Реквием по братве
Арслан проглотил огненную жидкость — и больше, в сущности, ничего не помнил. Очнулся уже на соломе и в путах.
Рашид-борец со вниманием выслушал грустную повесть.
— Чего хотели от тебя?
— Выкуп, дядюшка… Я слышал, болтали между собой: пусть жирный боров понервничает, побольше отстегнет. Непочтительно о вас отзывались… Найду, резать буду. Своей рукой.
Рашид глядел на племянника с нежностью. Глуп, доверчив, с открытым ртом кидается на любой крючок, но сколько в нем искренности, огня, молодой отваги, в конце концов.
— Хоть кормили тебя?
— Два раза. Рыбы кусок дали тухлой. Хлеб давали. Чай давали без сахара.
— Что же, сахарку пожалели?
— Один сказал: ты не жрать сюда пришел. Хохотали собаки! Дядюшка, я жить не смогу, пока не поквитаюсь. И эту суку на кусочки разрежу. Пусть будет американка, хоть кто. Лишь бы разыскать.
— Разыщем, не беспокойся. В Москве куда они денутся? Это наш город…
Нести дискету в логово выпало Климу Осадчему. Таина решила, что у него самый подходящий вид: слегка прихрамывает, и левый глаз, в который зрение не вернулось, сияет убедительным, неподвижным светом, как медная пуговица. Да и язык у него подвешен как надо, не то что у Санька. Прежде чем набрать заветный номер, еще раз прорепетировала с ним возможные варианты телефонного разговора, выступая как бы от имени Рашида Львовича Бен-оглы. В натуре разговор так и сложился — почти по намеченной кальке. Клим представился журналистом из «Огонька», которому по стечению некоторых обстоятельств попал в руки жареный матерьялец, несомненно представляющий интерес для знаменитого магната. Рашид-борец хмуро спросил:
— Откуда знаешь телефон?
Клим, подмигнув Тайне, ответил:
— Уважаемый Рашид Львович, полтора года назад вы давали большое интервью нашему журналу, помните? Оно называлось «Для каждого россиянина свой сад», помните? Огромное количество писем от читателей, широчайший резонанс. Наш журнал сориентирован на либеральную интеллигенцию, чернь мы не обслуживаем. И представьте, девяносто процентов откликнувшихся на публикацию поддерживали ваши идеи. Это было нам очень приятно.
— Интервью помню, — смягчился Рашид-борец. — Чего теперь хочешь? Какой у тебя материал?
— Жареный, — повторил Клим. — Я бы даже сказал: взрывоопасный. Подробности, естественно, не по телефону.
— Хочешь продать?
— Хочу вас спасти, — просто сказал Клим, вторично подмигнув Тайне, слушавшей разговор по отводной трубке. Санек сидел, открыв рот. С Климушкой они, считай, с детских лет корешились, огни и воды вместе прошли, а он и не догадывался, что тот умеет языком чесать, как какой-нибудь жук Кириенок. Истинно говорят: чужая душа потемки. Но не для Таины. Рыжая сразу разобралась, что Стрелок — перспективный хлопец.
— Как тебя зовут, ты сказал? — спросил Рашид-борец.
Клим повторил фамилию, выбрал известную в журналистике, и добавил:
— Я бы попросил, уважаемый Рашид Львович, до нашей встречи не наводить никаких справок. Я рискую. Есть люди, которые могут помешать.
— Уверен, что будет встреча?
Щекотливый момент. Клим, улыбаясь Тайне, веско ответил:
— Вам решать, но медлить нельзя. Кстати, как здоровье вашего драгоценного племянника?
После этого в трубке раздалось тяжелое дыхание, похожее на ворчание разбуженного среди зимы медведя. Наконец последовало повелительное:
— Офис на Трубной знаешь?
— Его все знают.
— Жду через час.
— Через два, — возразил Клим. — За час не обернусь. У нас планерка.
— Хорошо, через два…
Звонили они из комнаты Кныша, из общаги на Стромынке, — и в тишине сразу стало слышно, какой это шебутной, густо заселенный дом, открытый всем ветрам. Музыка изо всех щелей, детский визг, громыхание жести на крыше и снизу, возможно, из подвала — тяжелые, ритмичные, глухие удары, будто там работал кузнечный пресс.
— Что загрустили, генацвале? — засмеялась Таина. — Ставки сделаны, осталось снять кон.
