Генерал армии мертвых

Шофер что-то буркнул про мотор и вышел, громко хлопнув дверцей.
Фары высвечивали перила моста. Шофер поднял капот, покопался в моторе. Затем он открыл дверцу и, отодвинув в сторону мешок, принялся что-то искать. Потом вытащил мешок из машины и поднял сиденье.
Генерал тоже вышел из машины. Размашистым шагом стал нервно расхаживать возле нее. Шофер выругался сквозь зубы, продолжая что-то искать. Генерал споткнулся о мешок.
Все этот мешок, подумал он, из-за него нам чуть не свернули головы. До сих пор все было хорошо, но вот появился этот проклятый мешок, и все пошло шиворот-навыворот.
— Он приносит несчастье, — громко проговорил генерал.
— Что вы сказали? — спросил священник, продолжавший сидеть на заднем сиденье.
— Я сказал, что этот мешок приносит несчастье, — повторил генерал и с силой пнул его носком сапога. Мешок с глухим стуком покатился вниз.
— Что вы наделали? — воскликнул священник и выскочил из машины.
— Этот мешок принес нам несчастье, — сказал генерал, задыхаясь от ярости.
— Мы с таким трудом его нашли. Мы два года его искали!
— Из-за этого мешка мы чуть не погибли, — устало проговорил генерал.
— Что вы наделали? — повторил священник и включил карманный фонарь.
— Я не собирался его сбрасывать, черт возьми! Я просто пнул его.
Они подошли к обрыву и посмотрели вниз, туда, где бурлила вода. Свет фонарей терялся во мраке.
— Ничего не видно, — сказал генерал.
Подошел шофер, они уже втроем смотрели вниз.
— Наверное, его унесло водой, — сказал генерал голосом, в котором слышались усталость и раскаяние.
Священник зло посмотрел на него и направился к машине.
— Холодно, — сказал генерал шоферу. — Ветер просто обжигает, — и сел в машину вслед за священником.
Он мечется в темных струях воды, как больной в лихорадке, подумал генерал, закрывая глаза, чтобы не видеть километровые столбики, и пытаясь заснуть.
  
Глава двадцать вторая
 
Прошло две недели. И вот наступил последний день их пребывания в Албании. Генерал встал поздно. Открыл жалюзи. За окном было пасмурно.
Сегодня у меня много дел, подумал он. Нужно зайти в авиакомпанию за билетом. В четверть двенадцатого панихида, а в полпятого банкет.
На тумбочке возле кровати лежала большая груда писем, телеграмм, газет и журналов, присланных с его родины.
Писем было много. Сотни писем со всех краев его страны, запечатанные в конверты, продолжали прибывать — всякие истории, случаи, приключившиеся на войне, иногда карта побережья, план дома или даже целого села, старательно нарисованный каким-нибудь ветераном.
Генерал бросил всю груду писем в корзину для мусора и вышел. Медленно спустился по лестнице. Прошел по мягкому ковру холла и спросил, где он может найти метрдотеля.
Позвали метрдотеля.
— Вам сообщили о небольшом банкете сегодня после обеда?
— Да, сэр, — ответил тот. — В половине пятого в третьем зале все будет готово.
Генерал спросил о священнике. Тот уже вышел.
В холле царило оживление. Все время звонили оба телефона, у лифта толпились люди с чемоданами. Несколько негров сидели в огромных креслах; группа китайцев в сопровождении двух девушек прошла в ресторан; в холле два блондина, похоже австрийцы, ждали телефонного разговора с Веной.
В правом зале, где генерал обычно пил кофе, свободных мест не было. Никогда он еще не видел в «Дайти» столько иностранцев.
Он направился к выходу. И в дверях столкнулся с африканцами, входившими в отель с чемоданами в руках.
На улице, под высокими елями, стояло множество легковых автомобилей.
С чего это такое оживление? — удивился он, спускаясь по лестнице. Он пошел по бульвару, направо, в сторону министерств.
Площадь Скандербега была увешана флагами. Фасады министерств и колонны Дворца культуры были украшены лозунгами и разноцветными лампочками.
Ах да, послезавтра у них национальный праздник, совсем вылетело из головы, пробормотал про себя генерал.
На тротуарах было очень оживленно. Люди, как всегда, толпились у афиш кинотеатра напротив башни с часами. Он прошел мимо афиш, но даже не обратил внимания, какие там фильмы.
 
Взглянул на часы. Было уже одиннадцать.
За билетом зайду после панихиды, подумал он и повернул налево. Перед банком, позади кафе «Студент», на автобусных остановках бушевало настоящее людское море. Здесь было кольцо автобусных маршрутов от текстильного комбината, киностудии, из района Лапраки, с других окраин города, и он с трудом пробивался сквозь толпу. До церкви, где служили панихиду, была всего одна остановка, и он решил пойти пешком.
Он шел посреди тротуара и думал о мешке с останками полковника.
Он не мог ясно вспомнить, как это все произошло. Помнил только, что был в подавленном, угнетенном состоянии. А теперь, когда та бессонная тяжелая ночь осталась в прошлом, он не мог объяснить себе свой поступок.
Так или иначе все это нужно каким-то образом уладить. Надо будет поговорить вечером со священником. У них было много солдат ростом метр восемьдесят два. Ну, а насчет зубов вообще можно не беспокоиться. Кому придет в голову сомневаться в подлинности останков полковника? Никому.
Он попытался вспомнить, у кого из солдат был такой же рост, как у полковника Z, но не смог. Каждый раз, когда эксперт произносил громко: «Метр восемьдесят два», генерал всегда повторял про себя: «как у полковника Z». Но теперь не мог припомнить ни одного из них.
Ему удалось вспомнить только летчика, случайно найденного возле сельской проселочной дороги, английского летчика, которого они закопали обратно.
Потом он вспомнил солдата, который вел дневник. Рост у него был тоже метр восемьдесят два. Генерал подумал о том, что произойдет, если вместо останков полковника подсунуть кости этого солдата. Он представил, как семья и все родственники полковника встречали бы останки простого солдата, какую бы величественную панихиду и торжественные похороны устроили бы, как рыдала бы одетая в траур Бети, поддерживая под локоть старуху мать полковника, и как мать рассказывала бы всем приглашенным о своем сыне. Затем они опустили бы кости солдата-дезертира в пышно украшенный гроб, предназначавшийся для его убийцы, звонили бы колокола, какой-нибудь генерал произнес бы фальшивую речь… какое это было бы надругательство над всеми, какой смертный грех. И если на самом деле существуют духи и призраки, той же ночью этот солдат встал бы из могилы.
Нет, сказал себе генерал. Лучше найти кого-нибудь другого. Наверняка можно найти. Панихида начиналась через две минуты. Церковь видна была издали — красивая, построенная в современном стиле. Перед ее ступенями, на оживленной улице, стояло множество роскошных автомашин самых разных марок.
Прибыли дипломаты из иностранных посольств, подумал генерал и быстро взбежал по мраморным ступеням. Панихида уже началась. Он обмакнул кончики пальцев в чашу со святой водой, стоявшей справа, перекрестился и отошел в сторону. Он взглянул на священника, который вел службу, но слышно было плохо, и он принялся разглядывать развешанные повсюду черные траурные полотнища и установленный посреди церкви пустой гроб, тоже обитый черной тканью. В полумраке горели свечи, все были в траурных костюмах, и хотя сквозь высокие витражи и пробивался солнечный свет, в церкви было мрачно и холодно.
Священник молился за души покойных солдат. Лицо его было бледным от бессонницы, а серые глаза смотрели устало и страдальчески. Дипломаты слушали внимательно, с серьезными лицами, и в церкви кроме запаха свечей и ладана витал тонкий аромат дорогого одеколона.
В полной тишине заплакала вдруг женщина. Из нашего посольства, подумал генерал.
Голос священника проникал во все уголки церкви, набатно-гудящий и торжественный:
— Requiem aeternam dona eis. [22]
Стоящая перед генералом женщина разрыдалась и достала платок.