Я тебя заберу (СИ)
— Да, — кивает Анастасия. — Он поддерживал меня, сочувствовал... Был таким заботливым и внимательным...
— Что вы решили согласиться на аферу, в результате которой пострадает ваш муж? — Нужно быть спокойнее, но не получается.
— Я ничего не знала. Даже не догадывалась. — Она смахивает с уголков глаз блестящие капли. — В тот момент я думала лишь о себе. О том, что не удержу Марка никакой верностью и никаким ребенком. Он уйдет, а я останусь с малышом от совершенно незнакомого мужчины. От донора, — вырывается у нее с презрительной усмешкой. — От человека, который сдает свою сперму ради заработка.
— И вы предложили Борухову...
— Нет! Вадим сам предложил свою помощь. И пообещал не вмешиваться, если Марк примет этого малыша и захочет сохранить брак.
— Это же безумие! — Даже не знаю, жалеть ее или крутить пальцем у виска.
— Он был очень заботлив со мной. После холодного Шаталова это казалось таким непривычным и искренним.
— Ради этого вы потребовали у Марка новую клинику. И договорились с Савойским о небольшой услуге. — Закрываю лицо руками.
Все фрагменты головоломки на месте. Только голова гудит, а на душе городская свалка. С воронами, вонью и серыми тучами.
Я хотела получить информацию. Ее оказалось чересчур много.
— Отчаяние — страшная штука. Я наделала слишком много ошибок, — признается Шаталова.
— Да... — С трудом отрываю ладони от лица.
— Я так сильно хотела удержать его...
— Но сюда вы зачем приехали? От меня что понадобилось? — Кошусь на часы.
От наших тридцати минут остались считаные секунды.
— Не поверите... Я до сих пор думала, что у нас еще есть шанс. Готова была на коленях вымаливать прощение. — Анастасия улыбается. Без издевки, без грусти. Это какая-то совершенно сумасшедшая, блаженная улыбка. — Надеялась, что два года вместе будут значить для Марка хоть что-то.
— А теперь? — Я совсем ничего не понимаю.
— Не знаю, что было между вами, но вы его любите. Все еще.
Ее слова звучат спокойно. В тоне ни вопросов, ни сомнений. И я дергаюсь как от удара током.
— Только не спорьте! — Анастасия взмахивает рукой именно тогда, когда я собираюсь сказать «нет». — Я поняла. Увидела. Он тоже рано или поздно поймет. Так что у меня нет шансов.
— Если вы так посчитали из-за дома, то это просто защита! Ничего больше. — Голос так хрипит, что сама себя с трудом слышу.
— Я не видела Марка уже две недели. Всю информацию о больнице, о том, что муж здоров, получаю от секретарши. — Шаталова открывает сумочку, достает оттуда какую-то папку и протягивает ее мне. — Это согласие на развод. Адвокат сказал, что нас с Марком смогут развести за два месяца без проволочек.
— Вы это делаете из-за меня? — В груди ком.
— Хотя бы вас он не будет называть чужим именем во время секса.
Так и не дождавшись, что я возьму документы, Шаталова кладет их на журнальный столик и встает.
— Если бы вы знали, как больно слышать это... Лиза. — Последнее слово она произносит с придыханием, копируя Марка.
Однако мозг по-прежнему отказывается понимать хоть что-то. Словно на экране телевизора, я наблюдаю за уходом своей гостьи. Слышу ее слова у порога: «Берегите его». Или «Берегите их». Не двигаясь, сижу на диване. Мысленно здесь и одновременно где-то далеко.
Пока в дом все с тем же «Лиза!» не влетает его владелец.
Глава 36. Острые грани
Чувства и равнодушие ранят одинаково.
— Лиза! — Второй крик такой громкий, что закладывает уши.
Чтобы не оглохнуть, зажимаю их руками. Пытаюсь справиться с той лавиной, что несется внутри. Но другая лавина, горячая, мощная, подхватывает меня с дивана и вжимает в каменную грудь.
— Ну почему ты такая упрямая?! — Шаталов сам забрасывает мои руки себе на плечи и с шумом выдыхает. Уже без нежности, как на крыльце, а со злостью.
— Я не разрешала тебе входить в дом.
От близости Марка в душе будто какие-то тросы лопаются. Звякают как порванные струны. Бьют острыми краями о грудину. Царапают.
