Над бездной

Да, требовательные, но отнюдь не беспомощные или бесполезные, что Питер всем и доказал. Он был на грани, когда ты умерла, и очень переживал твою смерть, хотя не сразу признался себе в этом. На самом деле он любил тебя преданно и глубоко. Когда он понял, что любил тебя по-настоящему, то чуть не сошел с ума. Но затем последовала катастрофа в кинотеатре, и он словно бы возродился заново. Сейчас он живет в мире с самим собой и в этом смысле стал более уверенным в себе, хотя это вовсе не говорит о том, что он совсем освободился от образа маленького, забитого мальчика, которым когда-то был. Это останется в его душе до окончания дней. Но сейчас он значительно больше уважает себя, чем раньше, и испытывает гордость, совершая праведные поступки из тех, что когда-то совершала ты. Он поднял знамя, которое ты уронила, и несет его с честью.
Кэт Энн Мерфи живет теперь у него дома. Ведь ты знала, что она не как все прочие женщины, правда? Но я, увы, этого не замечала. Как и все в городе, я игнорировала эту женщину; можно сказать, проглядела. Познакомившись с ней поближе, я поняла, что это существо преданное и мудрое. И сейчас, хотя она и прикована к креслу-каталке, она ведет куда более активный образ жизни, чем раньше. И все это благодаря Питеру. Он постоянно куда-нибудь ее вывозит: будь то званый обед, кинотеатр или даже небольшое путешествие на природу, когда Питеру хочется пофотографировать. Он буквально заставил жителей города признать в Кэт Энн личность. Он пока еще не вывозит ее в Таверну, но и сам уже не появляется там каждый вечер, как это бывало. Захаживает пару раз в неделю, чтобы только сохранить право на свой индивидуальный загончик в этом заведении. Все остальные вечера он проводит с Кэт Энн. Как это ни странно, она помогла превратить его дом в настоящий семейный очаг.
Что касается правосудия и справедливости, хочу тебя уведомить, что Джейми Кокс испекся окончательно. Бен познакомил Питера с весьма агрессивным адвокатом из Монпелье, который сейчас вполне успешно заканчивает процесс, направленный против данного субъекта. Когда суд вынесет свое решение, Джейми Кокс будет признан персоной нон грата в Таккере. Кроме того, он разорился.
Что касается меня лично, единственное, что могло бы еще больше обогатить мою жизнь, – это лишь твое присутствие. Я официально удочерила Сами; она доставляет мне столько радости, что я содрогаюсь при одной только мысли, что все могло сложиться иначе. И это сделала ты, Мара, чуть ли не силой заставив меня понять великую сущность материнства. Если бы этого не случилось, моя жизнь потеряла бы главное: суть, которую нельзя заменить только работой в качестве детского врача. И еще у меня есть Сара. А если судьба пошлет мне немного удачи в дополнение к жарким ночам, которые мы проводим с Ноа, то я, возможно, заполучу еще одного ребеночка.
Нонни настаивает на шести малышах. Не спрашивай меня, почему их должно быть именно шесть. Но она продолжает настаивать на этой цифре.
Мы же с Ноа решили остановиться на одном или двух. Что-то мне не хочется делить свою любовь на шесть частей. Ноа слишком мне дорог для этого.
Наша с ним свадьба состоялась на Рождество. Она была великолепна. Тебе тоже стоило на это взглянуть, черт тебя возьми».
Пейдж на секунду приостановилась, чтобы вытереть влажные от слез глаза, а потом взглянула на хрупкую фигуру Сары, которая стояла у дверей спальни. Раньше это была спальня Ноа в красивом домике в стиле Тюдоров в Маунт-Корте. Теперь его перестраивали и обновляли комнату за комнатой. Сара проводила в доме своего отца ничуть не меньше времени, чем в общежитии, и Пейдж подозревала, что девушка останется с ними на все летние каникулы. Уж больно ей хотелось пожить вместе со всей семьей, которой до этого у нее, в сущности, не было.
– Что ты пишешь? – спросила она Пейдж.
В некотором смущении Пейдж посмотрела на исписанные листки, лежавшие перед ней. Сначала она решила как-нибудь отговориться, но потом изменила свое решение. Она знала, что лучше говорить правду. Поэтому она вздохнула и сказала:
 
– Это письмо Маре. Я хочу рассказать ей обо всем, что произошло со мной, и поблагодарить ее.
Хотя Сара вполне могла решить, что Пейдж тронулась, и сказать, что Мара умерла, а мертвым писем не пишут, она ничего подобного не сделала. Более того, она подошла поближе к Пейдж и тихо произнесла:
– Ты все еще по ней скучаешь, да?
– Да, и мне всегда будет ее недоставать. – Глаза Пейдж снова оказались на мокром месте. Она вытерла слезы рукой и взяла бумажный платочек, который Сара достала из коробки на ночном столике и держала наготове.
– Хочешь, я позову к тебе папу?
Пейдж улыбнулась сквозь слезы.
– Нет, спасибо. Я уже почти закончила. Я скоро к вам приду.
Сара кивнула. Она было пошла к двери, но вдруг остановилась на полпути и спросила:
– Принести тебе чего-нибудь?
– Спасибо, милая, не нужно. Иди к отцу; как только я закончу, сразу же спущусь.
Она проследила за тем, как Сара прикрыла за собой дверь, и подумала, какую прекрасную подругу неожиданно обрела в ее лице. Пейдж нравилось разговаривать с девушкой, ходить с ней за покупками или шутя поддразнивать Ноа. Она оказалась весьма чувствительной девушкой, дружелюбной и очень коммуникабельной – и этим весьма напоминала своего отца, – стоило ей хоть на минуту избавиться от колючек, которыми подростки ограждают свою индивидуальность от посягательств. Скоро ершистость девочки пройдет.
Как и Мара! Но нет, Мара никогда не станет частью прошлой жизни. По крайней мере, пока на свете существуют любящие души и благодарная человеческая память.
«Уж слишком рано ты нас оставила, – написала Пейдж, – но твоя жизнь многому нас научила, что хоть в какой-то степени компенсирует потерю. Твои инициалы всегда останутся на станицах нашей жизней. Благодаря тебе мы во многом изменились, и эти благие перемены, случившиеся с нами, взошли из твоей могилы, словно яркие весенние цветы.
Я часто о тебе вспоминаю.
Дорогая моя подруга и добрый целитель. Всегда любимая и незабвенная».