Лед Апокалипсиса (СИ)

— Найдется.
— Что у вас за топор такой?
— Ну, топор ледникового периода. Чтобы ледяным великанам головёшки рубить. Уйдёте или останетесь? Предлагаю заночевать, посмотрите на лагерь ночью, может это вас убедит переехать. Вообще, признаюсь вам честно, этот лагерь, эти люди, всё получается как-то стихийно, и не является частью моей стратегии. Я бы, наверное, легче выживал бы в одиночку. Мне грузовик продуктов, каждый день копать дрова и кое-как проживу. Знать бы ещё, сколько ждать.
— Не увиливайте, Антон. Человек существо общественное. Социальное поведение и сотрудничество заложены в людях на генетическом уровне в противовес эгоизму. В вас — тоже. И больше стараетесь казаться таким крутым, суровым и независимым, чем являетесь. А на деле, чуть, что — всем сопли утираете. Считаете, я не прав? А тогда чего вас моя задница беспокоит? Ну, подохну и ладно?
— Ценю ваши знания.
— Врёте. Льстите и врёте. Нет у меня особых знаний. Сколько зима продлится, не знаю. В документалке про Йеллоустоун говорили, что четыре года непрерывно. То есть, допустим, сегодня тринадцатое августа. Если весна начнется в середине мая на пятый год, значит «суперзима» продлится приблизительно одна тысяча пятьсот девяносто шесть дней. К примеру, Великая Отечественная, считая с двадцать второго июня сорок первого и по девятое мая сорок пятого длилась одну тысячу четыреста восемнадцать дней. Ваша война с климатом, если вы намерены её пережить, на сто семьдесят восемь дней дольше. Очень и очень долго. Но это — предположения. Точных знаний у меня нет. Не очень-то я ценен.
— Ну, спасибо и на этом. Пойдемте, найду нам немножечко водки. Если согласны заночевать. Или граппы?
  
Глава 6
 
Черное солнце мертвых
 
Темная тишина ночи — добрая тишина.
Она точно прячет, защищает человека,
касается его тысячами неосязаемых прикосновений.
Но яркое Белое Безмолвие, прозрачное и холодное
— оно безжалостно.
«Сын Волка» Д. Лондон
День десятый. За окном цеха новый градусник из магазина «Всё для дома», разбег плюс пятьдесят — минус пятьдесят (искренне надеюсь, столько не понадобится). Показывает минус девятнадцать.
Тело неохотно привыкало к морозу. Когда ты живешь в одной и той же местности, осень наступает постепенно, падает градус за градусом, поливает дождями, чтобы человек смирился с очередными погодными качелями, достал шапку, перчатки. Есть время, чтобы менялся состав крови, привыкали рецепторы. Я знал это потому, что приезжая на Север, ты оказываешься внутри зимы сразу, внезапно. И понимаешь это «своей шкурой», когда свитер примерзает к телу по дороге от трапа до аэропортовского автобуса и какое-то время трясёт от лютой акклиматизации.
Но всё же мы адаптировались. Мы как человеки «из лета» — конечно охреневали при минус двадцати. Но, ещё за недельку привыкнем и станем бегать «молодым кабанчиком». А вот техника так не сможет.
В рейды ходил только я с бравыми парнями. Нас за глаза (а иногда и «в глаза») именовали «сталкерами». Не самое плохое обозначение. После некоторых сомнений, оставил АК Иванычу для защиты лагеря, чем уменьшил носимый вес, оставил только «вальтер». Копатели нашли патроны, научили смазывать «зимней смазкой» (не знал, что она зависит от времени года), пошили мне, Денису для его ТТ и Кабыру для «осы» — по кобуре. Со мной ледовый топор, Денис вооружился катаной (трофей от гопников), Кабыр верен копью.
Алик бредит. Братья Сабировы переехали к нам. Аяз одинок, а у Хана супруга Лаура. И дети, двое, как зовут не запомнил. Теперь редко вожусь с Лизой, она всё время с доктором Мариной, в медицинской палатке. Смеются, глаза горят.
Иваныч силами студентов и копателей скрупулёзно обыскал все здания Завода, тащил «всё в дом». Разбираются заборы стройки, по снегу вытащены две бытовки (они теперь в цеху), студенты постепенно переносили строительные смеси, арматуру, пенобетонные блоки (их чертовски много).
На входе в Цех оборудован «предбанник-шлюз», большой, из целого ржавого морского контейнера, закопанного в четырехметровый слой снега. Дотаскиваешь до контейнера волокушу, ныряешь, стучишь. В будущем планируем сделать там бронированные двери, решетки, бойницы. Это — внутренняя граница обороны.
 