Кныш, вечно недовольный, пробурчал сквозь зубы:
— Авантюра, Тина, чистая авантюра. Вы хоть понимаете, с кем связались? Этот турок Клима живым не отпустит.
— Почему? — заинтересовался Клим. — Он разве турок?
— Володечка любит выражаться иносказаниями, — пояснила Таина. — Мы все для него тоже турки, правда, Володечка?
— Какой ему смысл отпускать человека с деньгами и с такой информацией? Дискета уже будет у него…
— Копия с сюрпризом, — уточнила Таина.
— Ну и что? Все остальное он выжмет из Клима под пыткой, а самого — на свалку. По частям. «Тыква» в Бирюлеве, туловище в Химках.
— Ты не прав, Володечка, и сам это знаешь. Просто очень любишь спорить. Без риска в таком деле нельзя, но у нас он минимальный. Но если Клим боится, я его не принуждаю.
Санек не в первый раз замечал, что Кныш и Таина, ввязываясь в перепалку, а это у них происходило по любому поводу, словно забывали о присутствующих, и у рыжей в глазах плясали синие чертенята, а Кныш больше обычного мрачнел и становился похож на деревянного истукана. Какой-то между ними шел тайный спор, с невнятным для Санька смыслом. Он знал, как называется чувство, которое он при этом испытывал: ревность. Прежде это чувство было ему неведомо. К женщинам он относился ровно, без экзальтации. Западная цивилизация, хлынувшая в Россию на конях перестройки, давным-давно разобралась во взаимоотношениях полов и расставила точные, непререкаемые акценты. Санек, как и все его поколение, добродушно посмеивался над романтическими бреднями, коими тешили себя отцы и деды. Все женщины одинаково доступны, а если какая-то из них начинает артачиться и не хочет ложиться в постель, значит, мужик ей чем-то не угодил. Ничего обидного, это нормально. У животных все устроено точно так же. Санек не раз наблюдал, к примеру, собачьи свадьбы, там тоже сучка не давала кому попало, а старательно выбирала себе дружка.
Ревновать Таину нелепо вдвойне. Во-первых, при ее внешности и манерах она любого мужика могла заставить плясать под свою дудку; а во-вторых, похоже, она вообще ни с кем не спала, как-то обходилась… Санек не мог придумать, как к ней подступиться. Если попытаться прихватить ее по-простому, она, пожалуй, рассмеется ему в рожу, и это будет унизительнее, чем пощечина. А заводить лукавые, нежные, киношные речи язык не поворачивался, да и не было у него таких слов, какие она услышит. Полный тупик. Еще смешнее ревновать именно к Кнышу, который после всех обломов на баб и смотреть не хотел. За «зеленью» он тоже не гнался. Санек имел с ним пару дружеских бесед за рюмкой водки, но так и не понял, что это за человек и чем он дышит. Уразумел только, что они в разных весовых категориях, но это и так понятно. Кныш весь как толовая шашка с тлеющим фитилем. С ним столкнуться, все равно, что под машину лечь. Санек догадывался, что рыжую тянет на остренькое, а что может быть острее мужика, который много лет ходит по колено в крови? Да и Кныш хорошо воспитан, в этом ему не откажешь. Никогда не цепляется по пустякам. Санек прикидывал, что получится, если им вдруг придется однажды сцепиться из-за Таины, и приходил к неутешительному выводу…
Клим сказал:
— Чего толковать, раз уже решили? Ты, Кныш, одного не сечешь. Рашид Бен-оглы — человек солидный, не шавка какая-нибудь. Всемирно известный гуманист и спонсор. Не станет он руки об меня марать. Помучить — другое дело. Но к увечьям я привык. Если с Саньком в одной команде играешь, без них не обойтись.
— Тогда переодевайся — и в поход, — подбила бабки Таина.
Тут Клим заупрямился.
— Не понимаю, мадам, что вам взбрело в голову. Почему я должен напяливать на себя эту педерастическую синюю рубаху?
— Так надо.
— Что значит — так надо? Вы Рашидику пообещали что-то неприличное? Постыдитесь, мадам. Такого уговора не было, чтобы обслуживать клиентов. Пусть тогда Санек со мной едет в красной рубахе.
— Почему в красной? — Санек, как обычно, клюнул на Климову подначку. Тот радостно заржал.;
— Будешь изображать палача. Бен-оглы не устоит, отвалит «лимон» не глядя. Палач привел педика на сеанс — это кого хочешь проймет.