Джессика

Привет Марджори».
Ниже стояла не вязавшаяся со стилем послания официальная подпись из шаблона письма — Эдвин Р. Каттеридж, доктор медицины, и реквизиты клиники.
Хм, подумал Малколм. Разухабисто-веселый стиль письма выглядел слишком нарочитым — особенно после коротких сухих записок, сменившихся многомесячным полным молчанием. И эта история с Тревором… если бы подобная неприятность случилась с Малколмом, он бы уж точно не стал никому об этом рассказывать без крайней необходимости. Само собой, не стоит судить о других по себе, и все же трудно представить парня, хвастающегося старшему товарищу тем, что обварил себе яйца. И кстати — август 2009, Тревор еще учится, но у него каникулы — что мешало ему нормально выспаться? Отчего ему было так важно ни в коем случае не заснуть?
Уж не было ли все письмо Каттериджа написано ради последних строчек?
Перейдя к следующему письму, Малколм сперва прочитал процитированный под ним ответ Бранта. Он состоял из двух строчек, без приветствия и подписи:
«Рад слышать, что у тебя все в порядке.
Передай Тревору, чтоб завязывал с кислотой[8]».
Каттеридж вовсе не писал, что у него все в порядке, отметил про себя Малколм. Он лишь писал, что получил хорошую работу, что далеко не то же самое. Но таким, как Брант, разумеется, плевать. Как тем кассирам, которые отвечали Малколму «это хорошо» в ответ на его «отвратительно». Но кассиры, по крайней мере, никогда не числились его друзьями…
«Представь, именно это я ему и сказал, — отвечал на это Каттеридж. — Он говорит, что давно завязал. Что в последние месяцы даже пива не пьет. Бросил после того, как от него ушла его последняя девчонка. Она уже давно говорила, что не может выносить его криков по ночам, а последней каплей стало, когда он во сне попытался ее задушить. Последней каплей, да, буквально — с тех пор он не пьет и не употребляет ничего крепче кофе. И старается не спать, сколько сможет.
Говорит, сначала он надеялся, что это флэшбэки, потом — что проявления абстинентного синдрома. Хотя он, по его словам, никогда не употреблял так много, чтобы иметь такие эффекты. Но они не заканчиваются. Он даже чистил организм по какой-то там системе йогов, когда через неделю срешь одной чистой водой. Ничего не помогло. Я ему сказал, чтоб не валял дурака и обратился к специалисту, а моя пластическая хирургия к проблемам со сном имеет такое же отношение, как и его гинекология.
Но, знаешь, любопытные бывают совпадения. Вот ты чуть не сломал спину, а Тревор чуть не сварил свою сосиску. Но у тебя-то с тех пор все нормально? Никаких дурных снов?»
На это письмо Брант, надо полагать, не ответил — либо на его ответ, в свою очередь, не ответил Каттеридж. Следующее письмо от бывшего друга Брант получил лишь спустя год с лишним, уже после того, как Каттеридж стал героем скандала и судебного процесса.
«Ник,
Если ты следишь за новостями, то уже знаешь, во что я вляпался. Если вдруг все еще нет — вбей мое имя в поисковик, и первая же ссылка тебе все любезно расскажет. В детстве я мечтал прославиться — ну вот, мечты сбылись.
Но я только сейчас понял, насколько все хреново. Я рассчитывал, что клиника прикроет меня — ведь это и их репутация. В конце концов, пациентка подписала бумагу, что предупреждена о возможных побочных эффектах. И, когда все только начиналось, этот жирный ублюдок директор вроде бы даже прямо намекнул мне — мол, Фи Дельта не бросает своих. Я понимал, что мне все равно у них больше не работать, что, как только их адвокаты вытянут дело, меня отправят в отпуск, а потом, когда уляжется шум, я по-тихому подпишу увольнение по собственному желанию — но хотя бы сохраню лицо и свой диплом. А теперь оказывается, что клиника намерена повесить все на меня! Мне придется отбиваться в одиночку. Нужны деньги на хорошего адвоката, а у меня их нет.
Я бы не стал напрягать этим тебя. Я знаю, что твой принцип — «никогда не иметь дела с лузерами». Ну ОК, я лузер. Я облажался. Но я все-таки еще и твой университетский друг. И мне действительно больше не к кому обратиться. Моя мать тяжело больна, практически все, что я успел заработать, ушло на оплату ее счетов. Моя сестра сидит без работы. Ни один банк не даст мне ссуды в моих нынешних обстоятельствах. А твои финансовые дела, как я понимаю, превосходны. Если мне удастся сохранить профессию, со временем я верну тебе эти деньги.
