Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ)
– Проходите, вас ждут, – кивнула в сторону двери ректора секретарша.
Я коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь приглашения, шагнул в кабинет.
Фёдор Петрович сидел не за своим столом, а в кресле возле маленького столика, на котором стояли небольшой фарфоровый чайничек и две чашки на блюдцах. Ещё на одной тарелке высилась горка разносортных конфет и печенья. А напротив него сидел мужчина лет пятидесяти, подтянутый, в идеально подогнанном костюме цвета «мокрый асфальт» с отливом. Глазки маленькие, скуластый, и я сразу догадался, кого он мне напоминает.
– А, Покровский! Заходи, – махнул рукой Заостровский, когда я после короткого стука приоткрыл дверь и замер на пороге. – Садись.
Третьего кресла не было, и я уселся на стул, правда, с мягкой обивкой. Получилось, что я невольно как бы над ними возвышался, отчего чувствовал себя немного неуютно.
– Знакомься, – сделал он жест в сторону сидевшего напротив партнёра по чаепитию. – Заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии Виктор Николаевич Язовский, отец Алексея Язовского. Виктор Николаевич настаивает, чтобы мы тебя исключили из института за недостойное комсомольца и советского учащегося поведение.
Мне показалось или в голосе ректора прозвучал лёгкий сарказм? Насколько я знал Заостровского, в прошлом фронтовика, дошедшего до Берлина. Человек он был порядочный, и хотелось верить, что не отдаст меня на растерзание этому чинуше.
– За что же меня исключать? – с самым невинным видом поинтересовался я. – Пусть мне объяснят, что я такого сделал.
– Ах, вы не понимаете, – негромко, но чётко произнёс Виктор Николаевич, глядя на меня сквозь линзы очков в золотой оправе. – То есть это не вы избили моего сына? Да ещё ударили подло, исподтишка, со спины! И теперь ещё неизвестно, какой тяжести повреждение вы нанесли Алексею, окончательный диагноз будет поставлен после полного обследования.
В кабинете повисло гнетущее молчание. Язовский-старший смотрел на меня, Заостровский куда-то в сторону окна за моей спиной, а я подумал: надо же – в этом помещений собрались трое с фамилиями, у которых одинаковое окончание.
– Скажите, а как вы воспитываете своего сына? – спросил я, глядя прямо в глаза собеседнику.
– Что значит, как я воспитываю сына? – с недоумением в голосе произнёс тот. – Не знаю, кто и как вас воспитывал, но своего Алексея я воспитываю в духе патриотизма, любви к Родине…
– А заодно, как бить слабых и беззащитных женщин, – подытожил я.
– Алексей никого не бил, это поклёп, – дёрнулся он.
– Да? Однако имеются свидетели. А травматолог зафиксировал у потерпевшей гематому во всю щёку и сотрясение мозга.
Я посмотрел, как меняется лицо Язовского, и вытащил из рукава последний козырь:
– Вчера пострадавшая подала заявление в милицию. Учитывая, что наши правоохранительные органы всегда на стороне правых, ещё неизвестно, чем всё закончится.
Заостровский, вскинув брови и, поджав нижнюю губу, покосился на гостя. Мол, не ожидал? Тот же при всей своей внешней невозмутимости, чувствовалось, всерьёз озадачен только что услышанным и сейчас соображает, что сказать в ответ.
– Что ж, я смотрю, вы из молодых, да ранних, – процедил он. – Ведь это вы надоумили эту девушку взять справку и пойти написать заявление?
– Какая разница, кто кого надоумил, – довольно бесцеремонно ответил я. – Следствие разберётся.
– Покровский, – одёрнул меня ректор, – ты бы вёл себя поскромнее. Перед тобой всё-таки секретарь отдела городского комитета партии.
– Вы извините меня, Фёдор Петрович, но эта должность не только не даёт право товарищу Язовскому творить всё, что заблагорассудится, но, напротив, накладывает на него дополнительную ответственность. Человек должен служить ярким примером того, как должен себя вести ответственный партийный работник, на деле мы видим совершенно противоположную картину. Пользуясь служебным положением, Виктор Николаевич попросту покрывает своего сына, посмевшего поднять руку на женщину.