Несмотря на уровень снега, Завод обрастал периметром. Между зданиями протянуты проволочные заграждения, лепится забор, баррикады из мусора, арматуры, труб. Снег падал, слой рос.
Вход-выход с завода — широкий проход между автомастерской и гостиницей, под охраной «дежурного», который сидел в тайнике-засаде на третьем этаже мастерской. Мы не зафиксировали ни одного случая проникновения на Завод, зато несколько раз — рейды гопников в сторону частного сектора. Очень боязно.
Верхнюю часть окон Цеха Иваныч с большим трудов закрасил кузбасс-лаком, чтобы издалека (Цех несколько выше остальных зданий Завода) в ночи не были видны отсветы костров внутренней деревни, если недруг станет смотреть ночью в нашу сторону. Говорит — светомаскировка.
Перевезли Евстигнея с семьей, наблюдали как занесло домишки. Четыре метра — не шутка. Теперь частный сектор — бескрайнее поле гигантских сугробов. Из некоторых идёт дым.
Вчера собрали всех взрослых у костра и официально единогласно голосовали поднятием рук за избрание Иваныча комендантом лагеря «имени Фрунзе», меня и Хана младшими комендантами (что бы это не значило), Евстигнея — администратором в подчинении коменданта.
За эти дни к нам перебрались четыре семьи из частного сектора (откуда только узнали о нас, не иначе от семьи Евстигнея?), каждую из которых деятельно допрашивал Иваныч, ставя вопрос ребром — «что в вас есть ценного для лагеря» и ещё до переезда — «вам никто ничего не должен, не нравятся правила, пиздуйте обратно». Доехал до нас и Дядя Ярик. Сегодня с утра прибежал Август (этот налегке, взял стопку книг, немного одежды, сумку и медный чайник). Испуганный блеск в глазах надменного умника мне не понравился. Странно спросил, куда мы сегодня в рейд, выслушал, что на подстанцию, чуть дернулся и просил возвращаться скорее.
Небо сегодня голубое, чистое, яркое, глаз по такому виду истосковался. Красота. А солнце и, правда, странной расцветки, не сказать, чтоб совсем уж чёрное. Как вообще может светить чёрный цвет? Но и озорным красно-оранжевым как прежде уже не было. Серьезный свинцовый отлив, серость, мрачные тона и ощутимая тёмная окантовка. Странное солнце. Почти не слепит. Условно можно назвать «чёрным солнцем», как и говорил старый эрудированный пердун. Ветра нет. Небо без облаков — примета похолодания.
Подстанция к югу от Завода, по другую сторону Монтажников, на границе заброшенного кладбища, где покоится водитель Андрей, утоплена в сады. Сейчас это всё — неравномерная снежная степь с торчащими макушками деревьев. Раньше территория была ограждена высоченными заборами, с колючей проволокой и сигнализацией. Сейчас занесено снегом. Может там ничего полезного и нет, однако проверить стоит.
В кои-то веки снег не валил, не было ветра, видимость отличная. Озираясь по сторонам, пробрались внутрь, аккуратно переступая кромку забора, чтобы не порвать штаны о «колючку».
Трансформаторы, провода, стеклянные изоляторы блестят на солнышке. Ожидаемо. На территории пожарный шит (найден по красной верхней доске). Откапываем, берём весь инвентарь, даже ведро. Крыша бытовки. Копаем вход, высаживаем дверь. Мы вообще такая странная помесь сталкеров и снежных археологов. Ищем. Какие-то документы, несколько спецовок, пластиковый чайник, пустая бутылка из-под водки, неплохая кушетка, наушники в упаковке, дюжина дешевых хозяйственных перчаток. На столе гневная докладная записка на некоего Леонтьева С. С.
Негусто.
Прочесали, больше ничего интересного. У Подстанции для неизвестных мне целей есть наблюдательная вышка, и она дает довольно неплохой обзор, но лезть туда из чистого любопытства не стали. Лень — экономия ресурсов. Махнули рукой. Будем считать, что Подстанция проверена.