Время Волка
Домой он добрался затемно. Решив, что Оксана уже спит, открыл дверь своим ключом. Но Оксана не спала, она сидела в кресле возле все еще не распакованного чемодана и ждала его.
– Явился, кобель?
Лёнька опешил. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.
– И где ты был?
– У Фридмана. Он же при тебе звонил! – возмутился Лёня.
– Ах, у Фридмана! Так я тебе и поверила! Да о твоих кобелированиях вся Москва говорит! Стоило мне уехать, как ты домой начал баб водить, да? Дорвался?
– Оксана, ты в своём уме? Каких баб? Я весь день работал с композитором. Ты что, не слышишь, что я охрип? Я целый день пел!
Лёня начал раздражаться. Право, это же глупо! На пустом месте! Какие-то нелепые подозрения, придирки. К тому же, он устал и физически, и эмоционально, дорога домой его окончательно вымотала, и хотелось быстрее лечь в постель.
– Хватит мне заливать, – взвизгнула Оксана. – Стал бы с тобой, неудачником, Фридман связываться! Мало у него нормальных артистов! Лёня, я всё понимаю, но домой можно было не водить? Мне теперь ложиться в кровать, где ты каких-то б…й трахал?
– Да с чего ты взяла?!
Он редко повышал голос, с института привык беречь связки, да и темперамент не тот, чтобы орать по любому поводу. Но Оксана его окончательно вывела из себя.
– Полюбуйся!
Оксана демонстративно распахнула дверцы серванта.
– Где ещё один фужер? Я очень сомневаюсь, что ты стал бы доставать парадную посуду, чтобы попить нарзана! Вывод напрашивается один – ты приводил баб и распивал с ними шампанское из фужеров, подаренных нам на свадьбу! Циничная ты сволочь!
– Да послушай ты, истеричка! – не выдержал Лёня. – Борька приходил с Полиной. Я имею право привести гостей? Это и мой дом тоже!
– Прекрати врать! Верка мне всё рассказала, кто и когда к тебе ходил!
Оксана дошла до кондиции и на последних словах залепила ему пощёчину, неловко пройдясь длинными ногтями по щеке. Лёнька схватился за лицо.
– Дура! Ты что наделала? Мне на сцену выходить скоро!
Верку, её подружку, он терпеть не мог. Постоянно у них ошивалась, могла по два часа сидеть с Оксаной на кухне, обсасывая тему «все мужики сволочи». Но когда Лёня проходил мимо, посматривала на него взглядом, говорящим, что она совсем не прочь эту конкретную сволочь уложить в постель. Лёня недоумевал, как можно дружить с женщиной, строящей глазки твоему мужу при тебе же, ему претили бабские сплетни на кухне и раздражал писклявый голос Веры. Проблема заключалась в том, что жила Вера в соседнем доме, а потому бывала у них часто. Ну и могла видеть с балкона, кто заходит в их подъезд, кто выходит.
Больше объясняться и оправдываться Лёня не хотел. Подхватил портфель с нотами и хлопнул дверью. Кажется, тогда он в первый раз пришёл ночевать к Боре и Полине. Они жили в двушке, и Поля постелила ему в зале на диване, а Борька достал бутылку водки и уволок друга на кухню, заниматься психотерапией.
* * *
Лёнька прожил у Бори и Полины почти месяц, до самой их свадьбы. Он тогда впервые понял, что семейная жизнь может быть совершенно не такой, как у них с Оксаной. Если раньше ему было особенно не с чем сравнивать – бабушка, сколько он её помнил, жила одна, а холодно-равнодушный союз отца и Ангелины вообще язык не поворачивался назвать семьёй, – то теперь он ежедневно видел пример по-настоящему тёплых отношений. Поля тоже училась в мединституте, только на первом курсе, но это совершенно не мешало ей вскакивать в шесть утра, чтобы к семи, когда Борька, а теперь ещё и Лёня, сонные и заторможенные, выползут на кухню, накормить их только что пожаренными гренками, сырниками или блинчиками. Если у неё выдавался перерыв между парами, она мчалась домой, чтобы приготовить ужин, благо, жили в центре. Квартира всегда сверкала чистотой, а в холодильнике обязательно стояла кастрюлька с чем-нибудь вкусным. Лёня искренне не понимал, когда Полина успевает и учиться, и заниматься хозяйством, и стоять в очередях за продуктами. Но самое главное, что его удивляло, это не еда и не уют, а отношения между ними. Рядом с ними обоими хотелось сидеть и греться, будто возле печки. Никаких криков и постоянного недовольства друг другом, выяснения отношений и даже просто поддёвок. Поля постоянно улыбалась, у неё всегда было хорошее настроение и, если Борька приходил мрачнее тучи, жалуясь на руководителя интернатуры или какого-нибудь нерадивого больного, умела за пять минут рассеять надвигающуюся грозу.
– Повезло тебе, – во время очередных вечерних посиделок на кухне заметил Лёня. – Не невеста, а золото.
– Потому что не артистка. – Борька аккуратно вытер остатки соуса кусочком хлеба и поставил тарелку в раковину. – Я тебе говорил, не женись на артистке. Ты у неё всегда будешь на втором месте после сцены. Если не на десятом. Кто бы спорил, Оксанка у тебя красавица. Только, друг, разделять надо девушек для романтических приключений и девушек для семейной жизни.
Лёнька замер, не донеся ложку до рта. Поднял на Борьку глаза.
– Ты хочешь сказать, что у тебя есть ещё кто-то?
Борька покосился на плотно прикрытую дверь в кухню – Полина уже поужинала и ушла в комнату готовиться к завтрашнему семинару.
– Я хочу сказать, что очень люблю Полю, но есть любовь, а есть удовольствия другого рода. Если ты понимаешь, о чём я. И с Оксаной твоей тебе надо было крутить роман, но не звать её под венец. Разводись, всё равно толку не выйдет. Или хотя бы начни гулять, чтобы скандалы случались за дело, а не просто так.
– Да иди ты! – возмутился Лёня.
Но к Борьке он привык прислушиваться, да и ошибался тот редко. С Оксаной нужно было что-то решать, он не мог жить у друзей вечно. Жена не звонила, не появлялась, он вообще ничего о ней не слышал и не знал. По-хорошему, надо было проявить благородство, и как мужчине первому сделать шаг к примирению. Но Лёня сомневался, что хочет мириться. Да, он скучал по Оксане, но стоило представить, что нужно возвращаться в дом, где им всегда недовольны, всегда в чём-то подозревают и обвиняют, как все его благие порывы пропадали. Однако через неделю Боря с Полиной должны были играть свадьбу, и хотя бы на время медового месяца следовало оставить молодых наедине друг с другом. А тут ещё и Бенчук, редактор Гостелерадио, который принимал его на работу, вдруг подошел с разговором:
– Лёня, ты прости, что вмешиваюсь, но слухи ходят. Фамилия-то у тебя редкая, запоминающаяся. Оксана Волк, случайно, не твоя жена?
– Моя. А что случилось?
– И она у Катаринского танцевала?
– Танцует, – поправил Лёня.
Бенчук как-то странно на него посмотрел и покачал головой.
– Говорят, он её выгнал за поведение, дискредитирующее ансамбль. Я потому к тебе и подошёл. Лёнь, ты бы с ней поговорил, как-то уладил. Пойми, ты ведь певец, выходишь в эфир, вот уже и на радио стали песни твои звучать, на концертах появляешься, газеты тобой интересуются. Неизбежно будет внимание не только к тебе, но и к твоей супруге. И она тоже должна соответствовать образу советского артиста.
Лёня ничего не понял, но выяснять подробности у Бенчука не стал. Зато в тот же день поехал в Марьину рощу. Оксана оказалась дома, в совершенно разобранном виде – лохматая, в грязном халате, с отёкшим лицом.
– Явился! – прокомментировала она его появление. – Картина маслом – муж явился! Не прошло и месяца!
– Ты что, пьяная? – поразился Лёня.
От неё пахло перегаром, да и бутылки валялись повсюду. В комнате бардак, на полу стоят грязные тарелки, диван завален каким-то тряпьём, на столе груда фотографий. Их совместных фотографий!
– Да хоть бы и пьяная! Тебе-то что?
– Так это правда? Тебя выгнали из ансамбля? За пьянку, что ли?
– И не только, – хихикнула Оксанка. – За это… как его… Порочащие образ советского артиста связи, вот! Выговорила! Что ты пялишься? Думал, я тебе верность буду хранить, пока ты кобелируешь? У меня, знаешь ли, годы идут, мне ребёночка заводить надо, жизнь свою устраивать.