Сотворившая себя

Тем временем Бренда уже успела испечь тосты.
– Запах, – мать даже зажмурилась от удовольствия, – словами не передать!
Бренда молча выложила готовые тосты на две тарелки, полила их сверху пахучим янтарным медом из Вермонта, потом, обращаясь к брату, который в это время играл на полу с Ирвином, громко объявила:
– Мама перестала хандрить!
– Хандрить? – громко повторил шестилетний Денни.
Мать оцепенела. Неделю назад малыш также храбро повторил похоже звучащее слово, услышанное им на детской площадке, вызвав тем самым всеобщее смущение. Денни посмотрел на мать, сестру и, догадавшись, что на этот раз взбучки не будет, с удовольствием, во весь голос повторил:
– Мама перестала хандрить! – и засмеялся.
Элен тоже не могла сдержать улыбку.
Между тем в душе она страдала. С прошлой ночи не сказала мужу ни слова, отвергла его любовь, в ответ на его слова насчет «вкусненького» даже не повернула головы. Теперь ее жгло раскаяние. Ругала себя и украшала апельсиновый пирог цукатами.
«Взгляни на себя… Не ты ли сама виновата?»
Так было всегда – причинив боль Филу, еще сильнее она мучилась сама. Кому стало хуже, когда ты отказала ему в ласке? Сегодняшний пост – редчайшее исключение за все их десятилетнее супружество. Боже, как ты глупа! Изменить воскресному утру, тому, что могло бы быть между ними!.. У Элен сердце заныло – она закончила с пирогом. Пусть теперь немного постоит, потом в духовку… А что если придется есть его в одиночестве? Она выругала себя – только подобная вздорная особа, как она, способна раздуть из мухи во-от такого слона. Собственными руками выбросить из жизни двенадцать часов счастья, испортить всем настроение…
Все, хватит дуться!..
Сразу после завтрака она соберет детей и они все вместе отправятся к родителям Фила, но прежде она извинится перед мужем, а вечером… она сама нырнет к нему в кровать – и посмотрим, какая еще женщина сможет так любить своего мужчину. Он сразу все поймет – и то, что вчера она вела себя, как ребенок, и что он до сих пор бесконечно желанен для нее. Она будет горячая в постели – такой, какой она так нравится Филу. Она редко позволяла себе то… что ему нравится. От застенчивости? Слишком строго ее воспитывали? Или была еще какая-то причина?
Сегодня все будет по-другому!
Сегодня она сама разденет его – да-да, не будет спешить, станет целовать плечи, руки, грудь. Все, что постепенно будет лишаться покрова. Она прильнет губами к его рукам. Он сначала удивится, потом так разохотится, так заведется… И она тоже… И долго-долго не будет позволять ему войти в нее, пока страсть совершенно не истомит их.
Элен дала волю фантазии. Даже руки задрожали… С первого раза промахнулась мимо кнопки, включающей духовку «чемекс». Звук автомобильного мотора донесся с улицы, вот машина свернула к их дому. Глухое урчание двигателя раздалось у парадного крыльца.
Она никак не могла расстаться со своими фантазиями – так, с блуждающей улыбкой, и поставила пирог в духовку. Странно, что он решил войти в дом через переднюю дверь – обычно Фил ставил машину в гараж и входил в дом сзади. Может, захотел разыграть ее? Тоже, шутник… Элен повеселела. Что это? Зачем он звонит у двери?
Элен, насторожившись, направилась к крыльцу.
На ступеньках стояли два полисмена. Белый и темнокожий.
– Миссис Дурбан?
Она кивнула, губы ее задрожали.
– Машина вашего мужа на сорок втором шоссе проскочила перекресток на красный свет. Навстречу школьный автобус… – более высокий, с волосами песочного цвета полицейский развел руками. – Направлялся в ремонтную мастерскую… Тормоза у него отказали… и они лоб в лоб. В автобусе никого не было, кроме водителя.
Он старался не смотреть в глаза Элен – бросал взгляды то на пол, то на какой-то предмет за ее спиной.
– Оба водителя насмерть… Мгновенно… Мне очень жаль, но ваш муж погиб.
Элен не услышала последнего слова – как бы оттолкнула его. Ему не было места ни в сознании, ни в памяти. Прочь! Однако рикошетом оно вновь достигло ее. Погиб?!
 
