городе.
— Почему вы оставили меня напоследок? — Она с вызовом посмотрела на него. Боже! Какие у нее глаза!
— Я слышал, вы предпочитаете иметь дело с уже состоявшимися художниками, и не рассчитывал, что вы уделите мне столько времени.
— Вы неправильно рассчитывали, Алан Долгая Охота. Мне давно хотелось работать именно с таким художником, как вы. Очевидно, вы прекрасно знаете, как и что вам писать. Но вы знаете о живописи как о бизнесе?
 
Алан никогда не задумывался о коммерческой стороне искусства. Конечно, он знал о нескольких счастливчиках, которые писали так, что у них не было проблем с продажей картин. Но сам никогда не надеялся попасть в число таких мастеров.
Лиз глубоко затянулась, потом тонкой струйкой выпустила дым изо рта.
— Чтобы добиться успеха в мире искусства, надо иметь нечто большее, чем талант. Под успехом я понимаю международное признание ваших работ, их демонстрацию на выставках Нью-Йорка, Парижа и Токио. Вы должны захотеть этого больше всего на свете, работать целыми днями. В нашем деле нельзя ждать вдохновения, фундамент успешной карьеры — надежное производство.
Алан заморгал от удивления. Надежное производство, международное признание! Честолюбие Лиз превосходило его самые смелые притязания. Но он хотел рисовать честно и правдиво, заслужить право стать гордостью своего народа. Он не думал о мнении критиков и гонорарах.
— Много лет я и так пишу каждый день, — ответил Алан, умолчав, что считает свой талант властью, которая накладывает на него серьезную ответственность. — Если я в состоянии купить краски и холст, я работаю.
— Значит, вы готовы к хорошему старту. Но для успешной продажи картин дисциплины и таланта еще недостаточно. Нужна реклама, а следовательно, нужны огромные деньги. Я не собираюсь рисковать, пока не буду убеждена, что мои затраты принесут доход. Если я решу вас представлять, придется подписать со мной пятилетний контракт.
— Что это означает?
— Это означает, что, кроме сорока процентов дохода от продажи ваших картин моей галереей, я буду получать еще десять центов с каждого доллара, вырученного вами, независимо от того, где и кем будет продана ваша картина.
— А что я получу взамен?
— Взамен я сделаю вас знаменитым, Алан Долгая Охота, — решительно заявила Лиз.
Они тогда и не догадывались, насколько быстро придет к ним успех. Через несколько месяцев открылась первая персональная выставка Алана, и все картины за неделю были проданы. В течение года Лиз устроила демонстрации в галереях Санта-Фе, Хьюстона, Палм-Спрингса и Нью-Йорка. Критики превозносили талант Алана, женщины ломились на его выставки, их мужья тратили деньги, не успевая за стремительно взлетающими ценами на его картины, вызванными бешеным спросом.
И все это благодаря Лиз. Ей он обязан своей карьерой. Больше того, именно благодаря ей он почувствовал себя настоящим мужчиной. У него были другие женщины, но именно она, и только она стала его истинной любовью. Он не переставал восхищаться ею, был слеп к ее недостаткам, но прекрасно видел ее достоинства.
Однако нельзя игнорировать тот факт, что она пользовалась им самим и его талантом, преследуя свои далеко идущие цели. Она с удовольствием позволяла раздеть себя, но ни при каких обстоятельствах не позволит надеть ей на палец обручальное кольцо. Так просто и так больно.
Индеец, выросший в резервации Сан-Карлос, никогда не станет подходящей парой для Лиз Кент.
Массивная скала устремлялась в темно-синее ночное небо. Огромная трещина походила на исполинский глаз, спрятанный под гигантской каменной бровью, а внутри глазницы виднелись развалины индейского святилища. От покинутых древних пещер веяло холодом. Расположенные одна над другой, как детские кубики, они были надежно защищены огромным каменным выступом. Невидимая луна заливала каньон кристально-чистым светом, придавшим красному песчанику серебристо-серый оттенок. На площадке перед расселиной угадывался округлый силуэт священной кивы.
Лиз вдруг показалось, что она слышит песнопения давно умерших жрецов, совершавших таинственные обряды. Она решительно шагнула вперед и коснулась рукой полотна. Наваждение исчезло.
Ничьи картины не производили на нее такого впечатления, как картины Алана. А эта в особенности. Глядя на нее, Лиз снова почувствовала тоску по Алану. И надежду. Может, этой картиной Алан хочет сказать ей, что тоже испытывает боль и тоску потери?