Окончательный диагноз

Он слегка сжал ее плечи, и Мелани прижалась к нему бедрами. Он помассировал пальцами ее шею, и она издала слабый стон удовольствия, отдавшийся победным кличем в сердце Дэйна. И снова его информатор оказался прав — Мелани испытывала особое удовольствие, когда ей ласкали шею. Более того, насколько уверяли информаторы, если эти манипуляции совершались со знанием дела, она приходила в такой экстаз, что полностью теряла контроль над собой.
Воздух на кладбище казался прохладнее, а морось сильнее; теперь уже Дэйн не мог наблюдать за состоянием сосков Мелани, так как она запахнула пальто, но его воображение, абсолютно бесплодное в остальных случаях жизни, рисовало ему самые возбуждающие картины. Он увлек ее по широкой гравиевой дорожке, мимо спящих кладбищенских обитателей, покоившихся под своими чересчур разукрашенными надгробиями. Аллея была освещена высокими фонарями, расположенными на разном расстоянии друг от друга и являвшими собой маяки металлического стоицизма в кладбищенском мраке. Они изливали свой свет на расположенное поблизости население могил.
— Куда мы идем? — хриплым шепотом осведомилась Мелани, и в вечерней кладбищенской тиши он прозвучал пронзительнее, чем если бы она говорила нормальным голосом. В центре кладбища располагалась полуразрушенная часовня, и Дэйн намеревался ознакомить Мелани с радостями секса непосредственно на алтаре. Возможно, думал он, ему удастся склонить ее к тому, чтобы сделать это не только сзади, но и спереди.
— Не знаю, — ответил он, и его лицо отразило крайнюю степень неискренности.
— Надо где-то спрятаться от дождя.
Дождь становился все сильнее, и Дэйн мысленно благодарил за это Всевышнего, каким бы смутным ни было его представление о Нем.
— Кажется, там есть какое-то укрытие. Слева. — Он увлек ее вперед, и из влажной тьмы проступили контуры часовни. Вид у нее был крайне непривлекательный, насколько могла судить Мелани, — она даже не была уверена, есть ли у этого строения крыша.
— Вот это? — осведомилась она.
«А ты что хочешь, мать твою? Пятизвездочную гостиницу, бля?»
— Там хорошо. Сухо. — Чего нельзя было сказать о них самих.
Она снова бросила на него испытующий взгляд, но он поскорее увлек ее к часовне, не встретив никакого сопротивления. Похоже, она готова была отдаться на волю случая.
Прямо напротив часовни стоял фонарь, освещавший ее слабым светом. В его свете красная дверь часовни, покрытая царапинами и трещинами, казалась окрашенной во все тона и оттенки от розового до багрового. Это напомнило Дэйну дом бабки, который был выкрашен в такой же цвет; бабушка была его спасительницей, когда отец падал без чувств от выпитого, а мать уже еле ворочала языком. Бабушка, умершая от опухоли в животе, — она лежала на диване и кричала от боли, пока ее возлюбленный сыночек надирался в «Королевской голове» в двух кварталах по соседству.
— А как мы попадем внутрь? — Вопрос Мелани, странным образом сочетавший в себе чувства облегчения и разочарования, заставил его вернуться к делам насущным. Одновременно он ощутил, насколько вымок. Вопрос Мелани также определялся степенью сырости ее блузки, которая подхлестывала ее энтузиазм.
— Там сзади открытое окно.
— Ах вот как? — тут же среагировала она на его излишне поспешный ответ. — Значит, ты уже был здесь?
— Я бывал здесь, еще когда учился в школе. Забегал покурить во время большой перемены.
И по крайней мере в этом заявлении содержалась доля правды.
Мелани толкнула дверь.
— Она заперта, — заметил Дэйн.
Тем не менее Мелани толкнула дверь еще раз, и та открылась.
— Нет, открыта, — непонятно зачем сообщила она.
Естественно, это удивило Дэйна — ни разу за все время его тайных посещений часовни дверь в нее не была отперта. Мелани, громко дыша, словно опасаясь, что внутри может оказаться нечто зловонное, о чем не принято говорить, осторожно вошла внутрь. Дэйн последовал за ней, обратив по дороге внимание на то, что дверь была выломана, — учитывая ее массивность, это должно было потребовать недюжинных усилий.
 
— А тут не так плохо, — донесся изнутри удивленный голос Мелани. — Только темно.
— Включи вот это.
И Дэйн достал из кармана куртки фонарик. Фонарик был небольшим, но довольно мощным, и его луч осветил три ряда скамеек, алтарь и жалкие потуги в стиле классической церковной архитектуры. Кроме этого, он выхватил из темноты целую гору цветастого мусора — банки и бутылки из-под пива, оберточную бумагу и прочий хлам. Мелани предпочла не рассматривать его, впрочем, она не сомневалась, что найти шприцы и иголки среди него будет нетрудно.
— Очаровательное местечко.
— Зато сухое.
Мелани вздохнула и опустилась на переднюю скамью, обхватив себя руками.
— Иди сюда, — помолчав, промолвила она. — А то мне холодно.
Повторного приглашения Дэйну не понадобилось. Расслышав в ее словах какой-то намек, он тут же двинулся к ней; холодная тьма усиливала гулкость эха. Фонарик он установил в углу небольшого углубления, направив луч вверх, в сторону витража, который в течение многих лет использовался как мишень, вследствие чего понес необратимые потери. Опустившись на скамью, Дэйн обнял Мелани, и она, к его радости, ответила на объятие и благодарно вздохнула.
Он выждал две минуты, прежде чем приступить кончиками пальцев к изучению ее эрогенных зон, а затем, повинуясь возбужденному ерзанью Мелани, он поцеловал ее в шею за правым ухом.
Это вызвало такую реакцию, о которой он и мечтать не мог; будь он сценаристом (что, впрочем, вряд ли ему светило), он никогда не догадался бы, что Мелани охватит восторженная дрожь и она зальется счастливым смехом. Неудивительно, что он тут же повторил поцелуй, на этот раз с незначительным участием языка, так как решил, что это будет неплохим дополнением.
Ему потребовалась чуть ли не целая минута, чтобы убедиться в том, что он не ошибся, а эти шестьдесят секунд ушли на попытку преодолеть состояние глубочайшего изумления, когда Мелани, не являвшаяся «сексодромом», предприняла все возможное, чтобы заставить его перейти от амбулаторных действий к более решительным. Ее удивительно мягкие, влажные и жадные губы прильнули сперва к его рту, а затем к шее.
Эта метаморфоза заставила Дэйна сначала изумиться и лишь затем испытать чувство наслаждения; и он снова с горячностью набросился на ее шею, полагая, что один раз — хорошо, а два — лучше, а потом принялся ее раздевать. Она в ответ начала делать то же самое с ним.
Он вынужден был признать, что у нее красивая грудь — красивая грудь и полное отсутствие лифчика — о чем еще можно было мечтать? Забравшись под ее блузку, его руки ощутили мягкое благоуханное тепло и восхитительно твердые соски. Возможно, не слишком по-джентльменски он попытался вытащить одну грудь наружу и непременно оторвал бы от блузки Мелани пару пуговиц, если бы она не успела их расстегнуть. После чего ее руки вновь углубились в его брюки и занялись его раздувшимся членом, что при иных обстоятельствах могло бы быть расценено как оскорбление действием.
Издаваемые ими звуки заполнили часовню, отдаваясь от ее стен и превращая их в непроизвольные стоны спаривающихся животных. Но, ощутив запах кожи, пота и духов Мелани и обхватив ее ягодицы и промежность, а также осознав, что она готова к совокуплению, он вдруг понял, что ему страшно неудобно. Скамья была узкой и жесткой, как и все скамьи в этом мире, и места для ног решительно не хватало.
— Туда, — прошептал он при первой же возможности, имея в виду алтарь. Мелани, уже заменившая руки ртом, в котором теперь находился его пульсировавший пенис со всеми его бородавками, ответила не сразу:
— На алтаре?
Ее родители были религиозными людьми, и, хотя она не разделяла их строгих христианских убеждений, сама мысль о возможном совокуплении на алтаре казалась ей «не очень хорошей».
— Да. А где же еще?
Он отстранился и, поддерживая одной рукой штаны, повел ее к покрытому пылью алтарю. Тот составлял метр в ширину и почти два в длину. Покрывало с него давно исчезло, зато в центре высилась тяжелая каменная урна, чуть ли не метр высотой. Как только они добрались до алтаря, Дэйн снова сосредоточился на Мелани, следуя уже проторенному пути — шея, грудь, трусики. Она откинулась назад и слегка раздвинула ноги, вновь вернувшись к его пенису. В часовне снова зазвучало эхо, на этот раз принося более человеческие звуки с добавлением стонов и разрозненных слогов.