До мурашек (СИ)

Мама тоже встаёт, кладет руку на худенькое детское плечо, чтобы направить, и в это время у меня звонит телефон. Входящий от Лёвы.
- Папа, - хлопает Мишка в ладоши, мама хмурится.
Беру трубку, ставлю на громкую, чтобы Миша тоже слышал.
- Привет, вы где? - сонный и немного растерянный низкий голос Лёвки разносится по кухне, - Бегаете ещё что ли?
- Мы у бабы Нины чебуреки едим, пап, - орёт Мишка раньше, чем я успеваю открыть рот.
В динамиках повисает ошарашенная тишина. Потом слышно, как Лёвка откашливается. Очевидно, что не понимает, как реагировать на такую информацию, и меня это забавляет. Бедный мой...
- И как только занесло...- бормочет Лёва себе под нос, но нам, конечно, тоже слышно.
- И тебе здравия, Лев Александрович, - нараспев ехидно кричит мама.
- Здравствуйте, Нино Вахтанговна, спасибо, что накормили...их, - сипит.
- Я не жадная, Лев Александрович, могу и вам в тормозок собрать.
- Было бы чудесно...- откашливается, - Гуль, так вы скоро домой?
- Гуля ваша скоро, - отвечает за меня мама, - А у Миши сейчас занятие по букварю. А то за шесть лет никто ж не удосужился...Потом в двенадцать обед у нас и можете тогда уж забирать. Вам ясно, Лев Александрович?
Ошарашенная тишина в трубке повисает второй раз. Меня пробирает смех.
- Гуль...- тянет Лёва как-то жалобно, потом переходит на сына, - Миш, ты у Нино Вахтанговны что ли остаешься?
- Пап, у нее букварь волшебный! - радостно сообщает Миша, - Надо тринадцать дней всего, чтобы выучить, представляешь?
- С трудом...
- Не доверяете что ли, Лев Александрович, сокровище своё? - обнимает мама Мишу за плечи и притягивает к себе.
Жаль, что Лёва этого видеть не может- представляю его застывшее лицо в этот момент.
- Мне такая роскошь, как вам не доверять, на данный момент недоступна, Нино Вахтанговна, - цедит глухо Лёва, и сразу ласковей - Ладно, Мишань! Если что, сразу звони - пораньше приду.
- Да не надо, пап.
- Посмотрим… Гуль, ты- то идешь? - немного рассерженно.
- Да, Лёв, уже иду, чебуреков только тебе прихвачу. Очень вкусные.
  
55. Гулико
 
Две недели спустя. 
- Миш, ты точно наелся? - выразительно смотрю на почти нетронутый омлет на его тарелке.
- Да, теть Гуль! - вскакивает из-за стола, напоминая только что заведённую механическую игрушку, - Можно же пойти с Айратом играть? Можно?!
И прыгает по гостиной, не в силах спокойно дождаться официального разрешения.
- Можно, только аккуратней там, - отзывается Лёва своей дежурной фразой.
- Конечно, - фыркает Мишка уже где-то в дверях.
Начались летние каникулы, и Марат, прораб бригады ремонтников, стал приводить к нам своего младшего сына, только что закончившего первый класс, так как жена работала, а ребенка оставить было не с кем.
Мишка был в восторге - у него появился настоящий друг. Чуть постарше, но такой же шальной. Мы же с Лёвой оказались окончательно избавлены от необходимости постоянно занимать чем-то чрезмерно непоседливого ребенка.
Хотя в принципе и до появления друга - подельника -в-шалостях- Айрата особых проблем с этим не было. Мишу всегда можно было отвести к бабушке Марине и деду Вахтангу, ну а к моей матери он вообще ходил по расписанию и каждый день.
Очень быстро устоялось так - Миша приходил к моей маме к двенадцати, там обедал, потому что баба Нина готовила лучше всех по признанию самого юного Михаила. А после трапезы они садились за "волшебный" букварь, который Мишаня и правда осваивал с невероятной скоростью, и к сегодняшнему дню уже вполне сносно читал по слогам, с удовольствием нам это демонстрируя и читая все вывески и дорожные знаки, оказывающиеся в поле его зрения.
Как маме удавалось так играючи, без криков и нервов, с ним заниматься - я не знаю.
Она на Мишаню действовала словно дудочка в руках факира на змею. Стоило ей заговорить с ним своим низким строгим голосом, смотря при этом Мише прямо в глаза, как он мгновенно затихал, не вертелся и ловил с открытым ртом каждое её слово.
 
