Пионер в СССР (СИ)
— Как?
— Что «как»? — Фокина уставилась на меня с выражением непонимания на лице.
— Как отправилась следом?
— Аааа…Так когда хватились тебя, в камере нашли старую книгу. Текст практически не разобрать. Она столько раз мокла, высыхала, а потом опять мокла, что я вообще удивлена, как эта книжонка еще не рассыпалась трухой. Единственная глава, которую можно было прочесть…там говорилось о происхождении псиоников. О том, что на самом деле они появились гораздо раньше, чем все мы думали. Некий секретный эксперимент государственного значения. Мозг. Дело в нем. Активация мозга на все сто процентов позволяет задействовать те скрытые резервы, которые недоступны простым людям. Просто раньше считалось, что псионика — итог мутации. В некотором роде, да. Но искусственной мутации. И началось это задолго до третьей мировой…В общем дальше там снова было не разобрать. А потом шла странная фраза. Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить… И значок. Символ. Рядом значилось пояснение, что рисунок надо обвести пальцем. Так понимаю, это ключ…
— Черт…действительно… — Я почесал затылок, а потом уселся прямо на землю скрестив ноги. Мне надо было хорошо подумать. — Был значок, да. Я тоже его обвел…но как-то не придал значения. Думал, дело только в словах. Когда оказался здесь, Ванечкиным, раз сто их повторил. Но сам значок…не помню.
— И я не помню. — Фокина, тяжело вздохнув, плюхнулась рядом. — Не помню чертов значок, хоть убейся. Но это сто процентов ключ, который активизирует что-то касающееся нашимих способностей. Именно в связке со словами работает. А теперь самое интересно…
Девчонка замолчала, выдерживая паузу.
— Способностей больше нет. — Продолжил я вместо нее. — Вернее, есть очень, очень крохотные и далекие отголоски. Но их невозможно зацепить и подтянуть к себе.
— Да. — Маша кивнула. — Я оказалась в ловушке. Тело это дурацкое…пока с ним срасталась, чуть умом не тронулась. Столько глупостей в голове у этой пионерки… Да и не сильно она хотела освобождать место. Прямо вцепилась зубами. Я отчетливо уловила ее мысли. Она решила, будто все происходящее — происки американских спецслужб. Представляешь? Мол, это они ей что-то сделали. И девчонка так свято в эту чушь верила, что ни о чем вообще не думала. Соответственно, заблокировала все воспоминания от меня. Пришлось нехило так пободаться. Еле выпихнула ее в бессознательное. Вот скажи мне, на кой черт американским спецслужбам какая-то пионерка?
— А-а-а-а-а…это, наверное, в тот момент ты как раз басом говорила, глазами вращала и напугала Селёдку до одури.
— Селёдка…– Маша с удивлением посмотрела на меня. — Кто такая Селёдка?
— Да Тупикина твоя. Подружка загадочная.
— Поняла. — Фокина кивнула. — Та девочка, которая по уши в тебя влюблена. Ну, какая же она моя? Тут скорее — твой пассажир. — Фокина искренне рассмеялась. Тихо, но от души.
— Кто влюблена⁈ Ты не плети. Мы с Тупикиной…ну…вроде друзья, наверное. — Предположение Маши показалось мне до ужаса нелепым. Какая любовь, к чертовой матери? Быть этого не может. Селедка считает Ванечкина, как и все остальные, заумным отличником, душнилой.
— Ясно…– Маша опять засмеялась. — В общем-то мужчины, выходит, все в этом одинаковые…Не видите дальше своего носа. Удивительно, почему именно вы становитесь псиониками при столь ограниченном кругозоре.
— Оооой…кто бы говорил? Тебе откуда знать про мужчин и про любовь, если кроме тюрьмы ни черта не видела…
— Слушай…я и в тюрьме насмотрелась побольше многих… — Смех оборвался так резко, будто Маше его отсекли острым ножом.
Честно говоря, в этот момент я почувствовал себя откровенным мудаком. Девчонку пятнадцать лет держали, как лабораторную крысу, взаперти. Конечно, ее исследовали со всех сторон. И даже, так понимаю, с тех, о каких вообще слышать не хотелось бы. Дело не том, что я поборник морали. Совсем нет. Но то, как поступили с ней… Не знаю…Я бы так не поступил. Вот, что скажу. Сколько ей было? Одиннадцатый год. Детство еще даже не закончилось.
— Ладно, разговор не об этом. — Маша быстренько перевела разговор в другое русло. Видимо, ей самой не очень хотелось все это вспоминать. — Мы с тобой, Петя Ванечкин, буду пока называть именно так, в полной, абсолютной, удивительно глубокой жопе. Прийти за тобой я пришла. И даже разыскала. Но толку от этого — ноль. Выбраться мы не сможем. Ты говоришь, отголоски способностей…но я и того не чувствую. С Константином пришлось действовать по старинке. Добрый, проверенный гипноз. Предвосхищая твой вопрос, сразу скажу, да, знаю. Последние лет пять, когда все изучение моих способностей пришло в тупик, потому как они ничем, совершенно ничем не отличаются от твоих, к примеру, один профессор начал по-тихоньку обучать меня стандартной программе псиоников. Умный человек. Предполагал, наверное, что скоро это пригодится…
— Вот у меня только сейчас созрел вопрос… — Я слушал Машу, но сам при этом пялился в ночную темноту, поворачивая свои мысли, как алмаз. Пытался изучить все его грани. — Мы знаем фразу, но по абсолютно неведомой причине не помним знак. Это, подозреваю, тоже часть ключа, открывающего и закрывающего возможности сознания псионика. То есть, если сможем вспомнить символ, либо разыскать его, велика вероятность освобождения из ловушки. Это — ладно. Это, думаю, ты и без меня сообразила. Но…Почему именно сюда? Почему именно в этот год? Почему именно в эти сосуды? Ни ты, ни я не задавали вектор перемещения. Нас закинуло целенаправленно. Выходит, ключ имел эту программу. Понимаешь, о чем я? Программу, в которой предусмотрено и песто, и время, и люди…
— Черт… Ты прав. Ты удивительно прав, Ванечкин… На случайность как-то не сильно похоже. — Маша тоже уставилась вдаль, анализируя мои слова.
Некоторое время мы оба молчали. Подозреваю, думали об одном и том же. Как ни крути, но сейчас мы друг другу нужны. В одиночку справиться с ситуацией будет сложно. Даже, наверное, невозможно. Мы — подростки. Ни я, ни Фокина не сможем провести полноценное расследование, чтоб выяснить, почему программа ключа была настроена на этот период. А главное, кто ее настроил. Честно говоря, начинаю подозревать, тот голос, который звучал в моей башке… Тот, который рассказал про книгу, про возможность сбежать… Этот гад, похоже, все знал. А ещё, подозреваю, он напрямую связан с псионикой, как таковой…
— Нам нужно разобраться во всем и найти этот символ… — Фокина, наконец, озвучила нашу общую мысль. — Пока решаем проблему с возвращением, даю слово, я не причиню тебе вред.
— Я тоже даю слово, что не причиню тебе вред…
Мы посмотрели друг на друга, а потом пожали руки. Для псиоников это значит много. Мы никогда не разбрасывается подобными словами. И в принципе, сейчас даже каждый из нас был почти искренним. Почти… Я не сказал Маше о другом варианте развития событий, который имелся в моей голове. Вернуться? Ну, не знаю… Не могу сказать, что прям очень сильно уже этого хочу. Разбудить свои способности? Вот это — да. Стать самым могущественным человеком в этом времени. Так мне нравится больше. Поэтому лично я, наверное, хотел бы обрести свое прошлое могущество. А возвращаться в тюрьму… Увольте.
Но, конечно же, в данную секунду я смотрел на Машу Фокину искренним взглядом. А еще улыбался. Тоже искренне. Как и она мне.
Мы настолько были увлечены этим процессом надувательства друг друга, что не заметили одной очень интересной детали.
Окна мужского сортира выходили как раз на ту сторону, где мы с Фокиной сидели под деревьями. Расстояние приличное и рассмотреть нас смог бы, наверное, только человек, обладающий орлиным взором. Но в этот момент вдруг в окне появился силуэт. Он выглядывал украдкой. Прятался в тени, опасаясь разоблачения. И если бы мы с Фокиной в этот момент обратили внимание на мужской сортир, а мы, естественно не обратили, мы же псионики, а не психи, мы бы сильно удивились.
В темноте, возле окна стоял Богомол. Вид у него был совершенно нормальный. Даже, слишком нормальный для четырнадцатилетнего подростка. Он наблюдал за нами, хотя по идее, видеть никак не мог. Нас скрывала ночь и тень деревьев.