Арахна (СИ)
На улице развернули шатер. Организовали стол. Настругали пару салатов из привезенных овощей, покрошили всякие мясные изделия. Все так быстро действовали, словно один отлаженный механизм. На уличную печку водрузили большой казан и стали варить плов. Для нас это было все в диковинку.
В какой-то момент у меня из вида пропала Оксанка вместе с Владиком. Покрутила головой, Катерина успокоила, сказала, что все подростки вместе с Вовой ушли на родник за водой.
— Родник рядом в десяти метрах отсюда, не бойся, сейчас вернуться, — успокаивала она меня, — Им тоже нужно давать немного свободы, тем более они с Вовчиком.
Вдруг из кустов высыпались ребятишки. Моя Оксанка неслась впереди всех.
— Мама, там дядю Вову кинули, Владьку схватили, — она тыкала в кусты пальцем.
Я рванула туда, за мной побежал Слава. Остальные мужики сети ставили и не видели, что происходит. На небольшой полянке около родника, здоровенный мужик держал мальчишку за горло. Он прижал его спиной к дереву и душил. Вова лежал в отрубе рядом с баклажками с водой. Бугай обернулся, бросил пацана в кусты, и ринулся на Славу с кулаками. Я кинулась к мальчишке. Он был без сознания, но дышал, вроде целый.
Тут над лесом пронеслась автоматная очередь. Я присела, Слава перестал мутузить бугая и отпустил его. Из леса вышло пять мужиков в тюремной робе. У двоих был автомат.
— Ой, какой сюрприз, а мы без цветов, — сказал молодой парень без одного переднего зуба, — А это, что у нас за мужик? Сапоги сымай, ты в моих ботинках стоишь, — он ткнул в рыжего автоматом.
— Смотри ка, тут и мальчики и девочки, — сказал плюгавый коротышка, и потянул свои потные ладошки ко мне.
Владик пришел в себя, попытался подняться, но не смог, остался сидеть на земле.
— Не трогай тётю Марину, — сказал сквозь зубы пацан.
— А ты у нас, смотри ка храбрый, уважаю, — плюгавый сплюнул около пацана и пинул ему ботинком в лицо.
Я от неожиданности ахнула, и инстинктивно дернулась в их сторону. Мальчишка упал, хлынула кровь из носа. Перешибу гада, во мне все кипело, готова была кинуться на уголовника. Но тут поймала взгляд Рыжего, который как бы говорил «Не время».
— Бабу пока не трогай, может, там еще есть, — сказал высохший и сморщенный гражданин неопределенного возраста, — Я так понимаю у них там лагерь, чуешь, как жрачкой тянет, — он повел носом, как собака.
Он оглядел поляну, посмотрел на баклажки с водой, на скрюченного Вову.
— Мужиков связать, пацана и бабу за шкиряк и в лагерь, — скомандовал он.
— А чем мы их свяжем? — поинтересовался молодой, натягивая Славкины ботинки.
— Трусами своими, чем же еще? Ремни с них стяни и свяжи. Я бы их тут положил, но мало ли, может, пригодятся. Да одежа у них зачетная, в крови пачкать не хочется. Здоровые, правда, аккуратней с ним, видно, что вояки, если не спецназ.
— Эй, слышь служивый, рыпаться будете с дружком, бабу вашу с пацаном порешим. Ферштейн? — сплюнул плюгавый и ткнул в меня автоматом.
Эх, как бы я сейчас развернулась, но наши мужики боялись. Да и тут шестеро, а не трое, как в Венгрии, и прожженные граждане, с такими надо держать ухо востро. Обыскали наших парней, забрали ножи, мобильник, всякую мелочь из карманов. Связали руки ремнями. Гуськом пошли в лагерь.
— Марина, — услышала шепот Славы, — Не геройствуй, мы справимся сами.
— Разговорчики, — окрикнул нас сушеный.
Было страшно идти в лагерь, ведь там еще ничего не знают, и там еще наши дети. Вышли на пустую поляну, никого не было. На печке кипел ароматный плов.
— Нас тут не встречают. А где все? — развел руками плюгавый, — Как пахнет, три дня нормально ничего не жрал. Сухарь, консерву пожалел, таскайся теперь с этим жирным, — он толкнул пухлого сидельца в бок.
— Итак, граждане наблюдатели, у нас тут ваши друзья. Рекомендую выйти, иначе будет хуже, — крикнул на всю поляну Сухарь.
Никто не откликнулся и не вышел. Надеюсь, они отправились за помощью, однако моторки стояли на берегу.
