Падающие звезды (ЛП)

— Хочешь покажу фокус? — Бенджи сидел, скрестив ноги, за столом в десяти футах от нее, разложив игральные карты. Разноцветные фигурки настольной игры, которую нашел для него Финн, выстроились на офисном стуле, как маленькие солдатики. Они сыграли в «Sorry» четыре раза, и Бенджи обыграл Амелию в каждой партии.
— Конечно. — Она натянуто улыбнулась.
Бенджи чихнул и вытер нос рукавом рубашки. Амелия не могла понять, ухудшились ли его симптомы или это астма и аллергия.
Он перетасовал колоду, попросив ее выбрать карту:
— Скажи мне, когда, хорошо? Обязательно скажи мне. Я не смотрю, видишь? — затем перетасовал и пять раз подряд выбрал именно ее карту.
— Как тебе это удалось? — спросила она, искренне удивляясь.
Бенджи усмехнулся.
— Фокусник никогда не раскрывает своих секретов.
— Полагаю, это так. — Амелия откинулась на спинку кресла. Она не обращала внимания на урчание в животе, сосредоточившись на глубоких вмятинах на подушечках пальцев. Амелия скучала по игре на скрипке. Ей не хватало сосредоточенности и дисциплины. Она тосковала по парящей радости музыки, по тому, как та пульсировала внутри нее, словно живое существо.
Скрипка составляла большую часть ее жизни дома — четыре часа каждый день она занималась Бахом, Дворжаком и Чайковским, снова и снова, пока не стала достаточно хороша, пока не добилась совершенства; концерты и конкурсы; ее мечта поступить в Джульярд и стать скрипачом-виртуозом. Так она могла проложить свой собственный путь, вырваться из-под контроля отца.
Теперь все пошло прахом.
— Тук-тук. — В дверях появилась Надира. На ней были перчатки и маска, натянутая на лицо и нос. Она дежурила по очереди с Уиллоу и Микой, каждый день принося им еду. Сегодня у Надиры в руках была банка холодной фасоли и пакет из фольги с каким-то ужасным на вкус готовым протеиновым коктейлем. Он выглядел как розовая слизь.
Надира поставила еду и сделала несколько шагов назад.
— Спасибо. — Амелия взяла свою банку, ложку и пакет из фольги и села обратно, чтобы Бенджи мог встать и забрать свою порцию.
Когда они оба уселись, в дверном проеме снова показалась Надира. На ней была бейсболка, волосы заплетены в косу и заправлены сзади в рубашку.
— Как вы сегодня?
— Пока хорошо. — Если не считать нескольких приступов кашля, Амелия чувствовала себя нормально. Но она знала, что может быть дальше. В перерывах между припадками и мигренями она всегда становилось легче. Но тело все равно ее предавало. Она знала, что лучше ему не доверять.
Вирус «Гидры» жил в ней. Он боролся с защитными силами организма. Сначала появлялись кашель и чихание. Потом жар. Затем кровотечение, а за ним — ужасы, которые заставляли трупы извиваться и корчиться в агонии.
Она боролась с болезнью, как могла, но время шло. И, судя по пустоши вокруг, большинство людей проиграло.
— Я тоже в порядке, — отозвался Бенджи.
Надира кивнула, кожа вокруг ее глаз сморщилась.
— Это просто замечательно. Я молюсь за вас три раза в день.
Амелия не слишком любила молитвы. Они ничем не помогли ее матери. Молитвы не спасли ее от ужасов «Гранд Вояджера». Но они не могли навредить. А Надира всегда была добра.
— Спасибо. — Амелия откусила кусочек холодной фасоли и проглотила безвкусный комочек, не жуя. — Сколько еще осталось?
Надира замялась. Ее брюки-карго болтались на бедрах. Она была слишком худой.
— Сколько?
— На день. Не больше.
— Хочешь моих бобов? — спросил Бенджи, сморщив нос.
— Твоему организму нужна энергия для борьбы с инфекцией. — В голосе Надиры звучало искреннее участие. Она подмигнула ему. — И чтобы вырасти большим и сильным.
Амелия вздохнула. Казалось, что они путешествуют уже несколько недель. Голод терзал ее желудок, усталость жгла глаза, ноги болели. Но она не жаловалась. Других вариантов у них просто нет.
— Как далеко мы находимся?
— Еще три-четыре дня пешком.
