Главред: назад в СССР (СИ)
Я еще раз объяснил ему задачу, выдал нужные контакты и отправил на автобусную остановку. А то слишком подозрительно будет выглядеть пьяница, который приехал к народной целительнице на черном «членовозе», как называли такие машины, как наша. Бульбаш, улыбаясь, покинул салон и выдвинулся к остановке, к которой как раз подкатывал, звеня двигателем, «ЛиАЗ».
— Так-так-так, — я задумался, снова пожалев, что в этом времени нет мобильников. — Есть у меня одна мысль… Подождите, я скоро!
Проклиная про себя фигуру, которая мне досталась, я выкарабкался из машины и побежал к ближайшему телефону-автомату. Ну, как побежал… Скорее поковылял. Опустил три копейки в специальную щель и набрал номер следователя Апшилавы.
— Эдик? — услышав подтверждение, я принялся говорить дальше. — Слушай, мне бы с этими архаровцами поговорить с каждым наедине. Они еще у тебя?
— Отпустил я их под подписку о невыезде, — ответил следак. — Дома уже, наверное. Адрес дать?
— Да, было бы волшебно.
— Записывай, — сказал Эдик. — Улица Веры Бонч-Бруевич, дом 5. Это частный сектор. Они раньше все вместе в коммуналке жили, а этот домик старикам достался от родителей деда.
Выслушав эту запутанную, на первый взгляд, тираду, я понял, что меня все это время смущало. Как этот Генка ухитрился жить в коммуналке отдельно от родителей. Теперь все встало на свои места — его пожилые родители съехали в старый домик, освободив сыну жилплощадь. А соседка в коммуналке, похоже, на это и напирает — мол, зрелый юноша и так квадратными метрами не обделен. Как сказал классик, квартирный вопрос испортил москвичей. И любгородцев тоже.
— Спасибо, Эдик! — с чувством поблагодарив следака, я повесил трубку и побежал… посеменил обратно к машине.
— Отвезите меня на Бонч-Бруевич, дом пять, — попросил я водителя, — а потом ребят по тем адресам, которые они назовут. Забирать меня не нужно, я вернусь в редакцию на автобусе.
Очень, кстати, неудобно, что я не знаю, как его зовут. Невежливо. Надо будет потом потихоньку выведать, чтобы не быть типичным начальником-козлом. Но это позже, сейчас у меня есть важное дело. Мысль, которая пришла в мою голову спонтанно и которую нужно проверить.
— Леня, дай мне, пожалуйста, фотокарточку женщины, — попросил я.
Мы как раз подъезжали к нужному мне адресу.
Глава 12.
Улица Бонч-Бруевич напомнила мне о детстве. Андроповск, он же в моем времени снова Любгород, сильно изменился с восьмидесятых. Деревянных кварталов стало гораздо меньше, их вытесняли новостройки-высотки и коттеджи «новых русских». В девяностые так стали называть резко разбогатевших коммерсантов, а потом это выражение сошло на нет. Как и те старые домики, на месте которых велось активное строительство.
Я стоял возле нужного дома и вертел головой. В две тысячи двадцать четвертом это была Крещенская, которой вернули прежнее дореволюционное название, и застроена она была таунхаусами. А здесь передо мной открылась настоящая деревня в городе — ровные ряды домиков с палисадниками, пара двухэтажных с резными наличниками и еще один настоящий деревянный «небоскреб», возвышавшийся над всеми остальными своими тремя уровнями.
Меня сжала тоска, замешанная на любопытстве — в восемьдесят шестом мне было меньше двух лет, но я уже коптил этот свет. Получается, где-то на Шушенской, названной в честь одного из мест ссылок Ильича, сейчас бегает маленький Женька Кротов. А за ним присматривает либо мама, либо бабушка. Или, как вариант, старшая сестра Тайка.
Зубы скрипнули от напряжения. Я уже почти не сомневался в том, что все-таки умер там, в две тысячи двадцать четвертом. А значит, сейчас я на самом деле Евгений Семенович Кашеваров. Правда, с памятью Евгения Сергеевича Кротова, который бы очень хотел взглянуть на себя маленького. И на молодых родителей. Что ж, это замечательная возможность, которую мне подарила судьба, и я буду идиотом, если ею не воспользуюсь. Но только потом.
