Всеблагое электричество
— Эй, лягушатник!
Я обернулся, и худощавый тип со свернутым набок носом ловко ухватил меня за рукав.
— Идем, разговор есть.
Привычным движением я крутанул запястье, высвобождая руку, а когда хлыщ попытался ухватить лацкан моего пиджака, без обиняков ткнул его растопыренной пятерней в лицо. Пальцы угодили в глаза, и зажавший лицо ладонями парень отшатнулся назад. Сбоку тут же подскочил невысокий крепыш и замахнулся, намереваясь провести прямой в голову, но я вовремя откинулся назад и выставил перед собой ногу.
Подошва тяжелого ботинка угодила громиле по щиколотке и сбила рывок, из-за этого удар вышел неточным и медный кастет промелькнул перед лицом. Я вцепился в мощное волосатое запястье, врезал коленом в пах, двинул левой по печени и быстро отскочил назад, разрывая дистанцию, поскольку крепыш хоть и охнул, но устоял на ногах. Да еще крысеныш с кривым носом выпрямился и щелкнул выкидным стилетом.
— Ты покойник, лягушатник! — выдал он, заходя сбоку.
Я молча сунул руку в карман с пистолетом, но тут на противоположной стороне улицы раздалась пронзительная трель полицейского свистка. Бандиты рванули в переулок, только их и видели.
Что ж, так даже лучше…
Перебежавшие через дорогу полицейские оказались в штатском. Один, с громоздким пистолетом в руке, прошел в переулок, но преследовать костоломов не стал и вернулся на тротуар.
— Никого, — оповестил он напарника.
Тот убрал свисток в карман и спросил:
— С вами все в порядке?
— Нормально, да, — подтвердил я, поднял с брусчатки кепку и несколькими хлопками о колено стряхнул с нее пыль.
— Что случилось?
Я нацепил кепку и спокойно сообщил:
— Хотели бумажник отобрать.
Сыщики посмотрели на меня с неприкрытым сомнением, но с расспросами приставать не стали. Тот, что ходил в переулок, вытащил из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и продемонстрировал портрет, явно исполненный полицейским художником со слов свидетелей или пострадавшего. Слишком уж неестественно худым выглядело изображенное на бумаге лицо. Впалые щеки, тонкие губы, высокий лоб и глубоко запавшие глаза.
— Видели его? — спросил сыщик.
— Нет, — ответил я без малейших колебаний.
— Может, взглянете? — нахмурился второй полицейский.
Я усмехнулся.
— Такого увидишь, потом кошмары сниться будут. Нет, мсье, я его не встречал.
— Если увидите, сразу сообщите ближайшему постовому!
— Всенепременно! — пообещал я и полюбопытствовал: — Натворил что-нибудь серьезное?
— Отъявленный луддит, — сообщил сыщик. — Устраивает диверсии на электрических подстанциях.
— Ужас какой!
Я раскланялся с полицейскими, и те отправились с портретом на обход питейных заведений. Едва ли они узнают там хоть что-то полезное. Пусть район и не самый пропащий, да только народ тут обитает все больше не из болтливых.
Перебежав через дорогу, я поднялся на крыльцо «Сирены» и толкнулся внутрь, но дверь оказалась заперта. Пришлось идти к черному ходу. Там на выставленном на улицу табурете курил Гаспар. На коленях у него лежала свернутая газета.
— Кузина у себя? — спросил я.
— Ага, — зевнул испанец, откинулся спиной на стену дома и надвинул на лицо кепку.
— Поаккуратней, — предупредил я. — Ходят тут всякие…
Гаспар ничего не ответил, лишь вынул из кармана и сунул под газету наваху.
Я прошел внутрь и зашагал по коридору, а когда из костюмерной комнаты прямо передо мной вывернула несшая ворох платьев рыжая танцовщица, не удержался и хлопнул ее чуть ниже спины.
— Ай! — взвизгнула девушка, резко обернулась и состроила досадливую гримасу. — А, это вы…
Я расплылся в своей самой обаятельно улыбке и предложил:
— Пропустим вечером по стаканчику вина?
— Вот еще! — фыркнула рыжая привереда.
— Жаль, очень жаль.
Тогда танцовщица с интересом прищурилась.
— И даже не станешь обещать замолвить за меня словечко перед кузиной? — спросила она.
— Как я могу опуститься до столь банального вранья?
Девушка улыбнулась.