— Вот бы доехать туда на машине. — Бенджи вздохнул. — Или полететь на воздушном транспорте.
Надира пожала плечами.
— Хорн нашел старый седан с ручным приводом, в котором есть немного бензина, но Джерико говорит, что шум привлечет чужаков. В любом случае мы все не поместимся.
 
— Наверное.
— Уже почти стемнело. Будем ночевать здесь. Сайлас и Мика занимаются периметром. Я принесу вам одеяла.
Не прошло и пятнадцати минут, как Амелия завернулась в флисовое одеяло с автоматическим подогревом, которое Надира откуда-то достала. О сне Амелия думала меньше всего. Зачатки головной боли пульсировали в глазах. Она надеялась, что это не мигрень.
Бенджи устроил гнездо из своего одеяла и свернулся калачиком как щенок. Он прижал рюкзак к груди, словно это любимая игрушка.
— Мы все равно заболеем?
Большинство людей, наверное, придумали бы какую-нибудь историю, чтобы его подбодрить. Но по какой-то причине Амелия не могла солгать. Она не надеялась, что центр Агентства по чрезвычайным ситуациям поможет им. Центр контроля заболеваний не мог так быстро разработать вакцину. Их единственный шанс — если они вообще не заражены.
— Я не знаю.
— Я скучаю по Ло Ло, — задумчиво проговорил Бенджи, глядя в темный потолок.
— Понимаю. — Амелия не умела общаться с детьми. Не знала, как себя вести и что говорить. Она чувствовала себя неловко и неуютно, как будто все, что пыталась сделать, неправильно.
Бенджи всхлипнул.
— Я скучаю по Зие…, — его голос надломился, когда он начал плакать. — И по маме.
Она почувствовала пустоту в груди. В одно мгновение Амелия снова оказалась на капитанском мостике, заново переживая ужас, страх за жизнь матери, за Сайласа, даже за отца. Насколько хуже должно быть ребенку?
— Мне очень жаль.
Бенджи тихо плакал. Она ничего не могла сделать, чтобы утешить его. Не могла даже обнять или взять за руку. Она лежала так несколько минут, беспомощно слушая горе Бенджи.
Она должна все-таки что-то предпринять. Амелия надавила большим пальцем на углубления на подушечках пальцев — постоянное напоминание о часах, днях, неделях и годах, проведенных за репетициями. Она умела только играть, а скрипки у нее не было.
— Я не умею красиво петь, — призналась она, вздохнув, — но могу попробовать что-нибудь напевать, если хочешь.
— Да, пожалуйста, мисс Амелия, — сдавленно проговорил Бенджи.
Она не знала ни детских песен, ни даже популярной музыки, которую все крутили на своих смартфлексах. По сути, Амелия разбиралась только в классике. Она тихонько стала напевать первую попавшуюся мелодию: Колыбельная Брамса.
Напевая, она смотрела в испещренный дырами потолок, ее глаза слипались и горели. Постепенно его всхлипывания стихли до сопения и редких хриплых вдохов. Наконец, после того как она напела почти всего «Петю и волка» Прокофьева и «Щелкунчика» Чайковского, Бенджи погрузился в беспокойный, некрепкий сон.
Амелия одновременно хотела и боялась спать. В снах к ней приходил Кейн, из темноты вырывался ужас, когтистый и клыкастый. Когда сон наконец пришел, как всегда, начался кошмар.
Она снова оказалась в капитанской каюте на корабле и боролась за свою жизнь. Крепкие руки Кейна сомкнулись на ее шее, перекрывая дыхание. Ужас пульсировал в каждой клеточке ее тела, а темнота затуманивала зрение.
Он смотрел на нее своими глазами-бусинками и широко улыбался крокодильей улыбкой, разрывая руками одежду. Страх колотился ее в голове, мигрень раскалывала череп. Она умирала, и не могла ничего сделать, чтобы это остановить.
Задыхаясь, дрожа, и обливаясь потом, Амелия проснулась. Головная боль пульсировала в черепе. Ужас не ослабевал. Она судорожно осматривала комнату, ожидая, что вот-вот на нее набросятся тени с оскаленными клыками и безумными, яростными глазами Кейна.
Она вздрогнула, вцепившись пальцами в браслет под рубашкой. Ей никогда не спастись от него. Она никогда не избавится от ужаса и отчаяния, проникающих в душу. Он мертв — она его убила, но призрак Кейна все еще преследует ее.