Новая жизнь. Дилогия (СИ)

– Ну-с, приступим-с. Значит, ты один из тех, кто замешан в этих грязных делишках, кто виновен в смерти моих друзей? Про попытку убрать меня самого пока забудем, для этого у меня припасен для тебя отдельный сюрприз… ты не пожалеешь! – недобро усмехнувшись, сказал я.
А теперь за дело. Пожалуй, не буду скатываться до местных умельцев углей, ножей и щипцов, их методы давно устарели, а маги… да что они могут? Копаться в мозгах не дадут поставленные блоки, и все скатится к банальным прижиганиям, растворению плоти, сжатию сердечной мышцы… Мелко, мы пойдем дальше и будем куда изобретательнее, я завяжу тебе глаза, и ты сам придумаешь себе пытку! Для пробы вскрою срединный нерв и буду посылать импульсы, имитирующие боль, для начала слабые, почти незаметные, вроде зудящей после комариного укуса кожи. Магу-лекарю, знающему все тонкости работы нервной системы, это не трудно, вот, уже дернулся, значит, работает. Резкий скачок, и ему уже кажется, что всю руку пронзают раскаленные иглы, то вонзаясь, то исчезая, слышится первый стон боли, обнадеживающий для меня знак. А давай доведем до предела этот твой нервный узел, заглянем на порог возможностей всей нервной системы.
– Чувствуешь, как медленно растворяется твоя кожа, как на оголенную плоть сыплется соль, кричишь? Но еще рано, я слышал, у местных алхимиков есть отличный мгновенно вспыхивающий порошок, может, попробуем? – Скачком увеличиваю воздействие, крики сменяются сипом и всхлипами, аура начала постепенно тускнеть, сигнализируя о скором беспамятстве. – Кажется, пора сделать маленький перерыв, не беспокойся, мы скоро продолжим…
– Остановись, пощади… я скажу все, только остановись… – еле прохрипел этот подонок.
– И кто же тебе сказал такую глупость, что мне интересно слушать твои гнусные речи? Для моего слуха куда приятнее твои крики и стоны. Рассказывать ты будешь другим, и пока им будет интересно слушать, я подожду в сторонке, дам минуты без боли. Очень надеюсь, ты начнешь врать и изворачиваться, умалчивать самые интересные сведения – тогда у нас будет повод продолжить наши развлечения. О, похоже, ты уже отдохнул и успел заскучать без моего внимания, ничего, у меня есть чем тебя взбодрить.
Я попробую сыграть на тебе музыку боли, симфонию из хрипов и всхлипов, подойду к кульминации, к пику восприятия ощущений, к порогу безумия. Посылаю разные по силе воздействия на различные узлы, будто наигрываю на невидимом инструменте одному мне известную мелодию. Регулирую натяжение струн, нажатие на клавиши, подбирая наилучшее по тону звучание. Наблюдаю за яркими всполохами в ауре, за возникающими в ней то тут, то там дырами, за тем, как напрягаются в конвульсиях мышцы, рвутся сухожилия, начинают выворачиваться суставы, сломанные от мышечных спазмов, трещат кости, пробивая кожу. Еще минута – и на кресле уже будет привязано пускающее слюни тело.
Довольно! Хватит, что же я, в конце концов, творю?! В растерянности от собственной жестокости кидаю на несчастного частичный паралич с малым исцелением и практически полностью отключаю нервную систему, теперь он не чувствует почти ничего. Боже мой, в кого я превращаюсь? В жаждущего мести монстра? Или алчущее очередную душу чудовище? Смотрю на этот кусок мяса, который был десять минут назад мужчиной, и словно сорвали с глаз пелену: теперь я вижу, что не прохожу испытания кровью… Пора остановиться, дать себе отдых, лучше остаться зверем, чем стать кровавым маньяком, им, по крайней мере, ведомо сострадание.
– Теперь он ваш, – говорю я дознавателю и караулящим за дверью стражам. – Ручаюсь, он не посмеет лгать или молчать, он помнит мое обещание. – Выхожу из пыточной мимо застывших от увиденного бывалых палачей, теперь и для них я стал безжалостной тварью. Ничего… пускай… уж на их мнение мне точно плевать.
– Что ты покажешь мне дальше? Гниющих заживо в этом богами забытом подземелье? Сошедших с ума от боли и безнадежности несчастных? – Я улыбнулся немного побледневшему дознавателю. – Муки плоти уже давно меня не пугают, боюсь, твои старания прошли впустую. – Сам удивляюсь, как же безжизненно и отстраненно звучит мой голос, эмоции просто сгорели от того, что я сам же и натворил, надо просто забыть, он заслужил… Однако вампиры собирались убить меня быстро, а я же…
– Я отведу тебя на казнь высшей, – охрипшим от пересохшего горла голосом сказал дознаватель, – больше мне нечего показать.
