Из-под палочки (СИ)
— Это будет быстрее всего.
— Я не хочу быстрее, я хочу сама! — насупилась Алиса.
Меж тем к их столику уже рысили двое парней. Эндан почти зарычал, но делать было нечего: ему не стоило привлекать к себе внимание, а в технологиях он разбирался на уровне того, как выключить все уведомления, кроме нужных. Конечно, у него были в министерстве специальные люди… Но парни из-за соседнего столика справятся быстрее, и предполагать иное означало признаться в собственной нерациональности.
Это не мешало ему злиться, глядя, как один из парней склонился над Алисой и почти обнял её, придерживая телефон поверх её руки.
— Не трогайте! — возмутилась девица, и Эндан чуть не рванулся надавать нахалу по шее. — Я сама! Какой адрес вводить?
Парни, перебивая друг друга, принялись диктовать какие-то цифры и на ломаном всеобщем объяснять принципы работы муданжских сетей. Эндану показалось, что часть информации была совершенно лишней и, возможно, её разглашение не понравилось бы Ирнчину — парни, похоже, работали на передовой гостехнологий. Эндан даже мстительно их заснял и послал Ирнчину с припиской, чтобы сделал им строгое внушение. Но сам понимал — таким оболтусам, готовым при виде красивой девушки распушить все перья, ничего важного не доверят.
Наконец технический вопрос был решён и снова зазвучала музыка, хотя экран оставался чёрным. Исполнение отличалось — стало гораздо чётче, ровнее и искусственнее, чем было на записях. Когда пришла пора вступать голосу, мужского Эндан не услышал, зато обе женщины запели на полную громкость. Похоже, что от этой песни у них не сохранилось записи. Наверное, Алиса с её музыкальными способностями ввела мелодию в какое-то приложение, которое теперь и играло.
Эндан сглотнул. От жены у него остался ворох одежды — её собственной и которую она ему шила, стопка гобеленов, гизики, занавески… Он вспоминал её всякий раз, как надевал что-то из парадных, бережно хранимых вещей. Вспомнила, когда на праздники и в памятные даты развешивал по дому её творения. Он регулярно ходил в дом, который построил для неё ещё до свадьбы. Внутри всё было аккуратно убрано, но хранилось в целости. Эндан приходил, вдыхал знакомый, пусть и чуть пыльный запах, и на мгновение переносился в то время, когда всё ещё было хорошо.
Но вот получить в наследство песни… Песни, которых нет нигде, кроме как в твоей голове и головах пары друзей… Ничего, что можно было бы по трогать, понюхать. Даже показать кому-то — и то только в особых условиях, вот как сейчас. Так одиноко…
— Министр-хон, — обратился к нему хозяин. — Как думаете, стоит их пригласить на площадку?
Он кивнул вправо от печки, где под стеной кухни часть пола была приподнята, а с потолка вместо обычных фонариков свисало что-то больше похожее на софиты. Эндан понимал, что выпускать двух нетрезвых женщин на сцену — это напрашиваться на проблемы, но… сердце его дрогнуло. Алиса не могла просто достать наследие брата из ящика. Кто знает, когда у неё в следующий раз будет возможность соприкоснуться с его творениями?
— Давайте, — выдохнул Эндан.
Хозяин отошёл, и через пару минут над маленькой сценой вспыхнул яркий, приглашающий свет. На металлическом столике у края поблёскивали золотистые микрофоны-прищепки.
— О, пошли, — обрадовалась Хотон-хон. — Стоя удобнее.
Алиса с трудом встала с подушек и чуть не запнулась за угол стола — Эндан дёрнулся было её подхватить, но она справилась и взобралась на сцену, всё в том же концертном тёмно-красном платье. Диль Яргуй остался на подушке: в трактире было жарко, особенно так близко к печке. Хотон-хон тоже сбросила верхний диль и осталась в тонком шёлковом нижнем, но у неё хотя бы были длинные рукава и высокий воротник, а вот Алиса сверкала на весь трактир голыми плечами, порозовевшими от жары. С такого расстояния Эндан никак не мог бы разглядеть веснушки, но ему всё равно казалось, что он их видит, что они позолотой разлетаются в воздухе от каждого резкого движения своей хозяйки и создают вокруг неё светящийся ореол. Он протёр глаза.
Песня, которую женщины выбрали, не помогала. Они договорились перед началом, так что теперь Хотон-хон что-то непонятное шептала в свой микрофон, создавая ритм, а Алиса, допив своё вино, начала с тихих жалоб на жизнь, подняв плечи к ушам и вцепившись руками в чашечку. Однако с каждой строкой голос её креп, голова поднималась, и вскоре её нежный, с хрипотцой тон затопил весь зал. Её голос был совсем не таким, как у брата. Тот пел, как будто выделывал акробатические трюки или завязывал языком хвостик от вишни, он плёл кружево, рисовал узор — по линеечкам и клеточкам того, что, наверное, было земной музыкальной наукой. Он делал это виртуозно, с пируэтами и сальто, он позволял себе уместную небрежность и обращал в свою пользу законы и ожидания.
Голос Алисы был дикарём. Он подхрипывал и врезался в уши наточенным лезвием, он стелился степной травой и вился лозой по старому забору, тянулся к небу. Он то пропадал, то вновь появлялся, уцепившись репьём за этот мир, когда казалось, что вот-вот рассыплется кашлем. Наконец на последнем припеве Алиса раскинула руки, и звук из неё полился чистый, пронзительный и такой настоящий, словно он был её последним оружием в битве за жизнь. Хотон-хон застыла с раскрытым ртом и забыла бормотать свою ритмичную скороговорку.
Песня оборвалась на полуслове — кажется, это было так задумано. Зал взорвался хлопками и свистом. Алиса вздрогнула, как будто только что вспомнила, где находится. Эндан отодвинулся поглубже в тень.
— Я и не знала, что ты так круто поёшь, — заметила Хотон-хон, забыв выключить микрофон. Или просто не удосужившись.
— Да я так, — Алиса отмахнулась. — Я так и не научилась нормально, потому и пошла на скрипку в итоге.
— Фига се не научилась, — полностью выразила Хотон-хон мысль Эндана.
— Ну это же не оперный голос, — пояснила Алиса, снова сжимаясь в ежистый комок.
Хотон-хон обвела вытянутой рукой полукруг на уровне плеча, будто указывая на всё вокруг:
— Мир велик, на опере свет клином не сошёлся.
— Давай… ещё что-нибудь споём, — перевела тему Алиса и присела к краю сцены, где теперь стоял её телефон в дистрибуторе.
— Давай! — легко согласилась Хотон-хон, и они завели новую мелодию.
Эндан был рациональным человеком. Он не терял голову от эмоций. Он спокойно переносил стрессовые ситуации. Он решал сложные проблемы под давлением. У него всё всегда было заблаговременно и в таблицах.
Вот и сейчас он справился с собой и вместо того, чтобы выпадать из реальности на каждом распеве, сосредоточился на оценке рисков. До сих пор почти все песни были на родном языке Хотон-хон, Эндан его не знал, но на слух определял, привык. Однако по мере того, как пустела вторая бутылка, в ход пошли уже не только песни пропавшего брата, а и просто что-то, что женщинам навернулось на язык. Они резво тягали друг у друга дистрибутор — к счастью, он был только один, иначе они бы, наверное, поставили две мелодии сразу. Но вкусы их в большой степени совпадали, так что почти все песни они пели вдвоём, иногда даже расслаивая их на два голоса, повыше и пониже. На Муданге так никогда не делали, и от резонанса у Эндана всякий раз дрожь по хребту пробегала.
Чтобы отвлечься, всякий раз, как женщины заводили песню на всеобщем, Эндан распознавал её с телефона и тут же смотрел слова, чтобы убедиться, что там нет ничего такого, за что Хотон-хон могли бы осудить. Не то чтобы её это волновало, но это волновало весь остальной дворец. В очередной раз проверив текст, Эндан не выдержал и снова набрал Ахмад-хона.
— Ого как заливаются, — оценил тот, едва взяв трубку.
— Они поют о несложившемся браке, — предупредил Эндан. — Это известная песня, её легко найти. Кто-то может…
— Ну-ка, скинь, — попросил Ахмад-хон. Эндан отправил ему расшифровку текста. — Мгм, да нет, не переживай, у нас пока ещё не такой уровень образования, чтобы случайные посетители трактира в этом тексте поняли все метафоры, тем более, что они описывают ситуации, которых в муданжском браке в принципе не бывает. Пускай поют.