Афоризмы
Если бы когда-нибудь некое высшее существо рассказало нам, как возник мир, то я, пожалуй, хотел бы знать, оказались ли бы мы в силах понять его. Думаю, что нет. О «возникновении» вряд ли могла бы идти речь, потому что это чистый антропоморфизм. Могло бы даже оказаться, что вне нашего сознания ничего и нет, что соответствовало бы понятию возникновения, коль скоро оно применяется не к отношениям одних предметов к другим, а к предметам самим по себе.
Бытие и небытие, когда речь идет о чувствующем существе, не противостоят друг другу; исключают же друг друга небытие и вечное блаженство...
...Когда я думаю о войне, голоде, бедности и заразных болезнях, то я никак не могу поверить, что все это — дело мудрейшего существа или же оно располагало какой-то материей, независимой от него и в какой-то степени его ограничивающей. Таким образом, этот мир лишь относительно лучший мир, о чем уже неоднократно говорилось.
Я прочел письма Гейденрейха [155] об атеизме и должен признаться, что, вопреки его намерению, письма атеиста показались мне написанными более основательно, чем письма верующего. Некоторые утверждения последнего меня решительно не убеждают, а ведь я не столь уж неопытен в уменье напрягать свой ум, да и в доброй воле у меня нет недостатка. Слишком уже много рассчитывает автор на широкую распространенность морального сознания и, я бы сказал, прикрываясь им, желает уверить читателя, что человек морально болен, если он этого утверждения не понимает. Вот если бы изобретатели этих благонравных принципов сами обладали признанной непогрешимостью, то можно было бы привыкнуть считать их принципы истинными, а они, со своей стороны, могли бы сказать: «Твоя вера тебе помогла». Но что это за доказательство существования бога и бессмертия, когда понять его — вернее полностью прочувствовать — из многих тысяч людей способен едва ли один? Если вера в бога и в бессмертие действительно должны приносить пользу в этом мире, то они должны стать более общедоступными или же это вообще не вера.
То, что есть истинно христианского в нашей религии — есть душа всех религий; остальное — тело. И самый красивый грек, и негр — люди.
В каждой деревне есть своя пирамида — церковная колокольня. Из всех деревенских пирамид в Германии, пожалуй, можно было бы сложить все египетские. Зачем их делают такими высокими? Конечно, не только ради колоколов. Только суетность в сочетании с религией — и, может быть, с суеверием — создали эти пирамиды, так же как и египетские.
Новый завет — autor classicus, лучшая книжица на все случаи жизни, которая когда-либо была написана; поэтому теперь — с полным основанием — в каждую христианскую деревню назначен профессор для истолкования этого автора. Тот факт, что среди этих профессоров имеются многие, не понимающие автора, роднит этого автора с другими. Но книга эта весьма отличается от прочих тем, что даже промахи в ее толковании объявили священными.
Господь бог со своими вассалами. Вместо монархии бога у нас теперь феодальная система [156].
Неужели вы полагаете, что бог католик?
Самое странное применение, которое человек нашел для своего разума, пожалуй, заключается в том, что он считает своим особым достижением — не пользоваться им вовсе и, рожденный с крыльями, обрезает их, чтобы спрыгнуть с первой попавшейся церковной колокольни...
Если наше богословие будет продолжать превращаться все более и более в «богозаконие» [157] подобно тому, как астрология превратилась в астрономию, то возникает вопрос, не лучше ли было бы назвать «Новый» завет «Средним» заветом.
Несколько дней тому назад я читал, что одного проповедника в окрестностях Люттиха [158] (если не ошибаюсь), дожившего до 125 лет, спросил епископ, как ему удалось так долго прожить. Он ответил: я воздерживался от вина, от женщин, от гнева. Здесь, мне кажется, возникает серьезный вопрос: потому ли он прожил так долго, что воздерживался от ядов, или же потому, что обладал темпераментом, позволявшим ему воздерживаться от них? Я полагаю, трудно не согласиться с последним предположением. Тот факт, что кто-то, пользуясь ядами, может сократить себе жизнь, и притом очень сильно, еще не доказательство, что ее можно удлинить, отказавшись от их употребления. Кто не обладает соответствующим темпераментом, безусловно, не удлинит свою жизнь половым воздержанием. Так же обстоит дело и с мифом о том, что истинные христиане всегда являются порядочными людьми. Порядочные люди существовали давно, прежде чем появились христиане, и, слава богу, они еще есть и там, где христиан нет вовсе. Итак, пожалуй, более вероятно вот что: эти люди являются добрыми христианами потому, что истинное христианство требует от них именно того, что они делали бы и без него. Сократ, конечно, был бы очень хорошим христианином.
«Ах, что бы мы делали, — воскликнула девушка, — если бы не господь бог!»
Безусловно, нет иного способа почитать бога, как выполнять свои обязанности и действовать по законам, предписанным разумом. «Бог существует» — означает, по моему мнению, не что иное, как «при всей свободе воли я чувствую себя вынужденным поступать справедливо». На что же нам нужен еще какой-то бог? Это он сам и есть...
Еще вопрос, смог ли бы разум самостоятельно, без сердца, прийти к мысли о боге. После того, как бога признало сердце (т. е. страх), его начал искать и разум, подобно тому, как бюргеры ищут привидений.
Ни одно изобретение не далось человеку так легко, как изобретение небесной жизни.
Если человек утверждает, что бог слышит и видит все, почему его нельзя рисовать с ушами и глазами, кистью или воображением — ведь это безразлично? Но вряд ли правильно, я полагаю, изображать его только с двумя глазами, потому что он в таком случае не мог бы видеть, что происходит позади. Таким образом, еще вопрос, кто изображает его разумней, тот, кто представляет его человеком, или тот, кто всего его сплошь украшает глазами.
Когда еще молод, то почти не ощущаешь, как летят года. Ощущение здоровья приобретаешь только через болезни. Земное притяжение мы замечаем, когда прыгаем вверх, благодаря толчку при падении. С наступлением старости болезненное состояние становится своего рода нормальным состоянием, и не замечаешь, что ты болен. Если бы не было воспоминаний о прошлом, то это изменение трудно было бы вообще заметить. Я поэтому полагаю, что животные старятся лишь в наших глазах. Белка, которая доживает свои последние дни, как устрица, несчастна не более, чем устрица. Но человек, живущий в трех мирах — в прошедшем, настоящем и будущем, — может быть несчастным, если один из этих миров ничего не стоит. Религия прибавила к ним еще и четвертый — вечность.