Единственная

Фотографии других девушек тоже там были; трое оставшихся мелькали чаще, чем прочие, но я заметила и глаза Анны, выглядывающие из-под какого-то пейзажа, и улыбающееся лицо Марли в уголке. И совсем недавние фотографии Крисс с Селестой, кривляющихся в Женском зале, тоже оказались здесь, рядышком с изображением Элизы, распростершейся в притворном обмороке на диванчике, а также фото, где я обнимаю королеву за плечи.
— Максон! — ахнула я. — Это прекрасно!
— Тебе нравится?
— Я просто в восторге. Сколько из них ты сделал сам?
— Почти все. Только некоторые вроде этих, — он указал на одну из фотографий, сделанных для журнала, — мне прислали. Вот эту, — он снова указал на стену, — я снял на самом юге Гондурагуа. Тогда мне казалось, что это интересно, но теперь я смотрю на нее с грустью. — (На снимке были изображены дымящие трубы на фоне неба.) — Тогда мне понравилось, как выглядит дым в воздухе, но теперь я вспоминаю, как отвратительно там пахло. А ведь люди, которые там живут, вынуждены нюхать это постоянно. Надо же было быть таким зацикленным на себе.
— А это где? — спросила я, указывая на длинную кирпичную стену.
— В Новой Азии. В этом месте когда-то была северная граница Китая. Они называют ее Великой Китайской стеной. Я слышал, когда-то это была одна из тамошних достопримечательностей, но сейчас от нее практически ничего не осталось. Она теперь лежит даже не в центре Новой Азии. Вот как далеко на север сдвинулись границы.
— Ух ты!
Максон заложил руки за спину:
— Я очень надеялся, что они понравятся тебе.
— Мне нравится! Очень! Я бы хотела, чтобы ты сделал какую-нибудь фотографию мне на память.
— Правда?
— Да. Или научил меня фотографировать. Ты не представляешь, как часто я жалела, что не могу запечатлеть какие-то моменты моей жизни и сохранить их на память. У меня есть несколько потрепанных фотографий моих родных и свежая фотография малышки моей сестры, и все. Мне никогда не приходила в голову мысль вести дневник или делать какие-то записи… Знаешь, у меня такое чувство, что теперь я понимаю тебя намного лучше.
Передо мной была его обнаженная суть. Некоторые ее составляющие были постоянны — к примеру, заточение в стенах дворца и краткие моменты путешествий. Но были и вещи, которые менялись. Мы с девушками занимали столько места на его стене, потому что стали важной частью его мира. Даже если мы уедем, мы не исчезнем из его жизни целиком.
Я подошла к нему и обняла за талию. И он тоже обнял меня. С минуту мы молча стояли, разглядывая фотографии. А потом мне в голову вдруг пришла мысль, которая потрясла меня своей очевидностью.
— Максон?
— Что?
— Если бы ты не был принцем и мог сам выбирать, чем заниматься в жизни, ты занимался бы этим? — Я кивнула на коллаж.
— Ты имеешь в виду фотографию?
— Да.
Он не думал ни секунды:
— Несомненно. Занимался бы художественной фотографией или вообще делал семейные портреты. И рекламой тоже. Я очень люблю фотографировать. Впрочем, думаю, ты и сама это видишь.
— Вижу, — улыбнулась я, радуясь его ответу.
— А почему ты спрашиваешь?
— Просто… — Я подняла на него глаза. — Просто ты был бы Пятеркой.
Максон осознал значение моих слов не сразу. Потом слегка улыбнулся:
— Эта мысль меня радует.
— И меня тоже.
Внезапно он решительно повернулся ко мне и взял мои руки в свои:
— Скажи, Америка. Пожалуйста. Скажи, что любишь меня, что хочешь быть только моей.
— Я не могу быть только твоей, когда, кроме меня, есть еще три девушки.
— А я не могу отправить их по домам, пока не буду уверен в твоих чувствах.
— А я не могу дать тебе то, чего ты хочешь, зная, что завтра ты, вполне вероятно, будешь делать то же самое с Крисс.
— Что я буду делать с Крисс? Она уже видела мою комнату, я же тебе говорил.
— Я не это имею в виду. Я имею в виду, что завтра ты можешь точно так же увести ее и она будет чувствовать себя так, словно…
