Зной пустыни

С трудом двигаясь по грунтовой дороге к Стронгхолду, он думал о кочизах, которые пытались жить с белыми мирно и, конечно, напрасно. Бледнолицые лишь брали, ничего не давая взамен. Алан подумал о Лиз, и тугая петля сдавила ему грудь. Лиз забрала его душу.
Наконец он добрался до Стронгхолда. Святилище теперь превратили в место для пикников. Летом эту землю оскверняли банками из-под пива и бутылками из-под виски. Громкая музыка транзисторов эхом отдавалась от седых стен каньона, заглушая песни ветров. Благодарение Господу, холодные осенние ночи вытеснили проклятых туристов, остались только самые упорные. Въехав на парковочную площадку, Алан убедился, что места ему хватит. Но он не хотел здесь останавливаться. Он поедет верхом в горы по древней тропе, которой пользовались апачи, пока белые не заставили их покинуть родную землю.
Через полчаса Одии была готова к путешествию, взбрыкивала и раздувала ноздри, вдыхая чистый воздух. Привязав ее к молоденькому деревцу, Алан начал собираться в дорогу. Положил в седельные сумки старый эмалированный кофейник, сковородку, мешочки с сушеными бобами, кофе, мукой, солью и сахаром. Пристегнув к поясу охотничий нож, вложил в кобуру, прикрепленную к подпруге, карабин двадцать второго калибра.
Остальное подарит ему земля. Осенью в горах полно орехов и сочных листьев молодых кактусов. Он с улыбкой подумал о богатстве родной стороны. Но лет через пятьдесят многие ли его соплеменники будут помнить, что дикая груша, если ее высушить — на солнце и полить соком дикого лука, не будет отличаться по вкусу от спаржи, а семена мескитового дерева так же нежны на вкус, как свежий горох? Высокогорная пустыня, жестокая и неласковая к белым, для Алана сладостна, как возлюбленная. Она насытит тело и обновит душу.
Закончив сборы, он запер машину, на прощание окинул взглядом площадку, вскочил в седло и поехал по тропинке, ведущей в сердце Стронгхолда. С вершин дул свежий ветерок, лошадь пританцовывала от какого-то сверхъестественного восторга, звенела подковами по камням. Лиственный лес скоро уступил место кустарнику. Среди зеленой травы напоенных осенними дождями лугов тут и там высились мясистые молодые побеги кактусов. Было так тихо, что Алан слышал жужжание занятых своими делами невидимых насекомых.
В необозримой вышине описывал круги краснохвостый ястреб, окликая подругу высоким, чуть слышным с земли голосом. Алан поднял голову и с восхищением глядел, как птица без всяких усилий парит в бирюзовом, как глаза Лиз, небе. Господи, когда же наконец он освободится от нее?
«Лиз!» Его тоскливый крик эхом отозвался от стен каньона.
Хэнк все утро собирался позвонить Лиз. Сначала он застрял в продуктовом магазине, потом затеял уборку в доме, хотя приходящая служанка делала это три дня назад. Он вымыл пол на кухне, пропылесосил столовую и в конце концов осознал всю тщетность своих уловок. Что делать, звонка все равно не избежать. Рано или поздно, звонить этой чертовой Лиз придется.
От тоски у Хэнка засосало под ложечкой. Большое тело требовало много еды, и несколько минут спустя он уже стоял у раковины, моя посуду после пиршества, которое устроил себе, уничтожив сливочный сыр, тешу лосося и лук с томатным соусом. Не стоит усложнять жизнь. Что нужно для счастья? Хорошая еда, добрые друзья, крыша над головой и деньги, чтобы наслаждаться этими благами. А вот у Лиз с Аланом — прямо талант портить себе жизнь и нарываться на всякие неприятности.
Подняв настроение вкусной едой, Хэнк отправился в гостиную и взял в руки телефон.
Час спустя, свежевыбритый, в лучшей рубашке, стетсоне и ботинках из змеиной кожи, он припарковал машину у ресторана, где они с Лиз договорились встретиться. Его длинные волосы были связаны традиционным узлом чонго, шею украшала массивная цепь с бирюзой.
«Стеклянная дверь», расположенная в двух кварталах от галереи Кент, считалась одним из самых элегантных заведений Скоттсдейла. Ресторан держал марку, поэтому метрдотель даже глазом не моргнул, когда в зале появился Хэнк, как будто сошедший со страниц романов Луи Л'Амура.
