Главред: назад в СССР (СИ)
Опасно, очень опасно. Но, во-первых, это всего лишь сон, и почему бы мне в нем не поэкспериментировать. Приятно же ощутить себя эдаким прогрессором, если не делать акцент на собственном коматозном состоянии. А во-вторых, чем высшие силы не шутят — если я правильно преподнесу свои идею Краюхину, и он их примет, моя газета станет одной из первых ласточек перестройки и гласности. Только не оголтелой, срывающей всяческие покровы и поливающей грязью собственную страну, а взвешенной, работающей по стандартам качественной журналистики. Такой, которая не оценивает события и людей, а показывает, оставляя выбор за читателем.
— Для этого и нужны статьи в прессе, — ответил я на вопрос Краюхина. — Показать многогранность советской молодежи, рассказать о движениях, мыслях, настроениях.
— Но как же задача направлять? — неожиданно вклинилась в разговор Клара Викентьевна. — Вы же понимаете, что мы беседуем сейчас о неокрепших умах?
Вот ведь зараза! Я-то думал, она за меня, но Громыхина, судя по всему, что-то почувствовала в настроении первого секретаря и решила перестраховаться. Что ж, так даже лучше! Она хочет дискуссий? Их есть у меня!
— В том-то и дело, — я многозначительно поднял указательный палец. — Если неокрепшим умам запрещать, ничего не объясняя, они так и будут протестовать. И потом, Клара Викентьевна, разве комсомольца может сбить с правильного пути песня под электрогитару?
Шпилька в адрес Громыхиной удалась — она не нашлась, чем ответить. А вот Анатолий Петрович одобрительно закивал. Мне кажется, он вполне может оказаться одним из тех, кто скоро ослабит вожжи, разрешит выступить в СССР англичанам из группы Pink Floyd, американской «Металлике», а потом и сам будет отрываться в подмосковном Тушине на «Монстрах рока».
— Значит, Евгений Семенович, думаешь, что если правильно все обставить, преподнести… — задумчиво начал Краюхин и замолчал, явно намекая, чтобы я продолжил.
— Именно, Анатолий Петрович, — подтвердил я. — С помощью публикаций в прессе мы покажем, что признаем явление, знаем о нем. И доверяем комсомольцам осознанный взрослый выбор. Плюс есть у меня еще кое-какая идея…
Теперь уже я выразительно замолчал, чтобы оба — Краюхин с Громыхиной — чуть-чуть поизнывали от любопытства. Так, вот они оба уже тепленькие, теперь можно говорить дальше.
— На мой взгляд, разумные ребята вполне могли бы объединиться, — озвучил я ту самую мысль, которой заинтриговал своих собеседников. — Вася Котиков и другие поэты будут сочинять тексты для песен рокеров, а те смогут выступать на городских площадках. Давайте признаем, положа руку на сердце, что парням в драных джинсах проще достучаться до молодежи. Так направим их кипучую деятельность на благо страны и комсомольского движения!
В кабинете воцарилось молчание. Клара Викентьевна вытянулась в струнку, не смея вымолвить ни слова — кажется, такого финта она от меня не ожидала. Краюхин жевал губу, явно обдумывая мои слова. А потом откинулся в глубокое черное кресло и, побарабанив пальцами по столу, произнес:
— Что ж, Евгений Семеныч. Твои аргументы я нахожу разумными. Но, сам понимаешь, затея смелая и рискованная. А если ты ошибаешься? Если вдруг не получится?
— Беру всю ответственность на себя, — твердо сказал я.
Ну, действительно — чего мне бояться в коме? Тем более что у меня есть знания из будущего, и мне известно, что рок в Союзе уже скоро выйдет из подполья. Так что я не просто иду ва-банк, но и понимаю, что шансы мои высоки.
— Давай попробуем, — чуть помедлив, наконец-то сказал Краюхин. — Твоему профессиональному чутью я доверяю. Но если что — голову с плеч, сам понимаешь. Мое главное требование: обставь это так, чтобы не было потакания тлетворному влиянию Запада. Мол, наши советские рокеры… все такое. С пламенными сердцами воспевают человека труда на стихи комсомольских поэтов.
— Только без перегибов, — добавил я.
— Перегибы нам не нужны, — согласился Краюхин. — Надо действовать тоньше. Ну, а на кладбище-то ты что сегодня устроил?
