Маэстро

Несколько мгновений Джузеппина пребывала в задумчивости, Саверио терпеливо ждал указаний.
– Ланари? – наконец спросила она.
– Через три четверти часа, синьорина.
– Оставьте меня. Мне нужно немного отдохнуть.
Саверио немедленно удалился. Джузеппина проводила взглядом чету Верди, и когда те скрылись за перекрестком, еще какое-то время смотрела им вслед. Потом она повернулась к роялю и взглянула на оставленную Верди партитуру. Аккуратные нотные листы были исписаны без единой помарки – ювелирно оформленный чистовик. Верди надеялся, что его попросят оставить партитуру. «Если бы он так же относился своему камзолу», – подумала она.
Прошло два дня тягостного ожидания, и в квартирку к Джузеппе и Маргарите ворвался Темистокле, громогласно заявив, что Верди ждут на прослушивание в Ла Скала. А еще через день ровно в три часа пополудни пустой зал великого оперного театра Милана разрывало фортиссимо многоголосых аккордов.
Верди впервые в жизни дирижировал симфоническим оркестром, но чувствовал себя так, как будто занимался этим уже пару десятков лет. Совершенно забывшись в звуках, он в состоянии эйфории отдал всего себя рукам, управлявшим игрой музыкантов. Ему было дано лишь десять минут перед репетицией другой постановки, чтобы показать увертюру к своей опере. Он был уверен, что этого будет достаточно. И не ошибся.
В тени пурпурного балдахина ложи для особо важных гостей Джузеппина Стреппони стояла напротив синьора Бартоломео Мерелли. Это был высокий, статный, очень дорого одетый брюнет лет сорока. Виски, тронутые сединой, властная осанка, проницательные карие глаза, красивое, хитрое, но вызывающее доверие лицо. Весь его облик указывал на то, что синьор Мерелли привык к подчинению окружающих. Джузеппина и Бартоломео смотрели друг на друга, но вниманием их полностью владела музыка. Триумфальные аккорды неожиданно разбились о по-девичьи нежную песнь флейты. Джузеппина лукаво улыбнулась. Мерелли кивнул и улыбнулся в ответ. Они прекрасно понимали друг друга.
С последним аккордом увертюры Верди выдохнул, открыл глаза и вновь очутился внутри своих страхов. Он попытался найти поддержку в глазах музыкантов, но те, похоже, уже были заняты своими делами по подготовке к репетиции.
– Синьор Верди! – от дверей бокового входа в зрительный зал донесся мягкий басистый голос с легкой хрипотцой.
– Да? – Джузеппе обернулся.
– Бартоломео Мерелли, к вашим услугам, – Мерелли улыбнулся с тем холодным дружелюбием, которое помогает людям высшего сословия подчеркнуть свой статус, не выказав надменности.
– Синьор Мерелли, счастлив знакомству! – Верди потребовались немалые усилия, чтобы унять желание добраться до протянутой у дверей руки бегом.
Импресарио Мерелли слыл самым могущественным человеком мира музыки не только Милана, но и всей Италии. В далеком 1812 году он, двадцатилетним юнцом без гроша за душой, но с грандиозными планами в голове, перебрался из Бергамо в Милан. Из козырей в кармане у него, кроме, разумеется, врожденных предпринимательских талантов, имелась, пожалуй, только дружба с бывшим одноклассником Гаэтано Доницетти, который уже к двадцати пяти годам занял почетное место на оперном олимпе итальянских композиторов. Какое-то время Мерелли работал театральным агентом, параллельно пытаясь утвердиться в качестве либреттиста. Однако бизнес шел куда лучше, чем продвигались творческие прожекты. Да и увлекать агентская деятельность энергичного Бартоломео, воспринимавшего в жизни почти все, как шахматную партию, стала больше, чем поэтические труды. В двадцать пять лет синьор Мерелли открыл собственное театральное агентство, ставшее через три года одним из самых успешных в Милане. Тогда же Бартоломео удачно женился на юной дочери знатного графа. Каким образом не имевший ни состояния, ни родословной предприниматель смог организовать себе столь завидную партию, никто не знал. К своим двадцати восьми Мерелли был приглашен на пост одного из руководителей Ла Скала в партнерстве еще с тремя именитыми культурными деятелями столицы оперы. В течение следующих трех лет по причинам опять же никому не известным партнеры один за другим покинули театр, и импресарио Бартоломео Мерелли стал единовластным управляющим великого оперного театра, коим и оставался по сей день вот уже десять лет. Кроме этого, за прошедшие годы он сумел собрать в своем портфеле беспрецедентное количество самых популярных оперных произведений, постановки которых курировал не только в театрах королевств и герцогств тогда еще не объединенной Италии, но и в Вене, Париже и других европейских городах. Мерелли слыл человеком жестким, беспощадным к врагам, способным на жестокость, однако в подлости никогда замечен не был. Люди, которые работали с ним годами, проявляли на удивление искреннюю преданность ему. Те, кто с ним не срабатывался, шипели тихим презрением. И все же каждый, кто имел хоть какое-то отношение к музыке, не мог не признать, что своим величием Ла Скала обязан именно Бартоломео Мерелли.