Я смотрел на измотанную пытками женщину в грязных, пропитанных потом и кровью лохмотьях, возможно, когда-то приятной наружности, а теперь всю покрытую безобразными рубцами на лице, руках. И это высший вампир? Одна из самых опасных разумных немертвых тварей этого мира? Теперь примотанное серебряными цепями к прочному металлическому креслу тело, теперь уже тело, вызывало скорее жалость, чем страх. Ведь зверям присуще сострадание? Стая всегда выкормит волчонка погибшей на охоте волчицы, сострадание или инстинкт сохранить численность? Мать пытается выходить болеющего малыша, слоны кормят потерявшего хобот товарища, обезьяны вычищают паразитов друг у друга – помощь своим, тоже немаловажно. Еще немного, и я стану считать, что звери куда лучше людей, по крайней мере, они не устраивают странные многоходовые интриги, не убивают исключительно ради удовольствия, их мотивы и действия мне полностью понятны. Опасно – убегай, голоден – найди добычу, напали – защищайся, все кристально ясно. А от кого защищаться мне? На кого нападать? Но если задуматься, в общем-то люди тоже звери, только куда сложнее понять их мысли и желания и совсем трудно предугадать средства их достижения. Логика и мораль здесь пасуют.
Мое самокопание оборвал полный боли женский стон, палач начал закачивать ей в вену особое, жидкое серебро. В тот момент вампирша открылась мне во всей своей жуткой красоте, во всей своей хищной грации. Ее лицо немного вытянулось, глаза налились кровью и стали чуть светиться, а раскрытый в ужасном крике рот обзавелся острейшими клыками. Она рвалась, извивалась в безудержной попытке вырваться, выжить или хотя бы прекратить страдания. На какой-то миг ей даже удалось разорвать серебряную цепь на левой руке, но чем это могло помочь? Сразу трое помощников бросились приматывать руку обратно, она же, не прекращая кричать от боли, пыталась оттолкнуть их, освободить вторую руку, да куда там ослабленному зверю бороться с тремя дюжими парнями. Даже палач не прервал свое черное дело и с улыбкой смотрел на мучения вампира.
Черт, неужели нельзя прикончить ее быстро? Что это, показательная казнь или растянувшаяся пытка? Эти, раз глотнувшие чужих мучений и крови люди уже не видят перед собой живое существо, женщину, в конце концов. Что она для них? Очередной кусок плоти, эдакий редкий экземпляр, на котором хочется испытать что-то новенькое? Мясники, еще больше порочащие и без того противную профессию палача. Они даже не мстят, они просто наслаждаются, причем не важно, кто сидит в этом кресле. Знайте, умелый палач должен быть бесстрастен, а не упиваться каждым криком, каждым новым способом причинить боль и уж тем более должен чувствовать границу между допросом и бесполезными истязаниями, казнью и нестерпимыми муками. Палач – это профессия, в которой важен результат, а именно полученная информация, и уже потом быстрая смерть. По крайней мере, так могу оправдаться я…
Просто не в силах продолжать наблюдать за несчастной, подхожу и беру ее руку в свою, и во время очередного приступа боли от гуляющего в крови серебра, этого медленного и мучительного для вампира яда, она сжимает мою ладонь, слышится хруст ломаемых костей… Ничего, львиная доля силы жизни, чтобы подстегнуть восстановление, пусть и во вред остальному организму, и кости сами восстанавливаются, уже способные выдержать такое давление.
– Тебе уже все равно не уйти, не бойся, я помогу, заберу твою боль, – шепчу я, но она вряд ли услышит мой голос.
Дальше уже на меня накатывали эти нестерпимые волны боли. Но какая разница мне, тому, кто может полностью отрешиться от тела? О том, что я испытываю, мне говорило только стремительно растущее сердцебиение да выступивший на лбу пот. Двести ударов в минуту, двести пятьдесят, двести восемьдесят, триста. Сердце уже как никогда близко к разрыву, уже приходится тратить силы на устранение кровоизлияний, выступает кровавый пот, еще несколько секунд и… И она умерла. Ее душа сама, без моего на то вмешательства, перетекла в мою руку, но отнюдь не спешила растворяться, а угнездилась маленькой, незаметной, кроваво-красной искоркой на моей сути. Уничтожить? Поглотить? А зачем мне эта капля в мое бездонное море? Освободить? Тоже не лучший вариант, пожалуй, надо просто уйти и подумать, пусть это будет мой маленький эксперимент, моя маленькая тайна. Вдохнуть и выдохнуть, успокоиться, успокоить сошедшее с ума сердце, вдох-выдох…