 
Хэнк специально приехал пораньше. Он хотел успокоиться перед встречей с противником. Глубоко вздохнув, он сел за указанный столик в уединенной нише. Нелегко будет вырвать картины Алана из цепких рук Лиз. Черт бы их обоих побрал! Ведь до сих пор они любят друг друга, а не желают в этом признаться.
Его собственный любовный опыт был не столь болезненным. В молодости он старательно учился, времени на ухаживания и женитьбу не оставалось. К тому же он не был красавцем, и девушки отнюдь не спешили с ним знакомиться. Он собирался жениться на Элеаноре Цози, толстушке медсестре из госпиталя навахо в Виндоу-Рок, когда у Алана все наладится, и он перестанет нуждаться в его, Хэнка, помощи.
Алан всегда был сыном его сердца, а временами казался по-настоящему родным. Учитель рисования и девятилетний мальчик с железным характером встретились тридцать лет назад, и Хэнк сразу заметил в Алане нечто особенное: гордость и гнев, которых уже не было у большинства индейцев.
— Ты не поможешь мне уехать отсюда? — спросил мальчик, когда закончился первый в его жизни урок рисования. Вопрос прозвучал, как приказ. — Я очень нужен матери.
— Извини, Бюро по делам индейцев обязало меня дать тебе образование, а в вашей резервации нет школы.
В те дни Хэнк часто утешал своих учеников, которые так скучали по дому, что отказывались пить и есть. Но Алан не тосковал. Жестокое обращение белых с его народом пробудило в маленьком индейце ненависть. Она жила в нем и сейчас.
Глядя на Лиз, идущую по залу к столику, Хэнк спрашивал себя, почему она все-таки отказала Алану.
С тех пор как навахо видел ее в последний раз, Лиз похорошела. Она принадлежала к тем счастливым женщинам, которые с каждым годом становятся прекраснее. Поднявшись ей навстречу, Хэнк продолжал внимательно изучать ее. Все знакомые, включая Алана, утверждали, что она выглядит настоящей патрицианкой. Однако тонкий с горбинкой нос, затаенный взгляд, широкие скулы напоминали Хэнку скорее о восточных одалисках. Кто она, к какому племени принадлежит? Бог весть. Встречаясь с Лиз, он всякий раз задавал себе этот вопрос, но ответа не знал до сих пор.
— Добрый день, Хэнк.
Она кивком подозвала официанта, заказала выпить, потом все внимание обратила на Хэнка.
— Что вы собирались мне сказать?
— Алан попросил меня стать его дилером, — сразу решил переходить к делу навахо. — Он хочет, чтобы я как можно быстрее забрал из вашей галереи его работы.
Лиз побледнела, однако ни один мускул на лице не дрогнул.
— Если вы научили Алана рисовать, это еще не значит, что вы сумеете управиться с многомиллионным предприятием. А его картины стоят именно столько. Вы можете разрушить то, что я создала, помогла ему достичь.
— Вы знаете, как я отношусь к Алану и никогда не сделаю ничего, что повредило бы ему или его творчеству.
— Если вы станете его дилером, то это неминуемо приведет Алана к катастрофе, — спокойно ответила Лиз.
— Послушайте, я не хочу переходить на ваши отношения, они касаются только вас двоих. Но его пожелания высказаны достаточно ясно. Он хочет забрать свои работы.
— Вы представляете себе, насколько сложны его финансовые дела? Репродукции, открытки, поздравительные конверты, картины и прочее, список можно продолжать до бесконечности. И за каждым пунктом этого списка стоят контрактные отношения с различными фирмами. Сейчас я веду переговоры об организации ретроспективного показа его работ в музее Гугтенгейма. При надлежащем руководстве Алана ждет слава нового Пикассо.
— Вы ясно изложили свою точку зрения, Лиз, но хозяином картин все-таки является Алан. Я должен сделать то, что хочет он.
— Нет, не должны. Вам известны обязанности дилера?
— В общих чертах.
— Прежде всего дилер отвечает за карьеру художника. — Лиз вызывающе посмотрела на Хэнка. — Мы с вами всегда недолюбливали друг друга, но я никогда не поверю, что вы решитесь испортить Алану будущее, совершив непоправимое.