Единственная

Вновь защелкали камеры и засверкали вспышки. Под восхищенный шепот зрителей я медленно двинулась к возвышению, на котором сидела королевская семья. Я почувствовала на себе взгляд Максона. Он был сама невозмутимость. Что это — многолетняя выучка или искренняя радость? Он смотрел на меня ободряюще, но я была уверена, что моя тревога от него не укрылась. Я увидела пустое место, куда мне надлежало положить оливковую ветвь и, сделав книксен, опустила ее у ног короля, демонстративно глядя куда угодно, только не на него.
Как только я уселась на свое место, музыка стихла. Король Кларксон поднялся и вышел вперед, на край сцены, где полукругом лежали наши оливковые ветви.
— Дамы и господа Иллеа, сегодня четыре оставшиеся прекрасные участницы Отбора предстали перед нами, чтобы доказать свою преданность закону. Наши великие законы — это то, что объединяет нашу нацию, залог мира, которым мы так долго наслаждались.
«Мира? — подумала я. — Ты это серьезно?»
— Пройдет совсем немного времени, и одна из этих юных девушек предстанет перед вами уже в образе не простолюдинки, но принцессы. В качестве члена королевской семьи ее обязанностью будет заботиться о торжестве справедливости не ради собственной выгоды, но ради всеобщего блага.
И как мне теперь быть?
— Прошу вас вместе со мной поаплодировать их смиренной готовности подчиняться закону и бескомпромиссной решимости добиваться его торжества!
Король захлопал в ладоши, и весь зал взорвался аплодисментами. Они не смолкли, даже когда он вернулся на свое место. Я покосилась на других девушек. Хорошо было видно лишь лицо Крисс. Она пожала плечами и слабо улыбнулась мне, прежде чем вновь повернуть голову прямо и подняться в полный рост.
Гвардеец, стоявший у дверей, провозгласил:
— Мы вызываем предстать перед его величеством королем Кларксоном, ее величеством королевой Эмберли и его королевским высочеством принцем Максоном преступника Джейкоба Диггера.
Медленно, явно смущенный всем этим спектаклем, Джейкоб вошел в Главный зал. Он был в наручниках. Вздрагивая от слепящих вспышек, он робко приблизился к Элизе и поклонился. Со своего места мне было не слишком хорошо ее видно, поэтому я слегка повернулась и стала слушать слова, которые всем нам предстояло произнести по очереди.
— Джейкоб, какое преступление ты совершил? — спросила она.
Голос ее прозвучал очень уверенно, куда лучше, чем обычно.
— Кражу, миледи, — кротко произнес он.
— И каков твой приговор?
— Двенадцать лет тюрьмы, миледи.
Медленно, не привлекая к себе внимания, Крисс украдкой бросила на меня взгляд. В ее глазах читался вопрос, что происходит. Я кивнула.
Нам сказали, что будут мелкие воришки. Если это была правда, то Джейкоба выпороли бы на площади в его родном городке или отправили в тюрьму на два, самое большее на три года. Своими словами Джейкоб подтвердил все мои страхи.
Я незаметно покосилась на короля. Тот явно наслаждался происходящим. Кто бы ни был этот человек, он был не просто вор. Король торжествовал над ним победу.
Элиза поднялась и, подойдя к Джейкобу, положила руку ему на плечо. До этого момента она избегала смотреть ему в глаза.
— Ступай, верноподданный, и отдай свой долг королю, — прозвенел ее голос в тишине зала.
Джейкоб склонил голову. Потом посмотрел на короля с таким видом, словно хотел что-то сделать. Хотел бросить королю в лицо какое-то обвинение, но не стал. Без всякого сомнения, за его ошибку расплатился бы кто-то другой. Немного постояв на месте, Джейкоб вышел из зала под гром аплодисментов.
Следующий преступник едва держался на ногах. Свернув на дорожку, ведущую к креслу Селесты, он согнулся пополам и упал. Зрители дружно ахнули, но, прежде чем он успел снискать слишком много сочувствия, подоспели гвардейцы и, с двух сторон подхватив под локти, подвели его к Селесте. К чести Селесты, голос ее, когда она приказала бедняге отдать его долг королю, звучал отнюдь не так уверенно, как обычно.
