Афоризмы

Заостряя мысль, тропы нередко преследуют и цель снизить, развенчать явление, например, в развернутом сравнении (J 104), доказывающем мысль о том, что религия — следствие слабости и бессилия человека.
Блестящего сатирического звучания Лихтенберг достигает также, используя гиперболу и литоту, олицетворение и аллегорию. В этом заключается одна из самых характерных особенностей афоризма Лихтенберга. Это в большинстве случаев сатирический афоризм. Мысль философа-просветителя основательно сдобрена ядом сатирической усмешки.
Точность образов Лихтенберга делает афоризм доступным, ясным и, следовательно, действенным.
Вместе с тем при всей точности и реализме тропы Лихтенберга поражают своей необычностью в силу ярко выраженного ассоциативного образа мышления. Поэтому можно утверждать, что они парадоксальны в своей сущности и представляют собой одно из проявлений общей тенденции его стиля — путем парадокса вскрыть реальные жизненные противоречия. Это — умение взглянуть оригинально на давно известные вещи. И когда он призывал, как философ, «высказывать свое собственное мнение о самых обыденных вещах», «в каждой вещи стремиться увидеть то, что еще никто не видел и о чем никто не думал» (J 1248), то его парадоксальные тропы были художественным воплощением этой неутомимой жажды познания писателя — ученого.
Тропы и образы в афоризме вообще, и в афоризме Лихтенберга в особенности, характеризуются еще одним качеством. Несмотря на их наглядность и конкретность, они не выступают самостоятельно, как, например, в поэтическом произведении, а подчинены отвлеченной мысли; они как бы иллюстрируют ее. Поэтому образная система Лихтенберга имеет ярко выраженную интеллектуальную рационалистическую окраску. Это сравнения, метафоры и метонимии мысли, понятия.
Нередко они следуют за более или менее абстрактным рассуждением или предваряют его. Здесь связь с содержанием выступает особенно ясно. Вот один из многих типичных примеров: «Ныне разум поднимается над царством темных, но теплых чувств, как вершины Альп над облаками. Там они видят солнце более чистым и ясным, но там они холодны и бесплодны. Разум кичится своей высотой» (L 404).
Эту особенность остроумного афоризма Лихтенберга подметил Гете и видел в этом интеллектуализме выражение своеобразия немецкого характера.
В рецензии на «Дон Жуана» Байрона Гете указывал, что английский язык по своей природе представляет больше лексических и иных возможностей для извлечения сатирических и комических эффектов: «Немецкий же комизм преимущественно в мысли. Богатство Лихтенберга вызывает удивление, в его распоряжении был целый мир знаний и отношений, для того, чтобы тасовать их, как карты, и по желанию плутовски разыгрывать» [309].
Широкое использование парадокса, точность и интеллектуальный характер образа, преимущественно логический характер эпитета позволяют сделать вывод об отчетливо выраженном рационализме стиля Лихтенберга в целом.
Разновидностью этого «комизма мысли» является у Лихтенберга и расширение значения слова. И здесь проявляется рационалистический стиль писателя. Слово, имеющее не только текст, но и подтекст, делает высказывание глубоким и избавляет автора от многословия, и, как метафора и метонимия, активизирует мышление читателя. Так, в парадоксальном высказывании — «Я собственно отправился в Англию, чтобы научиться писать по-немецки» (E 143) — выражение «по-немецки» имеет, конечно, не узкий буквальный смысл, а употреблено в значении «писать в язвительно-сатирическом, обличительном духе».
Продолжая сравнение афоризмов Лихтенберга и Гете, нетрудно заметить, что Лихтенберг в форме выражения острей, активней Гете, с которым его сближает преимущественно логический, определяющий характер эпитета. Однако в отличие от Лихтенберга Гете лишь изредка прибегает к остроумию, парадоксу.
Последний если и встречается у Гете, то в сравнении с парадоксом Лихтенберга ослаблен. Тропы в афоризме Гете почти отсутствуют или используются весьма сдержанно. Красота максимы Гете в глубине мысли и простоте. Сдержанности Гете не случайна. Иронической, сатирической тенденции в афоризмах Лихтенберга у Гете противостоит ярко выраженное позитивное, утверждающее начало даже там, где он осуждает. Примечателен в этом отношении один из его афоризмов: «Когда я хочу услышать мнение другого человека, оно должно быть позитивным, проблематичного хватает и у меня самого» [310]. В содержании и стиле афоризмов Гете проявляется практический склад натуры и мировоззрения великого писателя, идеалом которого была реальная, гармонически развитая личность. Активному формированию ее и служат его изречения.
 
Таким образом оба писателя стремятся к одной просветительской цели, но идут разными путями.
Сопоставление стиля Лихтенберга и Гете позволяет выяснить некоторые отличия просветительского афоризма XVIII в. от классического афоризма XVII в., в частности, от афоризма Ларошфуко. Автор «Максим и размышлений» со всем присущим XVII в. духом рационалистического объективного анализа безжалостно и до известной степени бесстрастно констатирует пороки своего времени и уже тем самым осуждает их. Лихтенберг не удовлетворяется этим. Он активно, различными сатирическими средствами высказывает к ним свое отношение. Больше того, афоризмы Лихтенберга и Гете содержат почти всегда позитивный, чисто просветительский акцент, грубо говоря, известный дидактизм, отсутствующий у Ларошфуко.
Лихтенберг поучает, наставляет, беседуя с читателем более эмоционально, чем Гете. Отсюда нередко вопросительная или восклицательная интонации, также отсутствующие у Ларошфуко, широкое использование модальных форм или оборотов, короче, побудительная интонация, а порой открытый призыв — обращение или девиз. Не издав своих записей, Лихтенберг в глубине души постоянно вел разговор с читателями и считал, что «почти невозможно написать что-нибудь хорошее, не представляя себе при этом кого-нибудь, иногда даже целую группу людей, к которым обращаешься с речью» (L 614). По страстности речи он порой напоминает Зейме, автора «Апокрифов».
Активный характер афоризмов Лихтенберга необходимо особенно подчеркнуть, ибо некоторые работы буржуазных ученых, которые лишают творчество писателя радикального общественного содержания, определяют афоризмы как глубоко субъективную форму исследования внутреннего «я», беседу с самим собой, «не преследующую никаких целей» [311]. Страстность Лихтенберга сказывается и в известном субъективизме его афоризмов. Этот субъективизм, как указывалось, имеет у писателя свои причины, но в нем безусловно чувствуется и темперамент, убежденность борца-просветителя.
Поэтому так часто встречаются у Лихтенберга и личные формулы — «я полагаю...», «я думаю...». Ряд его изречений возникает как обобщение какого-то конкретного личного наблюдения жизненного факта, человека, или же это внезапный результат мысли при чтении книги и пр.
Ларошфуко всегда строго объективен и постоянно стремится к обобщению. Личные формулы у него отсутствуют, напротив, постоянно встречаются слова обобщающего характера: «мы», «люди», «человек» и пр. В силу этого афоризмы Ларошфуко часто более лаконичны. Страстность Лихтенберга, его позитивные устремления и желание осмеять явления влекут за собой, напротив, некоторую пространность записи. Это своего рода диалог с самим собой или настойчивое стремление поделиться мыслями с читателем, убедить его. Поэтому просветительский афоризм у Гете и, особенно, у Лихтенберга уже значительно отличается от классической формы афоризма. Он тяготеет к свободной записи мысли, идеи [312], предвосхищая тем самым в дальнейшем, в XIX в. фрагменты романтиков, мысли и идеи Гейне, афоризмы Шопенгауэра. Поэтому и по форме эти заметки весьма разнообразны — от краткого девиза, лаконичной записи внезапной мысли или образа, отточенного изречения до более обстоятельного фрагментарного размышления или наблюдения.