Глава 30
Своих не бросаем
Граждане не гражданской наружности уселись за столом в шатре. Сухарь стал набирать последние вызовы в телефоне, то ли Славы, то ли Вовы.
— Сейчас мы вас найдем, — задумчиво сказал он.
В одном из домиков зазвонил аппарат.
— Иди, сходи, проверь, — приказал он плюгавенькому.
Тот ринулся на звонок, Вова тихо застонал, решил, что его близкие спрятались в домике. Плюгавый вышел, матерясь, в руках тащил покрывало, на котором лежали почти все мобильники нашей компании.
— Умно, но все равно парочку оставили, значит, по количеству можно посчитать, сколько вас человек, — сделал вывод Сухарь, и стал их считать.
Посчитал, удивленно посмотрел.
— Вас тут целый отряд, мужики, бабы и дети. Малыш, детей много было? — спросил высохший мужик.
— Я не считал, но дети были, — ответил Бугай.
— Всякой твари по паре, — сказал их главарь и начал раскладывать мобильники, — Что в остатке: четыре мужика в кустах, пять баб, и некоторое количество детей. И что они вот так вас бросили? — обратился он к Славе.
— Я вообще не пойму откуда вы взялись, до колонии далеко, да мы бы знали, что вы сбежали, весь бы район знал, а тут тишина в эфире, — не ответил на его вопрос рыжий, а задал свой.
— Ты нас за зэков принял? — рассмеялся Сухарь, а за ним все остальные граждане не гражданской наружности, — Одежда новая, похожа на тюремную, она дешевая, вот нам и выдали, взамен нашего рванья. Рабы мы. Но с другой стороны ты прав, мы практически все бывшие сидельцы, кроме Консервы и Малыша.
— Как рабы? — удивился Вовчик.
— Ну, так. Не знаешь что ли, что у нас рабство процветает? — засмеялся хрипло Сухарь, — Я ходок на зоны еще тот был, как в фильме: «Украл, выпил, сел». Пока туда-сюда ходил, мать померла, ушлые родственнички жилье прибрали. Остался на улице, у меня рожа такая, что на работу брать никто не хотел, да и воры не работают. Какое-то время на общаке жил, а потом меня свои же турнули. Бомжевать начал. Предложили дело, согласился и уехал на три года на бахчи, да стройку коттеджей.
— Слышь, пацан организуй нам горячего пожрать, чего на голодный желудок лясы точить, — он посмотрел на Владика.
Тот его наградил презрительным взглядом.
— Давайте я вам плов принесу, — встала я из-за стола.
— Сиди, украшай наш убогий мир. Пацан пусть шурует, поучится взрослых уважать.
Я посмотрела умоляюще на мальчишку. Он вздохнул, кивнул головой и отправился к казану с пловом.
— Пригляди за ним, — кивнул Сухарь плюгавому, — Только не бей его пока.
— Можно я за бабой пригляжу где-нибудь в домике? — спросил коротышка.
— А мне чего Рыжего оставишь что ли? — нехорошо засмеялся высохший мужик.
— Да ладно тебе, пошли пацан, — плюгавый подцепил Владика за шкирку и поднял со стула.
— Вы девушка кушайте, кушайте, вот салатики, вот колбаска, не стесняйтесь, — он предлагал нашу же еду с щедростью хозяина.
— Спасибо, — усмехнулась я, — Уже накушалась.
— У всех тут примерно одинаковая история, оказался на улице, предложили работу, увезли, родных нет. Малыш в аварию попал, прошлого не помнит, Консерва детдомовский, квартиру отжали и вышвырнули.
— Как здесь оказались? — спросила я.
— Приехали черти с оружием к прежнему хозяину, переговорили с ним, нас построили, выбрали подходящих. Выдали новый шмот и повезли по лесам, по полям. Водила дерева не увидел и нас перевернуло. В живых остались только мы, — он нехорошо оскалился, — Так что мы призраки, нас не существует, у нас нет документов, денег, жилья, родных, нас никто не ищет. С одной стороны страшно для нас, с другой развязывает руки. Предлагаю всем вести себя прилично, и тогда никто не пострадает, за пацана уж извините. Мы поедим, переоденемся, заберем все ценное и двинемся дальше. Моторки ваши приватизируем, — сказал он и приступил к трапезе.
Владик приносил тарелки с едой и ставил перед каждым уголовником. Для меня они всё равно оставались гадами, которые избили пацана, и напали на нас. Могли бы и по-человечески себя вести, попросить, поговорить, мы бы им помогли. А то ведут себя, как хозяева, да и уголовное прошлое накладывает отпечаток.