Еще недавно все было так просто. Раскаявшаяся жена, глухое отчаяние и горькое прошлое — чужое, постороннее. Переступить и пойти дальше. А сейчас я загибаюсь от жара. Немею от признаний, прозвучавших в этой комнате несколько минут назад.
— Ты можешь убраться?! — Привычная картина мира плывет перед глазами, расползается цветастым пятном. За ним уже мелькает что-то непонятное. — Прямо сейчас!
Дергаюсь, пытаясь вырваться. Изо всех сил луплю Марка по плечам. Вкладываю в удары всю свою ярость.
Больше всего на свете хочу, чтобы оставил в покое. Не могу я быть рядом с ним. Ломает от этой непрошеной заботы и от того, что сказала его жена.
— Понятия не имею, откуда Настя узнала, что ты здесь. Охрана не должна была говорить тебе о ее визите. — Марк принимает удары и не двигается. Гладит меня по спине и дышит... быстро, рвано. — Уволю всех на хрен. Сегодня же! К чертовой матери!
— Этот Борухов... Он просто исполнитель. Твоя жена сказала не «он», а «они». — Пытаюсь ухватиться хоть за одну связную мысль. Запрещаю себе думать о странных намеках Анастасии. — Это те рейдеры, о которых ты рассказывал?
— Лиза, я работаю над этим.
— Значит, все подтвердилось... — Бью сильнее. — Сколько еще ты собирался держать меня в неведении?! На какой срок мы застряли в твоем доме?
— Тебе и Глебу ничего не угрожает.
— Те люди... Они хотели нас похитить? — На миг замираю. — Ты говорил, что Глеб будет под прицелом. Что именно им было нужно?
— Я бы не позволил, чтобы с сыном или с тобой что-нибудь случилось.
— То есть... это был бы даже не шантаж? И не выкуп?
Правда доходит до меня медленно. Ужас питоньими кольцами обхватывает грудную клетку и шею. Сжимает, душит. Мешает сделать вдох или сказать хоть слово.
— Забудь! Я никому не дам вас с обиду.
— Зачем мы только встретились снова! — вырывается из груди со стоном.
Ноги подкашиваются. Я повисаю на мужских руках. Больше не боюсь и не сопротивляюсь.
— Если бы я хоть догадывался, что встречу тебя снова...
Марк и не пытается удержать на лице свою привычную равнодушную маску. Каждая черточка кричит о том, как ему сейчас плохо. Желваки выделяются сильнее обычного.
— Видеть тебя не могу! Знать не хочу! — Трясусь от страха за Глеба и чего-то еще... забытого, неправильного. Дрожу гораздо сильнее, чем дрожала в квартире.
— Если бы я знал о сыне... — Руки мнут меня жестче. Вжимают в горячее, твердое тело. Оставляют пылающие дорожки на коже.
— Сволочь! — Целую его.
Осознаю, что никакой это не аффект. Сегодня точно! И все равно не могу остановиться.
— Настя не ошиблась?
Марк срывает с меня жакет. Подхватывает на руки, заставляя обвить ногами его бедра. Требовательно, словно имеет на это право.
— Мерзавец! — делаю вид, что ничего не слышу. Зарываюсь пальцами в короткую мужскую гриву. Царапаю кожу.
С ума схожу от того, как хорошо. Впервые за этот проклятый день. За всю неделю. От кайфа даже страх отпускает. Был, и нету! Проклятая магия Шаталова.
— Любишь меня? — Подлец целует так жадно, будто душу хочет вытянуть. — Все еще любишь?
— У тебя фантазия разыгралась! Это, наверное, у вас семейное! — Я дергаю верхнюю пуговицу рубашки и впиваюсь в его шею.
Вкусно! Дико вкусно! Ничего общего с другими. Ни малейшего сходства.
— Фантазия, значит? — Марк задирает голову, подставляясь еще сильнее. — У меня сейчас еще и крыша поедет!
— Мне пофиг. Понял? — Провожу языком вдоль вены. — Пусть едет!
— Сте-р-рва, — рычит как раненый зверь. — Моя!
— Ты свою потерял! Еще девять лет назад. — Прикусываю колючий подбородок и, отстранившись, смотрю в глаза.
Все так остро. Больно. Плакать хочется от его близости, белугой выть.
— Лиз... — Шаталов тяжело сглатывает.
— Почему, Марк?
За ребрами все замолкает. Я никогда не спрашивала о прошлом. Даже не думала спрашивать. Верила, что быльем поросло. А сейчас вопросы сами слетают с губ: