Она растворилась в воздухе

Сперва он не мог поверить в то, что увидел. Молодая блондинка сидела в одном из больших кресел. Она была одета в тесный черный костюм, юбка которого пошла складками выше колен, открывая стройные ноги в бежевых шелковых чулках. Все опознавательные признаки были на месте, в том числе нитка жемчуга, небольшое красное родимое пятно у левого глаза, белокурые  волосы и круглые голубые глаза.
Но их взгляд был мертвым и застывшим; ее лицо было темно-синюшным, а вокруг ее горла была затянута веревка.
Фом наконец встретил Эвелин Кросс во плоти — ведь от нее и осталась одна только плоть. Ее руки были сложены на коленях и удерживали карточку, на которой значилось грубо напечатанное сообщение:
 
«ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТО БЛАГОДАРЯ ВМЕШАТЕЛЬСТВУ ПОЛИЦИИ».
 
  
Глава XIII. Поддержка
 
Стерлинги узнали о трагедии только на следующее утро. Миссис Стерлинг наслаждалась привилегией зачитывать новости, Беатрис потворствовала ее слабости и никогда не просматривала газеты, пока они не были, скажем так, «официально объявлены открытыми». Так как этот запрет не касался финансовой прессы, миллионер также придерживался этого негласного семейного соглашения.
Для всех них было шоком, когда, зачитав заголовки о событиях государственной важности, миссис Стерлинг издала слабый возглас:
— Эвелин Кросс была убита!
Хотя ее чувствительная натура не выносила трагических событий, она добросовестно передала им детали преступления, зачитав их тихим сдержанным голосом. Слушая ее, Виола дрожала от того же страшного волнения, которое овладело ею, когда Кроссу пришло требование выкупа. Каждый нерв в ее теле покалывало, будто по ним шел ток высокого напряжения.
Оглядевшись, Виола едва могла поверить в то, что остальные слушатели продолжали завтракать. В то время как она, содрогаясь, представляла себе молодую блондинку, с обезображенным агонией лицом, Беатрис ела овсянку, а ее отец расправлялся с грейпфрутом.
Виола вновь обвинила их в бессердечности и ощутила острое возмущение, но она не понимала, что происходящее за столом не отражает чувств, переживаемых каждым из них на самом деле. 
Эта семья жила под постоянной тенью угрозы возможного похищения Беатрис. И сейчас родители вели себя так чтобы успокоить Беатрис, чтобы показать ей свою уверенность в том, что она достаточно защищена и с ней такого произойти не может. А Беатрис — ради родителей — в свою очередь играла роль, убеждая их своим видом в своем понимании этого.
Правда заключалась в том, что они были сильно потрясены этой трагедией. Было невозможно игнорировать существование осьминога, когда его щупальца только что сомкнулись над жертвой — и было бесполезно рассуждать, что Рафаэль Кросс и его дочь привлекли к себе излишнее внимание и у Эвелин не было соответствующей защиты.
Как будто вдруг вспомнив, что Виола тоже охраняет ее дочь, миссис Стерлинг посмотрела на нее с бессознательной мольбой.
Но девушка не заметила этого — она была поглощена размышлениями о том, как Эвелин Кросс в последний раз пришла домой. Ее живое воображение так точно восстановило каждую деталь, что она почти ощутила себя на месте жертвы. Она точно знала, какой возбужденной была Эвелин (об этом свидетельствовал ночной портье в отеле), когда она ​​ весело пожелала спокойной ночи своему неизвестному сопровождающему.
Портье только слышал, как отъехала машина, прежде чем Эвелин вошла через вращающуюся дверь. Виола была уверена, что это было триумфальное появление — вызывающее вплоть до развязности. Девушка получила удовольствие от этого приключения, никаких сожалений не испытывала и была готова к старой доброй родительской трепке.
Виола прошла с Эвелин каждый шаг ее пути, страстно желая вернуть ее назад, но не в силах этого сделать. Она поднялась с ней в лифте, который постепенно, метр за метром приближал девушку все ближе к тому, что ожидало ее в квартире. Она сопровождала Эвелин по застеленным коврами коридорам, открыла входную дверь… и затем вошла в холл.
 
Там кто-то стоял. Ждал ее…
Черный туман застлал глаза Виолы, шум в ушах заглушил звук тихих, быстрых слов миссис Стерлинг. В следующую секунду она стряхнула с себя болезненное наваждение. Наконец вернувшись в реальный мир, она разглядела на столе накрытом для завтрака расписанные вручную фарфоровые подставки для салфеток, а за окном — медно-красное солнце, пробивающееся сквозь туман.
С брезгливым содроганием миссис Стерлинг отбросила газету в сторону.
— Это слишком отвратительно… слишком ужасно, — заявила она. — Я не могу читать дальше.
Ощутив приступ нездорового любопытства, Виола взяла газету, чтобы узнать, какой такой ужасный факт сокрушил стоицизм миссис Стерлинг. Оказалось, что непрочитанной осталась последняя строчка, где указывалась дата коронерского дознания.
Миссис Стерлинг всегда не раздумывая-безоговорочно откликалась на необходимость оказать поддержку любому пострадавшему. Иногда это доходило до смешного. Но никто и никогда не позволял себе смеялся над ней, так как, несмотря на свой покладистый характер, чувство собственного достоинства у нее было весьма острое и горе было посягнувшему. Несмотря на то, что отвращение в ее темных глазах показывало, что ей этот долг весьма неприятен, миссис Стерлинг твердо сказала своему мужу:
— Уилл, мы должны немедленно отправиться к этому бедняге.
Миллионер пожевал губу и невнятно запротестовал:
— Не уверен, что нам там будут рады. Кросс может быть обижен на нас.
— Почему?
— Мой дорогая, мы посоветовали его позвонить в полицию. Возможно, это печальное последствие этого поступка.
— Тогда я пойду одна.
— Нет-нет, конечно, я поддержу беднягу.
Выходя из комнаты, миссис Стерлинг обернулась, чтобы сказать Виоле:
— Сегодня мы собираемся в «Ритц» на обед с нашими давним  бостонскими друзьями. На это время вы можете быть свободны, мисс Грин, если хотите отправляйтесь по своим делам.
Не догадываясь, что Беатрис следит за ней, Виола не стала скрывать своей радости. Этим утром она не чувствовала абсолютно никакого расположения к Стерлингам. Как только как миллионер и его жена отправились к Рафаэлю Кроссу, Виола бросилась в свою комнату и позвонила Алану Фому.
К ее разочарованию его секретарша сообщила ей, что Фом еще не явился в офис. Виола чувствовала такое нетерпение, что не стала оставлять сообщение, а вместо этого позвонила Фому домой. Она не осознавала степень своей дерзости, пока мало обнадеживающий женский голос с неохотой не признал, что ее соединили с Хайгейтом и что она разговаривает с миссис Фом.
— Могу ли я поговорить с мистером Аланом Фомом? — спросила Виола.
— Нет, не можете, — отрезал голос. — Это снова из офиса? Я ведь уже сказала вам: мой сын спит, и я не собираюсь его будить. Он всю ночь отсутствовал по делу фирмы.
— Я не из офиса, — возразила Виола. — Это просто… друг. Вы попро́сите его позвонить мне?
— Позвонить кому?
— Грини.
Когда было уже поздно поправляться, Виола пожалела, что не сказала «мисс Грин» вместо того, чтобы выпалить свое шутливое прозвище. Поскольку обладательница сурового голоса была определенно матерью Алана, она почти ожидала услышать, как та грызет провод от недоуменной ярости. Поэтому она была тем более удивлена, когда миссис Фом заговорила с ней по-дружески.
— Я передам ему вашу просьбу при условии, что вы сделаете кое-что для меня. Сделайте так, чтобы он пригласил вас на обед и проследите за тем, чтобы он хорошо поел. Алан не такой крутой, как он думает. Он оставался с тем беднягой, чья дочь была убита, и вернулся домой только под утро. Об этом деле написано в газетах, так что я не раскрываю тайны.
— Я накормлю его, — пообещала Виола, а затем высказала свое мнение о Алане. — У него слишком хорошее воображение, чтобы быть крутым.
— Я удивлена, что слышу это от вас. Вы единственная, кроме меня, кто это заметил. Вы знаете, его сердце отдано секретной разведывательной службе, но он так и не смог разобраться в наших не простых и неоднозначных отношениях с немцами. Если я не перезвоню, договоренность об обеде остается в силе. Пусть это будет плотный обед, ведь он только выпьет чашку кофе на завтрак, раз встанет так поздно. О каком месте встречи мне ему сообщить?