Крисс держалась так же хладнокровно, как и всегда, пока ее преступник не приблизился. Он был помоложе, примерно нашего возраста, и шел уверенно, почти решительно. Когда он свернул по красной дорожке к Крисс, я увидела у него на шее татуировку. Она была в виде креста, хотя тот, кто ее набивал, слегка напортачил.
Крисс справилась со своими словами вполне неплохо. Лишь тот, кто хорошо ее знал, способен был различить в ее голосе нотки сожаления. Публика зааплодировала, и она вновь уселась на свое место. Улыбка у нее была лишь самую чуточку менее ослепительной, чем обычно.
Гвардеец вызвал Адама Карвера, и я поняла, что настал мой черед. Адам, Адам, Адам. Имя следовало запомнить. Ведь мне придется это сделать, так? Все же остальные девушки сделали. Максон не простит мне, если я подведу его. Король так и так никогда меня особо не жаловал, а после этого от меня отвернется еще и королева. Меня загнали в угол. Если я не хочу выбыть из борьбы, то должна взять себя в руки.
Адам был уже в годах, примерно ровесник моего отца, и у него было что-то не в порядке с ногой. Он не упал, но так долго шел, что на душе у меня стало еще хуже. Я мечтала поскорее покончить с этим.
Адам опустился передо мной на колени, и я сосредоточилась на нескольких предложениях, которые должна была произнести.
— Адам, какое преступление ты совершил? — спросила я.
— Кражу, миледи.
— И каков твой приговор?
Адам кашлянул.
— Пожизненное заключение, миледи, — прохрипел он.
В зале поднялся гомон. Люди явно были уверены, что ослышались.
От утвержденного сценария отступать очень не хотелось, но мне тоже необходимо было получить подтверждение.
— Какой приговор, ты сказал?
— Пожизненное заключение, миледи.
Судя по голосу, он с трудом удерживался от слез.
Я взглянула на Максона. Ему явно было не по себе. Я без слов взмолилась о помощи. В его взгляде отразилось сожаление, что он ничем не может помочь мне.
Я готова была уже снова обратиться к Адаму, когда мой взгляд упал на короля. Тот поерзал и провел рукой по губам, пытаясь скрыть улыбку.
Он подстроил все это специально.
Очевидно, он подозревал, что я не слишком рада принимать участие в Осуждении, и постарался сделать все, чтобы выставить меня перед всеми неуправляемой. Но кем нужно быть, чтобы отправить человека в тюрьму навсегда? Если я пойду на это, от меня все отвернутся.
— Адам, — произнесла я негромко. Он поднял на меня глаза, в которых стояли слезы, готовые хлынуть в любой миг. Краем сознания я отметила, что в зале наступила гробовая тишина. — Что ты украл?
Люди пытались расслышать ответ, но это было невозможно.
Адам сглотнул и бросил взгляд в сторону короля:
— Кое-какую одежду для моих дочек.
— Но дело же вовсе не в этом, так? — быстро спросила я.
Жестом таким слабым, что я едва заметила его, Адам мотнул головой.
Я не могла отправить его в тюрьму. Просто не могла. Но нужно было что-то сделать.
Меня вдруг осенила одна мысль, и я поняла: это единственный выход. Я не была уверена, что моя безумная выходка выведет Адама на свободу, и пыталась не думать о том, как это будет печально. Просто так было правильно, и я должна была это сделать.
Я поднялась и, подойдя к Адаму, коснулась его плеча. Он вздрогнул, ожидая услышать от меня, что должен идти в тюрьму.
— Поднимись, — велела я.
Адам с озадаченным видом посмотрел на меня.
— Пожалуйста, — сказала я и, взяв за руку, потянула его за собой.
Адам последовал за мной по проходу к возвышению, на котором восседала королевская семья. Когда мы дошли до лестницы, я повернулась к нему и вздохнула.
Я сняла одну из прекрасных серег, которые подарил мне Максон, потом другую. И положила их на ладонь Адаму, который, похоже, окончательно перестал понимать, что происходит. За сережками последовал браслет. И если я действительно рассчитывала чего-то добиться, то отдать следовало все, а потому я расстегнула цепочку с подвеской в виде певчей птицы, подарок отца. Он наверняка сейчас видел меня по телевизору. Я очень надеялась, что он не обидится за то, что я отдала его подарок. Опустив цепочку на ладонь Адама, я сомкнула вокруг кучки драгоценностей его пальцы и отступила в сторону, так что он остался стоять прямо перед королем Кларксоном.