Он вообще был в восторге от неё. От её манеры говорить колкости и холодно держаться, от её сказочных баек, выдаваемых за чистую монету и серьезным видом, от её воспоминаний о прошлом, и, конечно, от её пирожков.
Поначалу всё это сильно обескураживало и немного раздражало Лёву.
Он так привык мою маму недолюбливать, что просто не понимал, как его ребенок может к ней тянуться. Для него был какой-то культурный шок. Факт, который принять практически невозможно. И я очень благодарна Лёвке за то, что он сумел спрятать свою личную неприязнь подальше, видя, что Мише общаться с моей мамой нравится, и не стал настраивать сына против неё, хотя при желании легко бы мог это сделать.
Но Лёва как будто наоборот взглянул на мою мать под другим углом и, кажется, начал оттаивать по отношению к ней. Наверно всё-таки невозможно ненавидеть человека, когда ты видишь, как он искренне добр к твоему ребенку.
Да и мама уже смотрела на Лёву иначе. Если не с теплом, то точно без той высокомерной стужи в глазах, которой раньше одаривала его по полной. Пару раз я даже видела, как она ему улыбалась...
А мне вот он со вчера совсем не улыбается...
Даже ночью у нас в первый раз за всё это время не было секса. Когда я вышла из душа, Лёвка уже спал. Или делал вид...Я точно не знаю.
- Лёв, всё хорошо? - интересуюсь нарочито беспечным голосом, пока ставлю перед ним чашку с свежезаваренным кофе и усаживаюсь напротив.
Лёвка перестаёт смотреть на дверной проём, в котором только что исчез Миша, и переводит на меня нечитаемый взгляд. Вместо ответа делает большой глоток кофе, продолжая сверлить меня глазами исподлобья. Глажу себя по плечам, чувствуя удушающую тревогу. Он вот такой со вчера. Хмурый, задумчивый и молчаливый.
И я, твою мать, не понимаю в чем именно проблема!
Нет, недоговоренность, существующая между нами, уже давно накладывала отпечаток на каждую эмоцию, прикосновение или слово.
А обговоренное время вместе только конца наших вынужденных отпусков лишь усиливало этот эффект с каждым днем.
Но это был терпко-сладкий туман, навевающий грусть и делающий каждую минуту рядом острее.
А не удушающая петля на шее, которую до одури хочется сорвать, как сейчас.
И я не знаю, что именно изменилось за сутки.
Мы вчера все втроём ездили в Краснодар. Я на постановочную репетицию к Тихорецкому, а Лёвке надо было в отдел кадров занести какие-то бумаги. У него первый вылет уже через три дня, он выходит на работу. Я задерживалась, и мальчишки, веселые и довольные, отзвонились, что пойдут без меня в зоопарк. Днем все было хорошо.
А уже по пути обратно Лёвка был сам не свой. Замкнутый. Молчаливый. Я не сразу заметила - Мишаня как обычно фонтанировал эмоциями, тараторя почти все четыре часа, но обычно Лёва хотя бы улыбался его милой болтовне, что-то уточнял в рассказах, а тут будто не слышал его.
На мой вопрос "что случилось?" лишь посмотрел долгим взглядом и промолчал, крепче сжимая оплетку руля.
Вот и сейчас молчит...
- Лёв...- зову его, протягивая руку и ловя мужскую ладонь.
Отстраняется и будто смаргивает наш зрительный контакт, отворачиваясь.
По спине ползёт холодок. Мне от него такого зябко.
Лёвка медленно отставляет кружку с недопитым кофе, упирается локтями в стол и сцепляет пальцы.
- Вчера Катя звонила, - сообщает ровно, смотря на свои руки.
- И? - неосознанно закусываю ноготь на мизинце.
- И у неё там что-то с шейкой, я ни хрена в этом не понимаю, но что-то там будут зашивать...Потом ещё какие-то по анализам проблемы...В общем, её продержат в больнице ещё минимум недели три, а потом...- Лёва наконец смотрит мне прямо в глаза, словно гипнотизируя, - А потом врач сказал, что с такой многоплодной беременностью и тем, как она не очень удачно у нее идет, есть большая вероятность, что пролежит она на своих сохранениях все девять месяцев. Если столько проносит, конечно.