Наверное, этот вопрос первый секретарь готовил заранее как подвох. И задал-то его неожиданно, когда я будто бы расслабился после того, как получил зеленый свет для своей идеи. Но я подспудно ждал, что со мной на эту тему заговорят, и был начеку. Интересно, кстати, кто ему рассказал про кладбище? Величук позвонил? Или кто-то из наших?
Я украдкой посмотрел на Громыхину — она явно успокоилась, губы вновь вытянулись в тонкую струнку. Кажется, вот что за птичка принесла на хвосте Краюхину наше расследование. Что ж, я и здесь не вижу препятствий.
— А на кладбище, Анатолий Петрович, мы готовили репортаж о работе советской милиции, — не подав виду, что хоть немного волнуюсь, сказал я. — Какие-то нелюди устроили погром на могилах, зарезали несчастное животное и напугали советских граждан. Органы правопорядка отреагировали, ведется расследование, а мы в нашей газете напишем о его ходе. И результатах!
Я выделил голосом последнее слово и даже поднял указательный палец, подчеркивая значимость проделанной нами работы. Что бы ни задумала Клара Викентьевна, сообщая Краюхину о нашей вылазке, от меня первый секретарь услышал именно то, что нужно.
— А ведь ты туда сразу помчался, а не ко мне, — покачал головой Анатолий Петрович. — Думаешь, все настолько серьезно?
— Это будет решать милиция, — резонно возразил я, но все же добавил от себя: — Я считаю, что мы обязаны отреагировать как советский печатный орган. Каковы бы ни были мотивы неизвестных пока вандалов, мы расскажем о них читателям, решительно осудим и в очередной раз покажем бдительность советской милиции.
— Добро, — улыбнулся Краюхин, но по его глазам я понял, что он по-прежнему обдумывает все мои предложения. — Я тоже возьму это дело под личный контроль. А теперь давайте-ка чаю попьем. Мне тут товарищ из Индии кое-что привез. Моряк, капитан нашего торгового судна, — затем он нажал кнопку коммутатора. — Снежана, заварите нам чай! Да, на троих!
Затем первый секретарь обкома ослабил галстук, и я понял, что наша встреча из официально-рабочей плавно переходит в формальные посиделки.
Что ж, чашку хорошего индийского чая я точно сегодня заслужил.
Глава 8.
Когда мы вышли от Краюхина, день уже подходил к концу. И не только рабочий, но и календарный. На улице заметно сгустились сумерки, вновь зарядил дождь, и я, посмотрев на свои командирские часы, принял решение поехать домой.
Пришлось, правда, сперва все равно заскочить в редакцию, запереть кабинеты — мой и Клары Викентьевны — и потом сдать ключи под роспись на вахту. Адрес, где жил Кашеваров, мне не был известен, а подсознание почему-то не спешило его подсовывать. Но, к счастью, водитель частенько возил и меня, и Громыхину после работы, так что прекрасно знал, кто где живет.
Оказалось, что мы с Кларой Викентьевной были соседями — обитали в пятиэтажке с квартирами улучшенной планировки и пенсионером-консьержем. Слава Богу, что все-таки в разных подъездах. Мы вежливо распрощались и разошлись каждый в свою сторону. Поднявшись в лифте на пятый, я на сей раз уже безошибочно нашел нужную дверь и отпер ее ключом. Видимо, Кашеваров просто не помнил номер, а ориентировался исключительно по расположению. Что ж, и такое бывает.
Войдя в прихожую, обклеенную дорогими, но на мой взгляд морально устаревшими обоями, я внезапно почувствовал, что смертельно устал. И это во сне! Или в коме… Может, все-таки со мной что-то произошло, и я, например, провалился в какой-то другой мир? В иную реальность? Или, чем черт не шутит, действительно очутился в теле Евгения Кашеварова?
Со стороны кухни, мяукая, выбежал серый в полоску кот и принялся тереться о ноги. Я машинально погладил его, наклонившись, заодно снимая ботинки. Обуви было мало — Кашеваров и, получается, я жил один. На пару с усатым-полосатым. Скинув плащ и повесив его на старый, еще заставший хрущевскую оттепель, железный крючок, я прошел в кухню. Глаза слипались, но желудок возмущенно напоминал, что сегодня я не ел минимум с обеда. Даже не перекусывал.