Четвёртая (СИ)

Думала, крепилась, но старалась держаться в стороне. Легко потерять самообладание, когда даже те кого, считаешь друзьями, осуждающе качают головами.
— Сольге! — из размышлений её выдернул голос Хендрика.
Сам он, отделившись от компании юнлейнов, решительно шагал к ней. Где-то в глубине сердца Сольге дрогнула надежда, что Хендрик, если не поблагодарит, то хотя бы поймёт её. Дрогнула и погасла.
— Довольна?! — царапал льдинками синих глаз, хлестал колючим голосом, сапогами втаптывал в землю. — Ты довольна, Сольге? Чужая радость не даёт тебе покоя? Сама пылишься в своём архиве и считаешь, что другие должны вечно сидеть в пыли и грязи? Или ты решила, что я навсегда должен остаться у твоей юбки? Не можешь вынести мысли, что однажды я женюсь на другой?
Сольге… Нет, не окаменела. Чем громче кричал Хендрик, тем прямее становилась её спина, тем выше поднимался подбородок и жёстче становился взгляд — куда там хрупким льдинкам до грозовых туч. Отступили на шаг юнлейны, стих привычный дворовый гомон вокруг, но Хендрик ничего не замечал.
— Думаешь, ты единственная женщина во всем Октльхейне? Да кому ты нужна!.. Шавка!..
То ли понял, что именно ляпнул, то ли дыхания просто не хватило, но Хендрик замолчал, яростно сопя.
Усмешка, которой ему ответила Сольге, заставила юнлейнов отступить ещё на три шага и прочь разогнала остальных невольных зрителей. Говорят, с такой усмешкой старый король отправил трёх своих военачальников в их последний поход — не прощал он ни неуважения, ни даже намёка на неповиновение. И какая разница, признал он незаконнорождённую дочь или нет — его кровь всё равно громко в ней заговорила.
Глупый мальчишка! Молчание Сольге и прямую её спину, удаляющуюся в направлении голубятни, он истолковал как свою победу. Он так и не понял, отчего перестали перешучиваться его товарищи, отчего они отводили глаза и не спешили поздравлять с тем, как здорово он поставил на место нахальную любовницу. Глупый, глупый мальчишка!
***
Как она дошла до голубятни, Сольге не помнила. Кровь шумела в ушах, словно каждый, кто остался там, за дверью, смеялся ей в след. Сердце металось, как муха в кувшине — бестолково и больно. Ох, Хендрик, как же ты мог?
Стоило ей чуть успокоиться и осмотреться, как оказалось, что это было ещё не всё. Она не увидела ни одной птицы, а вся голубятня была засыпана разноцветными перьями. Сольге сделала шаг и вскрикнула — пол был залит кровью и… Ой! Сдерживая тошноту, она бросилась к тайной двери. Заперто. Уже хорошо. Дрожащими руками достала ключ. Слава Сёстрам! Всё было в порядке. Неведомый убийца то ли не знал о существовании этой комнаты, то ли не нашёл способ сюда проникнуть. Чёрные голуби-драконы спокойно сидели на своих насестах, словно и не было за стеной безжалостной бойни.
Отдышаться не получилось. Как ни радовала сохранность голубей посланника Горто, но связь с другими странами сейчас была потеряна и, кажется, надолго.
Два удара подряд… Сольге на подгибающихся ногах вышла на улицу и застыла: по двору радостно хохоча и размахивая чем-то похожим на шар из перьев, носилась Доопти. Все её платье было залито кровью и облеплено перьями, а шаром оказался голубь из северных княжеств, самый крупный, самый пушистый…
Доопти всё бегала, всё смеялась, подкидывая вверх свою добычу. А вокруг стояла густая и вязкая, как застывающая смола, тишина. Прислуга, конюхи, юнлейны, дворовые дети — все обитатели замка влипли в неё, не в силах ни двинуться, ни вымолвить ни слова.
— Дрянь! — взревела Сольге и бросилась к девчонке. Ухватив ту за шиворот, она прямо-таки вытрясла несчастную птицу. Поздно. Головка в перьевой шапочке бессильно свесилась на сломанное крыло.