Вот тут Язовского прорвало. Ноздри затрепетали, щёки налились румянцем, он выскочил из кресла, словно подброшенный пружиной, и оказалось, что росточку в нём всего ничего. Так что нависнуть надо мной у Виктора Николаевича не особенно получилось.
– Да как ты смеешь?! Как ты смеешь так со мной разговаривать, сопляк?! Да я тебя…
Вот тут и я встал, и, глядя на чиновника сверху вниз, медленно и негромко начал говорить:
– Не стоит горячиться, Виктор Николаевич, а то мало ли – вдруг апоплексический удар хватит… Давайте без эмоций. Суду будут предоставлены все факты, и он, я уверен, разберётся, кто прав, а кто виноват. И экспертиза насчёт побоев вашего сына будет проведена независимая, а то ведь вы могли подговорить врача написать нужное вам предварительное заключение. Я бы на вашем месте, Виктор Николаевич, постарался бы дело до суда не доводить, решить дело миром. Правда, я не знаю, что вы такого можете предложить пострадавшей, чтобы она забрала своё заявление. Но это уже вам решать… Фёдор Петрович, может, я пойду? А то учиться охота – сил никаких нет.
Заостровский, тоже успевший принять вертикальное положение, крякнул от неожиданности, ослабил узел галстука и выдавил из себя:
– Конечно, Покровский, ступай, учись. Стране нужны квалифицированные кадры.
Стараясь сохранять на лице невозмутимое выражение, я неторопясь покинул кабинет, и только в приёмной позволил себе расплыться в улыбке. Надо же, сам от себя не ожидал такой эскапады. Хотя не рано ли радуюсь? То, что я осадил Язовского-старшего, ещё ничего не значит. На самом деле я не далеко не был уверен, что если и случится суд, то кто будет истцом, а кто ответчиком? Виктор Николаевич ведь вполне может и на меня в суд подать. Вернее, его сын (он-то уже половозрелый, как и Полина, чтобы подавать заявления в милицию), но понятно, что за всем этим будет стоять Язовский-старший. Я представил картину, как в один день в одном и том же суде сначала судят меня, а на следующем заседании – Язовского-младшего. Сюрреализм какой-то!
Вадим между делом поинтересовался, чего это меня ректор вызывал? Я вкратце, не вдаваясь в подробности, пересказал суть произошедшего, на что товарищ отреагировал вполне предсказуемо:
– Вот же гнида! Женька, помни, я с тобой! И вообще я инициирую рассмотрение персонального дела Язовского на бюро комсомола института.
Похвальная самоотверженность, невзирая на его должность комсорга и мечты стать для начала кандидатом в члены партии, а затем и, собственно, членом КПСС. Ведь в случае чего тот же Язовский-старший палок ему в колёса навставляет – будь здоров! Если, конечно, его сынка не исключат из института, что может сказаться самым негативным образом на перспективах самого Виктора Николаевича.
Понятно, что на лекциях я думал вовсе не о полупроводниках и оптико-электронных системах, а о том, что может ждать меня в ближайшей перспективе. Без сомнений, мой сегодняшний оппонент так просто это не оставит. Эта брошенная в лицо перчатка не может остаться без ответа, уж я-то такой тип людей за свои семьдесят с лишним лет изучил как следует. Причём они нередко действуют согласно поговорке, гласящей, что месть – это блюдо, которое подаётся холодным. Как Самохвалов из ещё неснятого фильма «Служебный роман», который не сразу ответил на оплеуху Новосельцева. Там-то справедливость в итоге восторжествовала, но то кино, а жизнь порой намного более сложна и непредсказуема.
Немного расслабился на вечерней тренировке. То есть морально расслабился, а физически я себя довёл до полного изнеможения. Даже при своей супервыносливости я пахал, как папа Карло. Казаков даже испугался, что я порву либо перчатки, либо мешок, либо и то, и другое. А я лупил и лупил, представляя, что это не набитый ветошью или опилками (или ещё бог знает чем) боксёрский мешок, а Виктор Николаевич Язовский. Хорошо ещё обошлось без спарринга, иначе моему сопернику могло бы крупно не поздоровиться.
В среду ректор снова вызвал меня к себе. На этот раз состоялся разговор без посторонних.