Потом, спустя годы, вспоминая те минуты, она готова была поклясться, что все последующее происходило вроде бы не с ней. Слова она воспринимала – и то, что муж находится в больнице Уайт Плейн, и что ей надо официально опознать его, – но долетали они до какой-то другой Элен. И выжидательно замолчавший полицейский услышал не ее ответ, а той, другой…
– Спасибо, – наконец выговорила Элен, а сама подумала: «Больница Уайт Плейн? Надо достать из его бумажника медицинскую кредитную карточку корпорации «Голубой крест». На выходные Фил оставлял дома только бумажку в пять долларов. В больнице ее спросят номер телефона корпорации. Таков порядок».
Мысли текли спокойно, но все какие-то пустяшные, неуместные… Может, и не пустяшные, но цельности восприятия, понимания беды не было, что-то ускользало от нее. Что-то главное, может, самое важное… И как удар – она вдруг сообразила, что ей следует делать, о чем постоянно думала все утро. Они позволят ей увидеть Фила? Пожалуйста! Ей очень надо!.. Она обязана прикоснуться к нему, взять за руку, попросить прощения… Она больше никогда не позволит себе обидеть его ревностью. Никогда! Только разрешите взглянуть на него.
– Мамочка, что случилось? – из приоткрытой двери высунулась голова Бренды. Лицо ее было серьезно и испуганно…
– Да, – кивнула Элен. – Все хорошо, моя девочка, все хорошо. Вы поешьте… Проследи, чтобы Денни допил молоко.
Бренда вопросительно глянула на мать, на полицейских и послушно ушла в дом.
Те в свою очередь посмотрели друг на друга – ясно, что не при чужих людях сообщать подобную новость детям. Многие так поступают. Только непонятно, почему хозяйка все молчит и молчит. Скажет слово и опять молчит.
– С вами все в порядке, мэм? – спросил чернокожий полицейский.
– Не хотите ли кофе? – неожиданно предложила Элен. В этот момент она вспомнила об апельсиновом пироге, томящемся в духовке.
– Нет, спасибо, – ответили полицейские в один голос.
Темнокожий полисмен предложил отвезти ее в морг для опознания. «Пустая формальность, мэм, но…» Можно заехать в похоронное бюро, если она уже выбрала… Его напарник посидит с детьми, пока не приедут родственники. Или не придет соседка…
Элен кивнула.
Резко запахло горелым. Она бросилась в дом и уже в кухне упала в обморок. Правда, как ей рассказывали потом, плиту она успела выключить.
 
2
Следующие два дня она тоже помнила смутно, наплывами, и по большей части свои ощущения, смену чувств, связанных с подготовкой к похоронам, соболезнованиями окружающих, словами, звучащими рядом с ней.
Всеми приготовлениями занялись Каролина и Том Дурбан, родители Фила. Они и открыли внуку и внучке, что их папа теперь далеко-далеко, что он отправился на небеса.
– Когда же он вернется? – поинтересовался маленький Денни.
Дед не ответил, а Бренда вдруг выпалила.
– Это мама во всем виновата! Мама, я знаю! Если бы она не оттолкнула его руку утром, не молчала, папочка никогда бы не попал в аварию. Он бы спокойно вернулся домой с газетами.
– Бренда, что ты говоришь! – воскликнула Каролина. – Никогда больше не повторяй эти глупые слова.
– Простите! – неожиданно вспыхнула Бренда и едва удержала слезы. Она сама испугалась тех слов, которые нечаянно вырвались у нее. Конечно, девочка постаралась избавиться от страшных мыслей, забыть о них, но что теперь можно было поделать – слова уже были произнесены…
То, на что намекала Бренда и что всегда запрещала себе вспоминать, Элен не могла заставить себя забыть. Размолвка с мужем вмиг обернулась другой стороной – теперь Фил был во всем прав, а она во всем виновата. В холодности и открытой неприязни, выказанной на кухне, в том, что отказала ему в любви. Она – только она! – вывела его из душевного равновесия, сбила с толку, заставила потерять контроль над собой. Обвинительные эпитеты подбирались годами, выводы и со временем не теряли остроты и горечи. В спокойном состоянии он бы не проехал перекресток на красный свет, не упустил из вида школьный автобус, и даже если опасность нагрянула внезапно, успел бы отвернуть в сторону.