Клан Одержимого (СИ)

Судя по всему, отца Девитта нет в живых. Это, во-первых. Во-вторых, я совершенно не помню, как я сюда попал.
Что же происходило со мной вчера и позавчера?
Стоп. У меня амнезия?
Я же помню, что меня зовут Савва Филатов, я сисадмин, из Пушкинского музея.
Мне казалось, что я точно помню свой последний рабочий день в музее, предшествующий сегодняшним событиям.
Но совершенно не помнил, как попал сюда.
Я почти добрался до главной башни городской ратуши, когда мои размышления прервал истошный крик женщины с параллельной улицы.
Я пока ее не видел, но слышал, что она кричит о пожаре.
Над моей головой оглушительно зазвонил колокол.
Из лавки у ратуши выскочил мужик лет сорока в одной шапке без верхней одежды и, свернув налево, бегом обогнул здание храма.
Я бросился за ним.
Могу поклясться, что меня влекло на пожар все что угодно, кроме любопытства.
Я ненавижу зевак и треш-стримеров, спешащих к месту аварий, пожаров, драк ради хайпа или безучастного присутствия.
Я вспомнил про свой телефон. Кстати, где он?
Я бежал в десяти шагах позади лавочника и думал о том, что он оставил лавку открытой без присмотра.
Мы миновали единственный квартал частных строений, и я увидел дом на отшибе метрах в ста пятидесяти от себя.
Из его дымоходной трубы в небо взметалось пламя в два человеческих роста.
Возле дома суетились мужчины.
Один приставил лестницу к крыше, и взобравшись на нее, сбивал языки пламени водой из подаваемых ведер.
Другие таскали ведра с речной водой, набираемой из проруби прямо за домом. Вокруг царил хаос.
Женщины ревели, и, раскачиваясь из стороны в сторону, держались за голову.
Одна безмолвно стояла на коленях, ее плечи тряслись и вздрагивали от немого плача. Лавочник, подбежав к дому истошно закричал.
— Фредерика, где Элайна? Дайте тулуп!
Стоящая на коленях женщина подняла лицо, оно исказилось от непереносимой душевной муки из глаз брызнули слезы.
Она не сумела ответить, слова комом застряли у нее в горле.
Лавочник, не останавливаясь на бегу выхватил предоставленный кем-то тулуп, накинул его себе на плечи и прикрывая дыхательные пути согнутой в локте правой рукой, выставленной вперед, ринулся внутрь горящего дома.
Я отбросил пику в сторону и устремился за ним, но чья-то сильная рука перехватила меня вдоль пояса и увлекла назад.
Из открытой двери, за которой скрылся лавочник меня обдало жаром. Повалил густой сизый дым.
— С огнем отцы воюют, а без отцов дети горюют! Не лезь, сгореть всегда успеется…
Я увидел, как окружающие повернулись к тому челу, который меня перехватил и осуждающе посмотрели на него.
Он отпустил меня и отступил на шаг.
— Прости, меня Девитт, я не хотел. Я тебя не сразу узнал в суматохе.
Я зло зыркнул на человека, который просил у меня прощения.
— Бог простит! — Вырвалось у меня из груди. Я посмотрел на дымоход.
Пламя не унималось ни на секунду. Раскалённые кирпичи шипели, а выплескиваемая вода мгновенно превращалась в пар.
— Пена нужна, так не затушишь. У кого-нибудь есть огнетушитель, есть гараж у кого-нибудь поблизости? Почему пожарные так долго едут? — возмущено посетовал я. Некоторые посмотрели на меня недоумевающе.
Я был крайне возбужден. Я видел, что вода не помогает тушить пожар.
Лавочника не было достаточно долго, и я начал испытывать тревогу за него — сквозь окна стало видно, что огонь охватил все внутренние помещения.
"Как назло. Декабрь. Нет дождя! Вот бы сейчас пошел сильный ливень!" досада от того, что не могу ничем помочь прожигала меня. Я посмотрел на небо.
— Дождя бы…
И вдруг сверху словно включили душ. Сильный ливень застучал по крышам и начал хлестать нас по волосам, щекам, одежде. Я рассмеялся.
— Хоба-на! Магия!
Люди вокруг меня переглянулись и отступили на шаг.
