Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ)
— Эй, как вы там? — осведомился Маленький Джон, заглядывая в ров. — Живы?
Он начал осторожно сползать вниз.
— Ты сбил меня с ног свиньей! — приподнявшись, прорычал Вилл.
— Свиньей? А разве это не кабан? — осведомился Джон, как будто это имело сейчас первостепенное значение.
Локсли захихикал, продолжая нежно обнимать свина за шею.
— Это не кабан! Это просто вонючий, мерзкий, наглый, шелудивый домашний подсвинок! — Статли повернулся, рассматривая животину, и ткнул пальцев в клеймо на выстриженном ухе. — Да к тому же принадлежащий злоязычной ведьме Хемлок! — Вилл разъяренно воззрился на Тука. — Ты, ты… горлопан ученый, какого дьявола ты начал орать: «Кабан!»?! Чему тебя учили в Оксфорде и Саламанке? Латинист драный, ты даже не можешь отличить домашнюю тварь от дикой!
— Теперь я и сам вижу, что это обычная домашняя скотина, contra spem [18], — не моргнув глазом, бодро заявил грязный с ног до головы монах. — Стало быть, руттерфордская ведьма наслала на меня наваждение, тьфу, тьфу, тьфу! И вполне вероятно, именно она и напустила на нас эту зверюгу!
— Зверюгу сожрем, а ведьме свернем шею! — Дик тщетно пытался вытряхнуть землю из взлохмаченных волос. — Хей, а где Аллан и Барсук, неужто до сих пор сидят на дереве? Лопни мои глаза, ведь у Дикона паслось полсотни таких тварей на выгоне в Эдвинстоуне, а он тоже принял эту скотину за кабана!
— Эффект толпы, — буркнул Джон, перешагнув через Кеннета и опустившись на полусгнившее бревно. — Стоит завопить одному — остальные тут же подхватывают. Будь нас сто человек, а не восемь, мы бы запросто смогли принять зайца за волка…
— Во, еще один умник! — заржал Бентли. — Ты, часом, не учился вместе с Туком в Саламанке?
— Подожди, что ты сказал про толпу? — Локсли перестал играть с ушами подсвинка и уставился на Маленького Джона.
— Эффект толпы, — недовольно ответил тот. — А что?
Робин рывком сел, и почуявший свободу подсвинок с визгом кинулся прочь по заросшему влажным мхом дну канавы.
— Куд-да?! — Дик попытался было перехватить улепетывающую тварь за заднюю ногу, но не успел. — Какого черта ты его отпустил, Робин?! Это же был наш обед!
— Пусть бежит, — рассеянно отозвался Локсли. — Может, вдова накормит нас сегодня обедом получше. Да еще в придачу выкатит нам бочонок первосортного эля…
— Хха! Само собой, выкатит — подлив туда сначала отравы! — снова захохотал Дик.
Но его смех стих, стоило ему взглянуть на Локсли. Вожак аутло улыбался мечтательной улыбкой, которая была хорошо знакома шервудским стрелкам.
— Нет дыма без огня, — пробормотал йоркширец и повернулся к Туку: — Скажи, братец, кроме латинской премудрости тебя чему-нибудь учили в Саламанке? Помнится, ты хвалился, будто знаешь лечебные травы не хуже любой деревенской знахарки… Это правда?
— Истинная правда и святая истина, поп scholae, sed vitae discimus [19], — важно подтвердил Тук. — А зачем тебе понадобились мои познания в травах? Неужели у тебя началась лихорадка от этой проклятущей мокротени?
— Нет, меня замучила бессонница, и мне позарез нужно сонное зелье, да такое, чтобы валило с ног! — Вожак «волчьих голов» быстро взглянул на Кеннета: — Кен, в экзекуторах у Певерила все еще ходит старый Губерт?
— Он самый, — пристроившийся рядом с Джоном беспалый аутло хмуро осматривал оперение стрел, порядком пострадавшее при падении. — А что?
— И его помощник по-прежнему трезвеет только по святым пятницам? — в голосе Робина Гуда зазвучали такие нотки, что все разбойники разом перестали ощупывать ушибы и уставились на своего главаря.
— Да, старого пьянчугу только могила исправит. — Кеннет подозрительно прищурился. — Эй, в чем дело, Робин? Ты же не… ты не собираешься сделать то, о чем просила вдова Хемлок?!
— А почему бы и нет? — Локсли поднял глаза к унылому серому небу, по его лицу все шире стала расползаться улыбка. — Разве вольные стрелки, гроза Ноттингемшира, шип в боку норманов, надежда всех честных саксов, могут допустить, чтобы вздернули трех сыновей несчастной вдовы? Трех молодцов, вся вина которых лишь в том, что они взяли принадлежащее им по стародавнему саксонскому праву?
— Да ты совсем спятил! — пискнул Аллан-э-Дэйл, только что спустившийся в ров вслед за смущенным Барсуком. — Хочешь сунуться в ноттингемскую тюрьму?! Вообразил себя Ричардом Львиное Сердце?!
— Ну, если бы у меня была удача его величества, я бы давно уже болтался в петле, — Робин кончил беседовать с небесами и удовлетворенно кивнул, прежде чем спуститься с них на грешную землю. — Кто стал бы собирать за меня выкуп, угоди я в темницу, верно? Нет, я не король, я всего лишь бедный беглец из Бернисделла… и я не собираюсь прорубаться сквозь стражу и брать штурмом тюрьму. Но если завтра Святая Дева Мария будет ко мне благосклонна, Аллан, ты вскоре пропоешь своей малютке Рози новую великолепную балладу!
Глава десятая
ПОЖАР
— О, снизойдите, добрый сэр,До просьбы уст моих!Что мне дадите, добрый сэр,Коль вздерну всех троих?— Во-первых, три обновки дамС удалого плеча,Еще — тринадцать пенсов дамИ званье палача.— Я век свой не был палачом;Мечта моих ночей:Сто виселиц в моем саду —И все для палачей!…Был рога первый зов, как гром!И — молнией к нему —Сто Робингудовых людейПредстало на холму.…На виселице злой шерифВисит. Пенька крепка.Под виселицей, на лужку,Танцуют три стрелка.Повозка, скрипя и колыхаясь, оставила позади тележку молочника, пару недовольно блеющих овец, с трудом разминулась с группой крестьян — и замерла перед возом с хворостом, стоящим почти поперек дороги. Две девушки в серых платьях, которые дремали у заднего бортика повозки, проснулись от толчка и завертели головами.
— Беата, почему мы остановились? — встревожено спросила одна другую, убирая под белое покрывало прядь русых волос.
— Похоже, здесь какой-то праздник! — сквозь зевоту отозвалась ее белокурая спутница. — Еще никогда не видела английских праздников, ужасно хочется посмотреть!
— Не похоже, чтобы это был праздник, — первая девушка боязливо осматривалась по сторонам. — Колокола не звонят, и… Посмотри, Ноттингем уже совсем близко! Неужели на его дорогах всегда так много людей?
Беата снова зевнула, потерла кулаком глаза и затараторила по-английски с дюжим саксом, который сидел на передке их повозки. Тот и сам расспрашивал всех и каждого, и наконец, белокурая девушка повернулась к подруге:
— Правда твоя, Мари, это не праздник. Том говорит — здесь собираются кого-то вешать, и, пока казнь не кончится, нам никак не проехать в город. А, по-моему, ему просто самому хочется поглазеть на повешение!
— А я не хочу смотреть на этот ужас! — замотала головой Мари. — Скажи ему — пусть едет вперед!
— Ну ты же знаешь, какой он, этот англичанин. Говори ему, не говори — уж если упрется, его нипочем не сдвинешь с места.
— Беата, пожалуйста!
Беата пожала плечами и снова заговорила с бородатым саксом, который после долгих препирательств махнул рукой, громким окриком вдохнул жизнь в смирную серую клячу и направил повозку вперед, к воротам Ноттингема.