Максон ждал продолжения.
— Как? — прошептал он.
— Как будто она единственная, кто имеет для тебя значение. Крисс без ума от тебя, она сама мне сказала. И не думаю, что ее чувства безответны.
Он вздохнул, пытаясь найти нужные слова:
— Я не стану утверждать, что она ничего для меня не значит. Просто ты значишь больше.
— Но как я могу быть уверенной в этом, если ты не можешь отправить ее домой?
На его губах заиграла дьявольская ухмылка. Он приблизил губы к моему уху.
— Я знаю несколько других способов показать тебе, какие чувства я к тебе испытываю, — прошептал он.
Я сглотнула, одновременно страшась и надеясь на продолжение. Он подошел ко мне вплотную и одной рукой обнял за талию, а другой зарылся в мои волосы. Его полуоткрытые губы скользнули по моей коже, его дыхание звучало соблазнительной музыкой. Я задрожала.
В моем теле точно не осталось ни одной косточки. Я не могла ни держаться за него, ни пошевельнуться. Но Максон помог мне, прижав спиной к коллекции фотографий.
— Я хочу тебя, Америка, — прошептал он. — Хочу, чтобы ты принадлежала мне одному. И я хочу дать тебе все на свете. — Он принялся покрывать поцелуями мою щеку, пока не остановился у краешка губ. — Я хочу исполнить такие твои желания, о существовании которых ты и сама не догадываешься. Я хочу, — выдохнул он в мои полуоткрытые губы, — больше всего на свете…
В дверь забарабанили.
Я настолько растворилась в словах, прикосновениях и запахе Максона, что вздрогнула от неожиданности. Мы, как по команде, повернулись к двери, но Максон вновь быстро накрыл мои губы своими.
— Не уходи. Я решительно намерен довести этот разговор до конца.
Он медленно поцеловал меня и отстранился.
Я стояла, хватая ртом воздух. Пожалуй, не стоило позволять ему вырвать у меня признание в любви поцелуями. И мне представилась возможность уклониться от этого.
Максон приоткрыл дверь, загородив меня от пришедшего. Я провела рукой по волосам, пытаясь привести себя в порядок.
— Прошу прощения, ваше высочество, — послышался чей-то голос. — Мы ищем леди Америку. Ее служанки сказали, что она должна быть у вас.
Интересно, как они догадались? Хотя, конечно, было очень приятно, что они так хорошо меня чувствуют. Максон нахмурился и распахнул дверь, чтобы гвардеец мог войти. Тот переступил через порог и оглядел меня цепким взглядом, будто хотел убедиться, что это точно я. Удовлетворившись результатом, он наклонился к Максону и что-то прошептал.
Плечи Максона поникли, и он прикрыл глаза ладонью, словно новость его убила.
— С тобой все в порядке? — спросила я.
Мне не хотелось, чтобы он страдал в одиночку.
Он обернулся ко мне. На лице его было написано сочувствие.
— Прости, Америка. Мне жаль, что именно я должен сообщить тебе эту новость. Твой отец умер.
С минуту смысл его слов не мог дойти до моего сознания. Но как бы я ни пыталась повернуть их в голове, все варианты вели к одному и тому же немыслимому заключению.
Потом комната вдруг резко накренилась, и взгляд Максона из сочувственного стал испуганным. Последнее, что я помню, были его руки, удержавшие меня от падения на пол.
  
Глава 23
 
— …проявить понимание. Она захочет навестить своих родных.
— Если она поедет, то самое большее на день. Я не одобряю ее, но народ любит ее, не говоря уже об итальянцах. Если она погибнет, это будет сейчас очень некстати.
Я открыла глаза. Я лежала на постели, поверх покрывала. Краешком глаза я увидела Мэри, которая находилась вместе со мной в комнате.
Диалог, хотя и велся на повышенных тонах, звучал приглушенно: сердитые голоса доносились из-за двери.
— Одного дня явно недостаточно. Она очень любила отца. Ей понадобится время, — возразил Максон.
Послышался какой-то стук, как будто о стену с размаху грохнули кулаком, и мы с Мэри подпрыгнули от неожиданности.
— Ладно, — буркнул король. — Четыре дня. Разговор закончен.