 
Пожалуйста, Ник, ради всего, что нас связывает…»
В последней фразе Малколму почудился намек, не столь жалобный, как тон остального письма. И дальнейшее чтение убедило его, что интуиция его не обманула.
«Молчишь, Ник? Брезгуешь на писать даже короткую отписку? Ну ОК. Мне очень не хочется говорить то, что я собираюсь сказать, но мое положение безвыходно, и ты сам меня вынуждаешь. Ты думаешь, я теперь в дерьме, а ты весь в белом? Но ведь я тоже кое-что знаю о тебе, не так ли? Ты хорошо понимаешь, о чем я. Мне нужно 50000, Ник. На первое время, а там — как пойдет процесс. И если я не получу этих денег в течение недели, то, что знаю я, узнают и другие. Увы, но ждать дольше я не могу.
В конце концов, от моей врачебной ошибки никто не умер. А от того, в чем ты участвовал тогда, как раз наоборот, не так ли?»
Вот оно, подумал Малколм, чувствуя, как быстро забилось его сердце. Признание. Открытым текстом. Это они.
На сей раз Брант соизволил ответить. Снова двумя строчками:
«Во-первых, ты ничего не сможешь доказать.
Во-вторых, если бы и смог, ты бы потопил сам себя».
Выше шел ответ Каттериджа:
«У меня есть еще два свидетеля, Ник. Которые дадут показания, повесив все на тебя. В конце концов, это ведь действительно была твоя идея. Три наших голоса против одного твоего.
А без этих денег я все равно утопленник, так что терять мне нечего. И если ты думаешь, что я блефую, просто поставь себя на мое место. Если бы я был на плаву, а ты тонул, ты бы вцепился в меня мертвой хваткой по принципу «или вместе выплывем, или вместе утонем», не так ли?»
Этот аргумент, видимо, показался Бранту убедительным.
«Напрямую тебе я никаких денег слать не буду. Дай мне реквизиты твоего адвоката, и я вышлю ему чек на 10 тыс. Это все, что я могу прямо сейчас. Я, знаешь ли, не храню деньги под матрасом. Все, что я зарабатываю, за вычетом текущих расходов, я инвестирую. В конце концов, это моя профессия».
«Значит, продай свои инвестиции, — непреклонно отвечал Каттеридж. — Или попроси о небольшом одолжении своего тестя. Для него ведь суммы меньше миллиона — вообще такой пустяк, какой он вряд ли замечает?»
Судя по датам в следующем письме, Брант размышлял почти до конца отпущенного ему срока. И затем все же написал:
«Ладно, я оплачу твоего адвоката. Но это всё. Выиграешь ты или проиграешь, все дальнейшее — твои проблемы. Не надейся, что отныне ты сможешь доить меня всю жизнь. Если ты еще хоть раз появишься на моем горизонте, я тебя пристрелю, и мне плевать, что мне потом за это будет. Если ты думаешь, что это пустая угроза — можешь проверить».
Угу, подумал Малколм. Похоже, от двух свидетелей — и соучастников — он в конце концов таки избавился, только, разумеется, никого не пристрелил лично, а каким-то образом заставил Макмердон убить Хастингтона. Возможно, следующим должен был стать Каттеридж, но глупая наркоманка сорвала план, позволив арестовать себя слишком быстро… Хотя стоп, ведь Брант весь 2013 просидел в тюрьме! Неужели он смог организовать эту операцию прямо оттуда? В принципе, не исключено. Такие, как Брант, обычно умеют манипулировать людьми, причем Тришу он однажды уже использовал для убийства Джессики… На сей раз он мог передать Макмердон некое послание, скажем, через своего адвоката…
Но это все было уже потом. Малколм вернулся к ответу Каттериджа.
«ОК, — писал тот. — Мне жаль, что наша дружба заканчивается так. Но ты предал ее первым».
К этому письму была приложена копия договора с адвокатом с суммой и реквизитами.
Каттеридж присылал адвокатские счета еще дважды, теперь уже не сопровождая их никакими комментариями. Брант, судя по всему, исправно платил; Малколм подсчитал, что процесс Каттериджа обошелся ему больше чем в сотню тысяч. Но, как уже было известно Малколму, все эти деньги были потрачены впустую. Каттеридж проиграл дело.