Смерть говорит от моего имени

К тому же Энн очень привязана к молодому Крессуэллу, который, по-моему, влюблен в нее по уши. К счастью, это было очевидно и раньше, до того, как зашла речь о наследстве. Если бы Винси раструбил повсюду о нашей истории, боюсь, Крессуэлл отправился бы к нему и надавал пощечин, но тогда юноша попал бы в весьма щекотливое положение — неизвестно, как отнеслась бы к этому его консервативная семья. Он сын лорда, а Энн вдруг оказалась бы внебрачным ребенком актера… Все это было ужасно. Винси регулярно звонил дважды в день. Наконец мы решили уступить. В конце концов, что такое деньги в сравнении с бедами, которые нас ожидали. К тому же я очень болен, и нам была непереносима мысль о том, что Энн может остаться почти без средств к существованию, утратить положение в обществе, да еще столько натерпеться на самом пороге жизни, которая начинала складываться так чудесно. Три дня назад Энн передали драгоценности стоимостью в полмиллиона фунтов. Это замечательная коллекция бриллиантов. Она, разумеется, составляет только часть наследства, но у меня было ощущение, что Винси удовольствуется не слишком большой суммой. Анжелика встретилась с ним в кафе… Он цинично объявил ей, что раз уж дочь его, без всякого на то права, стала наследницей огромного состояния, то она обязана поделиться со стареющим отцом. Анжелика сказала ему, что восемьдесят процентов этого состояния вложены в рудники и недвижимость, а наличных денег не так уж много. Винси ответил, что полмиллиона фунтов открыли бы ему дорогу к подлинной славе в этом мире, где ни один талант не пробьется через преграды, которые ему ставит посредственность в лице тупоумных критиков. Если он получит полмиллиона, то обязуется никогда не напоминать Энн о своих правах на нее. Анжелика согласилась, но предупредила, что на это ей потребуется какое-то время. Тогда Винси достал из кармана газету и сказал, что готов подождать денег несколько недель, но с условием, что возьмет в залог драгоценности. У него их никто не украдет, так как никому в голову не придет, что у него может храниться что-нибудь в этом роде… Драгоценности Энн положила в банковский сейф на мое имя. Я взял их оттуда. Сегодня Анжелика должна была сделать вид, что идет в театр вместе с Энн и Чарльзом. А там — отнести Винси в его уборную сумку с бриллиантами. Ему хотелось, чтобы это произошло в театре. Может, его ошеломила ценность этой сумки, и он понял, какое в ней огромное состояние, может, боялся, что Анжелика затеяла какую-то нечистую игру. Во всяком случае, он уперся на своем, и Анжелике опять пришлось уступить. Вчера вечером она поехала с Энн и Чарльзом в театр, потом сказала им, чтобы они возвращались домой без нее, так как у нее есть еще дела поблизости, и отправилась в уборную Винси. Что было дальше, я не знаю. Когда в одиннадцать я вернулся домой, она уже была здесь и сказала мне только одно: «У меня голова болит. Расскажу тебе обо всем завтра утром…» — Он обернулся к жене, которая все это время сидела неподвижно, с бледным, застывшим лицом. — Остальное знаешь ты, дорогая…
— Я мало что могу добавить. — Она глубоко вздохнула. — Мне все время было не по себе. И еще… еще эта пьеса меня расстроила. Все мое прошлое… все то, что было, стояло перед глазами, когда он играл Старика. Я расплакалась. Потом успокоилась. Во втором действии я уже не чувствовала никакого душевного контакта с ним. Он стал строже, рассудительнее, и мне это помогло. Я все прижимала к себе сумку, нелепую в сочетании с моим платьем, доверху набитую бриллиантовыми колье, которые я завернула в кусок полотна. Но к бриллиантам я была равнодушна. Хотелось только, чтобы все было уже позади, чтобы я оказалась дома… И… и еще… я боялась… Не верила ему. Не верила, что он на этом остановится. Боялась, что когда-нибудь он напьется и проболтается или попросту начнет рассказывать, что Энн — его дочь… Мне чудилось, что я слышу его слова: «Энн Додд? Да это моя дочурка… Отвалила мне от своего состояньица полмиллиончика…» Он любил уменьшительные… — Она закрыла лицо руками, но тут же быстро овладела собой. — А потом я вошла в его уборную и увидела его лежащим на кушетке. Это поразило меня, потому что дверь была заперта, и, чтобы войти, мне пришлось повернуть ключ, торчавший снаружи. Не могла же я ждать в коридоре, где меня мог увидеть кто-нибудь из знакомых. Он не пошевелился. Я еще ничего не понимала. Прикрыла за собой дверь и подошла. И тогда увидела, что в груди его торчит кинжал с позолоченной рукояткой…
   