— Хорошо, подумаю, — вдруг пообещала она. — И хоть ты не спросил, меня зовут Жанна!
— Знаю, — соврал я.
— Откуда?
— Это моя работа!
Я послал Жанне воздушный поцелуй и заглянул в гримерку Ольги Орловой.
— Тук-тук! — сказал, уже распахнув дверь.
Русская прима испуганно вздрогнула и оторвалась от зеркала.
— О-о-о… — протянула она и смущенно улыбнулась. — Жан-Пьер, я должна извиниться за вчерашнее. Это все шампанское. Прости!
— В самом деле? — прищурился я. — А может, повторим?
— Не думаю, что это будет уместно, — мягко ответила Ольга и зарделась.
— Если вдруг передумаешь, всегда к твоим услугам!
Я подмигнул танцовщице и закрыл дверь гримерки, нисколько не смущенный отказом. Уверен, это не последний прием с бесплатным шампанским…
Мимолетный флирт поднял настроение, и в кабинет Софи я вошел, продолжая тихонько посмеиваться себе под нос. Кузина оторвалась от бумаг и с удивлением спросила:
— У нас все так хорошо?
— Лучше не бывает! — ухмыльнулся я, накинул кепку на крючок вешалки и развалился в кресле. — Нас либо вздернут за государственную измену, либо перестреляют сицилийцы!
Софи тяжело вздохнула и потребовала:
— Рассказывай, Жан-Пьер!
Я вкратце пересказал все, что сумел выяснить о Дизеле, потом поведал и об уличной стычке.
— Уверен, что это были сицилийцы? — спросила Софи.
— А с каких пор в этом районе грабят средь бела дня? — фыркнул я в ответ. — Но это ерунда. Лучше скажи, что будем делать с бумагами.
Софи покачала головой.
— Пока что, Жан-Пьер, это лишь твои догадки. И потом — мы лишь вернем Анри имущество его дяди. В конце концов, он его наследник.
— Расскажешь это, когда нас поведут на эшафот.
— К черту все! Мы не можем отказаться от ста тысяч франков! Да и Анри от меня не отстанет! Он без пяти минут банкрот и загнан в угол. Я не собираюсь становиться между ним и спасением. Затопчет!
Софи раскраснелась, и я не преминул заметить:
— Ты еще красивее, когда сердишься.
— Убирайся к дьяволу, Жан-Пьер! Пьетро никогда не мотал мне нервы, как ты!
— Творческая натура, что с него взять! — рассмеялся я, но сразу осекся и в задумчивости откинулся на спинку кресла.
А какой я на самом деле? Нервный художник или развязный костолом? Или некто совсем другой? Осталось хоть что-то от меня настоящего или прежняя личность потеряна бесповоротно? Получится вернуть память или нет? И что, черт побери, со мной произошло?!
— Жан-Пьер! — окликнула меня Софи. — Жан-Пьер, с тобой все в порядке?
— Просто задумался, — отмахнулся я и поднялся из кресла. — Ты звонила Джимми Чену? Чем раньше отправим табак китайцам, тем лучше. Не хватало еще, чтобы о сделке пронюхали люди Джузеппе.
Кузина налила из хрустального графина в стакан воды, сделала несколько медленных глотков и кивнула.
— Ты прав, тянуть с этим не стоит. Я позвоню Чену и обговорю время. Но пока об этом никому ни слова.
— Нем как рыба, — пообещал я. Единственный секрет, что человек не выболтает ни под пытками, ни случайно, — это тот, в который его не посчитали нужным посвятить.
От Софи я отправился прямиком на кухню, взял там бутылку вина и поднялся на крышу. Уселся у дымовой трубы, достал блокнот и принялся зарисовывать напавших на меня громил. Их лица, фигуры, стойки.
Потом просто пил вино и набрасывал виды окрестных крыш с поднимавшимися к небу жиденькими струйками дыма, трубочистами и гонявшими стаи белоснежных голубей мальчишками. На заднем фоне — башни Старого города и медленно дрейфующие в пелене смога дирижабли. Время до вечера пролетело совершенно незаметно.
Перед самым открытием клуба я спустился на первый этаж и начал прохаживаться в фойе, присматривая за порядком. Публика все прибывала и прибывала, всюду царил шум и гам. Официанты сбились с ног, разнося выпивку, Морис Тома самолично принимал от них поступающие заказы.