Силы оставили Сольге. Она опустилась на землю и просто гладила пёстрые пёрышки, не замечая ничего и никого вокруг. Она не видела, как Доопти, обретя свободу, снова вернулась к своему веселью. Не слышала, как Янкелю, возвращающемуся из архива и подошедшему посмотреть, что случилось, на плечо положил руку старший конюх и сказал:
 
— Ты лучше уведи свою девчонку, парень. Уведи…
***
Старания Сольге оказались напрасными. Посвящение состоялось. Чем задурила голову королю Толфреду Байвин, и знал ли он вообще о случившемся, было неизвестно. Но праздник, столь ожидаемый и столь несвоевременный, народ получил. Место короля на нём заняла принцесса и, говорят, была она столь прекрасна и величественна, что незнающий решил бы, что Байвин находится на своём месте и всегда находилась. Впервые вместо отцов к алтарю Альез за благословением Звезды правителей и воинов сыновей отправляли их гордые матери. Ни одна из них не возмутилась, не отказалась от участия в этом безумии, и это было тем более странно, что каждая из матерей в обычное время истово ратовала за соблюдение древних правил даже в мелочах.
Если и были в Октльхейне те, кого так же, как Сольге, пугали последствия этого Посвящения, то они сидели себе тихонько по углам, ибо даже если воспитанница самого короля испытала на себе гнев одного глупого рыжего юнлейна, то кто же станет церемониться с теми, кто не был так близок к Толфреду.
А в то время, пока бывшие юнлейны мерились силой на радость зрителям и во славу Альез, пока будущие юнлейны по традиции дрались за отброшенные старшими товарищами ритуальные мечи, пока народ, ради радости которого все затевалось, давился у ворот и стен Четвёртого круга, потому что Большая городская площадь, на которой проводились празднества подобного размаха, осталась за запертыми воротами, Сольге пряталась от всего этого в комнате Шо-Рэя. Второго кресла здесь не было, и она сидела, опершись спиной на то, в котором, наверное, уже жил маг. Постель его, во всяком случае, казалась нетронутой.
— Я давно хочу спросить тебя, принцесса…
— Я не принцесса, маг, — буркнула Сольге. Видеть она не могла, но почти услышала, как Шо-Рэй ухмыльнулся. Или почувствовала.
— Твой отец король?
— Да.
— Значит, ты принцесса. Признанная или нет, но принцесса. Или кровь ваших королей настолько слаба, что её может перебить кровь простой наложницы? Важно не то, кем тебя считают другие, а то, кем ты являешься на самом деле. В моей стране ты была бы третьей в очереди к короне после сестры и брата. Даже если бы в тебе была только десятая часть королевской крови или даже сотая, тебя почитали бы наравне с ними.
— У тебя очень хорошая страна, Шо-Рэй, — сама не зная почему, Сольге улыбнулась его словам. — Где она находится?
— Далеко, принцесса. Южнее Раймини, далеко в море, где не видно большого берега, но есть много-много мелких островов. Они соединены между собой мостами, а ещё между ними снуют маленькие юркие лодки с белыми парусами. На островах покрупнее мы строим свои дома. На самом большом стоит королевский дом, у нас нет замков. И тот, чья очередь сейчас править, переселяется со всей своей семьёй на него.
— Очередь из королей? — засмеялась Сольге. — Если твоя страна и правда существует, я хочу её увидеть. Обещай мне, что возьмёшь меня с собой, когда решишь отправиться туда.
Ответить Шо-Рэй не успел. Вопль Доопти раскрошил тишину и разогнал настроение.
— Так скажи, принцесса, — вернулся к начатому разговору маг, — что держит тебя в этом замке? Почему ты, несмотря на всё скверное к тебе отношение, ещё остаёшься здесь? За что ты цепляешься? За верность королю, который не признает тебя сестрой и не может заткнуть рты своим подданным?
— Потому что кроме Толфреда я никому не нужна. Мне просто нечего делать за этими стенами.
Впервые Сольге решила покинуть Октльхейн в том возрасте, когда девочки покидают детское крыло дома. В иных странах таких считают уже невестами и выдают замуж, но в Октльхейне только начинают готовить в жены. Сольге же ждала иная судьба. Король Толфред решил определить её на обучение к мастеру Сатрену. Какой юной деве понравится рыться в старых бумагах, чихать от книжной пыли и носить серые и коричневые платья, на которых эту самую пыль не так сильно видно? И уж точно куда приятнее проводить время с подружками, а не слушать ворчание старого архивариуса. Но воля короля есть воля короля, если только… Если только воле этой не противостоит почти столь же королевское упрямство.