По-моему, мои слова показались им странными и я замолк. Я почувствовал какую-то нарождающуюся силу внутри, но не придал ей значения.
Вдруг из открытых дверей из клубов показался полыхающий тулуп, накинутый на голову и плечи лавочника. На руках он нес девушку без сознания.
 
Я вовремя бросился навстречу, потому что, выйдя из дома, мужчина зашелся раздирающим легкие кашлем. Он сильно ослаб, споткнулся о порог и полетел вперед.
Я успел перехватить обоих, не дав выронить бездыханное тело девушки, завалился на спину.
В следующее мгновение мужчины оттащили нас троих на безопасное расстояние от огня. Стоящая на коленях женщина с воплями бросилась к девушке.
— Элайна! Девочка моя! Какое горе! — женщина, снова рухнула на колени и прижала голову дочери к своей груди. Она раскачивалась, рыдала и причитала. Женщины обступили их со всех сторон.
Зашедшийся в кашле лавочник тоже рыдал неподалёку. Он возносил руки к небу и захлебываясь стонами пытался что-то сказать.
Его речь состояла из обрывков фраз, из которых было понятно, что он и его жена Фредерика потеряли единственную радость в своей жизни — дочь Элайну.
Похоже, что никто не собирался мерять пульс девушке и проводить реанимационные действия. Я встал и направился к Фредерике и Элайне
— Дайте пройти, — попросил я женщин, рвущих на своих головах волосы. Но на меня никто не обратил внимания.
Я почувствовал гнев. Безмозглые идиотки! Я понимал, что нельзя терять ни секунды.
— Расступились бабы! Быстрее, коровы! — я рявкнул стальным голосом так громко и грозно, что две ближайшие женщины вздрогнули, моментально сгорбились и, не оглядываясь, уступили мне проход к центру круга, где лежало тело девушки.
— Все сделали шаг назад! — сказал я тем же тоном. Толпа расступилась и выполнила мое распоряжение.
Я быстро взял кисть девушки в поисках пульса.
Ее мать продолжала реветь, прижимая голову дочери к груди.
— Уведите Фредерику! — меня вновь послушали, женщину подхватили подмышки и оттащили. Она не сопротивлялась.
Повисла гнетущая тишина.
Я рухнул рядом с Элайной на колени и приложил два пальца к артерии на шее. Меня никто не учил этому, но я видел это сотни раз в фильмах.
Пусть я выгляжу смешно со стороны, но я по крайней мере попробую ее спасти!
Мне показалось, что я почувствовал подушечками пальцев очень слабое мерцание сердечного ритма.
Так! Спокойно! Сказал я себе мысленно. У тебя все получится!
В ситуации присутствовал пикантный момент. Мне было необходимо делать дыхание изо рта в рот и провести не прямой массаж сердца.
Элайна была одета в домашнее, и я впервые обратил внимание на глубокое декольте, отрывающее ложбинку между двумя стоячими и красивыми грудями.
Ребра ее были затянуты в кожаный корсет, обхватывающий внизу осиную талию.
Грудь Элайны была упругой. Видимо двоечка, приятной округлой формы. Я посмотрел на миловидное лицо девушки, перепачканное сажей.
Я приподнял ее за плечи и одним движением разрезал своим ножом шнуровку корсета на спине.
Пока еще нельзя было сказать с уверенностью была ли она блондинкой. Скорее да, сажа, перепачкавшая волосы, мешала определить их цвет.
Я почувствовал, что меня влечет к ней. Я ощутил, что внутри меня все задрожало. Она была очень красива. Надо спасать девушку.
Я отложил клинок в сторону, вдохнул и начал припадать к ее губам.
Чередуя искусственное дыхание с несильными толчками в грудь в область сердца девушки, пробовал вернуть ее к жизни.
От ее пышных губ шел едва уловимый пряный аромат мяты.
Я не знал сколько раз нужно надавливать на грудь массируя сердце, и как продолжительно нужно выдыхать воздух из своих легких в ее губы.
Но я верил, что мои действия вернут это прелестное создание к жизни. Я делал все это полностью доверившись своей интуиции.
С момента, когда я наорал на плачущих женщин прошло не более пятнадцати секунд. Я заметил, как веки девушки задрожали.
Это придало мне сил, и я начал вдыхать в нее еще чаще и интенсивнее.