XI
 
Время убийства строго определено
 
— …Точно такой, какой вы много раз видели у себя дома. Вы не знали, что восторженные юнцы когда-то давно заказали два одинаковых кинжала и велели выгравировать на них надпись в память о дружбе. Кинжалы на много лет пережили эту дружбу, — ни с того ни с сего вставил Алекс, — однако вы этого не знали. Вы сразу подумали — а может быть, это не мысль, а инстинкт подал сигнал тревоги, — что муж побывал здесь до вас и убил Винси. И что вы тогда стали делать? Сразу выбежали за дверь?.. — Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Скорее всего, нет. Вы ведь не только жена, но и мать. Вы, я полагаю, лихорадочно искали то, за чем пришли, — свои давние письма, в которых вы ему сообщали, что у вас будет ребенок. Может быть, вы написали ему сразу после родов. Вам тогда могло казаться, что независимо от отношений мужчине надо дать знать о таком событии, ведь это предоставляет ему последний шанс сохранить свою честь… Вам же хотелось, чтобы он оказался лучше, чем был на самом деле. Это естественно. Даже если вы осознали свою ошибку. Когда много лет назад вы писали это письмо, вами руководил тот же инстинкт, который теперь толкал вас обыскать вещи убитого. Я понимаю вас. Но писем вы не нашли, не так ли?
К удивлению Паркера, Анжелика Додд тихо ответила:
— Да, не нашла, хотя не представляю, откуда вы все это знаете.
— Простое рассуждение, — Алекс покачал головой. — Винси не мог бы так нагло вас шантажировать, если бы у него не было никаких доказательств. А могут ли быть более убедительные доказательства, чем письма, написанные вашей рукой? Не найдя их, вы ушли из театра и поехали домой на такси. Теперь все, не так ли? Мужа еще не было, и вы притворились, что у вас болит голова, чтобы не видеть его. Вы боялись встретиться с ним, думая, что это он убил Винси. И еще вы считали, что никто ничего не узнает. Но когда мы пришли сюда, вы решили, что человек, которого вы любите, который любит вашего ребенка, может быть, больше, чем любил бы свое родное дитя, который стольким пожертвовал для вас и так заботился о вас всю свою жизнь, — что такой человек не должен расплачиваться за свою последнюю попытку защитить себя. Поэтому вы сказали: «Это я убила» — и были готовы принять на себя последствия ваших слов. Муж ваш болен. Вам было невыносимо думать о предстоящем ему долгом мучительном следствии и унижениях на суде, когда все тайное станет явным. Вы решили сочинить какую-нибудь историю про себя и Винси, чтобы сохранить отцу дочь, а дочери — отца… Может быть, вы еще не продумали всего до деталей. Но вы готовились ответить перед полицией за все то, чему были до некоторой степени причиной много лет назад. И вдруг вы видите кинжал… Тут вы поняли, что ваш муж невиновен, и отказались от своих показаний. Не так ли?
Анжелика Додд молча кивнула. Ее муж закрыл лицо руками.
— Дорогая, — прошептал он чуть слышно.
— Мне очень жаль… — Алекс поднялся. — Жаль, что пришлось говорить об этом. Однако правда должна быть установлена, и вам ничего не оставалось, как рассказать все как было. — Он взглянул на Паркера.
Инспектор захлопнул блокнот и тоже встал. Видно было, что он все еще сомневается.
— К сожалению, — сказал он. — К сожалению… — Тут он посмотрел на Алекса. Джо стоял неподвижно, но подал ему почти незаметный предостерегающий знак глазами.
— К сожалению, — Паркер с облегчением вздохнул, словно нашел разгадку мучившего его вопроса, — я всего лишь полицейский, и хотя мне хочется верить вам, но миссис Додд была последним человеком, который видел убитого, и даже в ваших собственных показаниях есть серьезные свидетельства, которые бросают тень…