Решительно отворив калитку, я зашел на участок. Дед граблями убирал опавшие листья и сгребал их в пока еще только начатую кучу — Апшилава их отпустил недавно, и они максимум приехали домой минут пять-десять назад. И вот на тебе — уже приступили к работе. Неплохие ведь люди, и зачем только этой дурью решили заняться на старости лет?
— Снова здравствуйте! — поприветствовал я деда. — Ваша супруга дома?
— На кухне хлопочет, — кивнул старик. — Вы проходите, она вас чаем напоит.
И тут же вернулся к своим граблям с листьями. Я поднялся на скрипнувшее крыльцо, открыл дверку, зашел на мост, как в нашем регионе называли сени. Помню, когда я гостил в деревне у бабушки по папиной линии, меня первое время это сбивало с толку. «Ты где сегодня спал?» — спрашивала она у дяди Фимы. «На мосту, — улыбался он. — Там хорошо, прохладно». И я еще думал: неужели он и вправду ходил на мост через Любицу и там спал? Прямо на траве? Или на асфальте? И только потом, смеясь, мне объяснили, что это часть дома, и ни на какой берег Любицы дядя Фима спать не ходил.
— Бог в помощь, — разувшись, я прошел на кухню и увидел там сосредоточенно нарезающую грибы старушку.
— Забыли чего? — не особо вежливо уточнила она.
— Именно, — я улыбнулся во все свои тридцать два зуба. — Вы же мне, помнится, обещали помочь… Телефон Евдокии у меня есть, коллега от вас передала. Я вот только, знаете, задумался…
— О чем же? — пенсионерка внимательно наблюдала за мной, словно пыталась найти подвох, но я твердо придерживался линии, будто тоже верю во все это мракобесие. В прошлый раз мне это помогло, должно помочь и сейчас.
— Как-то не по себе мне, — я изобразил вымученное признание. — Людям же после этих ритуалов плохо становится?
— Плохо, — подтвердила старушка. — Даже заболеть могут. Всерьез и надолго…
Она вдруг осеклась, и на морщинистом лице отразилось сомнение. Не в моих словах, нет. В собственных действиях. Словно до этого она так глубоко не задумывалась о последствиях, а мои слова ее подтолкнули.
— Евдокия говорила… — ее голос дрогнул, но она, поджав губы, справилась с нахлынувшими эмоциями. — Евдокия говорила, что если козу зарезать, то ритуал мощным получится. Сначала-то петуха нам советовала, но он хорош против одного человека…
— А вы не только Наташку хотели извести, но и начальницу сына, — подсказал я. — Соседку по коммуналке и еще кое-кого…
Старушка вдруг дернулась, отвела взгляд, и я понял, что попал в яблочко. Она тяжело вздохнула, из глаз потекли слезы.
— Какая же я дура, — покачала головой пенсионерка, вытирая глаза платочком. — Глупая старая дура. Сколько лет прошло, уж простить можно было.
— Кого? — мягко уточнил я.
— Ираиду, — всхлипнула старушка и мотнула головой в сторону, где теоретически сейчас находился дед. — Гулял он с ней, еще до пенсии, когда работал. Бухгалтершей она была у них на МТС[1].
— Это она? — я вытащил из кармана фотографию неизвестной и протянул бабульке. Она кивнула и вновь заплакала.
Моя гипотеза подтвердилась. То, что ни сама пенсионерка, ни ее муж не говорили ничего про эту незнакомку, и привело меня к мысли о какой-то семейной тайне. А то, что гробик с фоткой этой бухгалтерши, дедовой зазнобы, лежал в отдалении от всех остальных, заставило вспомнить разные истории адюльтеров, с которыми я сталкивался в своей работе. Внебрачные связи мешали полиции искать пропавших, всплывали мошеннические схемы, при переливании крови разбившемуся мотоциклисту вдруг выяснялось, что отец ему не родной, а мать по молодости загуляла с коллегой, принеся в итоге мужу в подоле. Все это и много чего еще пронеслось в моей голове, и я в итоге сложил два и два. А сейчас эта еще больше постаревшая женщина все подтвердила. Даже с дедом теперь говорить не нужно.
— И вы, планируя ритуал, решили заодно и ей отомстить, — скорее утвердил, чем уточнил я. — И не сказали об этом мужу, поэтому гробик с фотокарточкой Ираиды валялся отдельно от всех остальных.
— Твоя правда, милок, — со вздохом ответила старушка.