 
Джузеппе сидел в одном из больших кожаных кресел, стоящих перед огромным кабинетным столом, и чувствовал себя крайне неуютно. Кресла эти явно приглашали к дружеской вальяжной беседе, сидеть на них ровно можно было лишь поместившись на краешек, что выглядело бы чересчур услужливой позой. Пока Джузеппе ругал себя, что в преддверии самой важной беседы своей жизни никак не может разобраться с тем, как он сидит, Мерелли за столом напротив него закуривал трубку и не сводил с композитора хитрых глаз. На столе лежала партитура «Оберто», которую Верди оставил Джузеппине.
– Я изучил ваше произведение. Оно заслуживает всяческих похвал, – произнес Мерелли и выдержал паузу.
– Благодарю вас, синьор Мерелли.
– Готовы ли вы вносить изменения согласно рекомендациям театра?
– Безусловно, – Верди почему-то почувствовал себя мышью в лапах кота.
– Ла Скала включает в каждый сезон один благотворительный спектакль. Грядущей осенью таким спектаклем мог бы стать «Оберто».
Мерелли опять сделал паузу, но Верди чувствовал, что никакой реплики от него сейчас не требуется.
– Разумеется, – продолжил импресарио, – в случае радушного приема публикой опера может быть включена в основной репертуар, а я буду счастлив рассмотреть возможности дальнейшего сотрудничества с вами.
Верди уже почти открыл рот, чтобы дать ответ, но паузы на этот раз не последовало.
– Имеются ли у вас соображения по поводу состава исполнителей?
– Исчерпывающие, – с удивившей импресарио уверенностью ответил Джузеппе.
Как только первый черновик партитуры был закончен, Верди начал, как он это сам называл, «охоту за голосами». Не пропуская ни одной оперы в Ла Скала, еще в беззаботные холостые годы он примерял каждый тембр, каждую певческую манеру к своим героям, и если артист был выбран, то дома вносил правки в партии, чтобы идеально отшлифовать совместимость. Он прекрасно понимал, что успех в конечном итоге будет практически полностью зависеть от исполнения.
Мерелли поднял бровь, молча открыл партитуру и начал называть имена из пьесы от второстепенных персонажей к главным. Верди без раздумий отвечал именами выбранных артистов.
– Оберто, граф ди Сан-Бонифачо? – список подходил к концу.
– Иньяцио Марини, – последовал ответ Верди.
– Его дочь Леонора?
– Джузеппина Стреппони.
– Ну конечно, – слегка улыбнулся Мерелли и отложил партитуру. Бартоломео Мерелли был на пьедестале музыкального бизнеса благодаря не только железной предпринимательской хватке, но и таланту распознавать идеальное сочетание всех элементов успешного шоу. Он был весьма удивлен, насколько ювелирно сидящий напротив него молодой композитор подобрал состав для своего дебюта.
– Что ж, советую немедленно заручиться поддержкой выбранных вами исполнителей, – продолжил он, – мне потребуется утвержденный состав к концу следующей недели.
– Он у вас будет, – спокойно ответил Верди, но глаза выдавали бушующий у него внутри восторг. Незамеченным для Мерелли это не осталось, импресарио снова улыбнулся: