Время Волка

– Тебя я оформлю как конферансье, – возбуждённо объяснял он. – Ничего сложного, будешь выходить, песни объявлять! А Полинку просто за свой счёт возьмём, две ставки я не выбью. Ничего страшного, купим ей билет до Симферополя, а там нас уже автобус будет возить. Борька, ты только подумай: Ялта, Севастополь, Феодосия! Накупаемся, отдохнём! Вечером у меня концерт, зато весь день свободен. Бери отпуск или отгулы, что там у тебя есть, и поехали!
Я тогда напомнил ему, что нам обоим не мешало бы съездить в Сочи. Я года два как не навещал маму, а он – Серафиму Ивановну, которая все больше сдавала, и мы уже поднимали вопрос о том, чтобы перевезти её в Москву. Лёнька экстренно решал вопрос с жильём, все свободные деньги вбухивал в кооператив, строил «двушку» с тем расчётом, чтобы в одну комнату поселить бабушку. Но строительство затягивалось, а Серафима Ивановна по телефону упорно заявляла, что никуда переезжать не собирается и всё у неё прекрасно.
– Мне отпуск никто не даст, – вздохнул Лёня. – У меня до конца лета каждый день расписан. И после Крыма Урал, между прочим, а там даже сейчас холодина.
В итоге я согласился. Взял отгулы, благо за месяцы работы в две смены их накопилось достаточно. Полина не работала, так что собрались мы моментально. Лёнька каким-то чудом выбил мне временную ставку конферансье, а Полине дополнительный билет на самолёт, и мы поехали.
Вот тогда я впервые понял, каким небожителем стал наш Лёнька. Нас встречали в Симферополе как генерального секретаря и его свиту: с хлебом-солью, на правительственной «Волге» (Лёнины музыканты, правда, добирались до Ялты, где нам предстояло жить, на автобусе, но нас с Полей он сразу обозначил как самых близких друзей, и на нас мгновенно распространились все причитающиеся ему блага). Гостиница тоже оказалась по тем временам шикарной, с чистым бельём, вежливым персоналом и рестораном на первом этаже, в котором подавали молочные коктейли с соломинкой. Поля сияла, как начищенный пятак, бегала пить коктейли, купалась до одури в море и долго сидела на балконе с книжкой, дыша свежим воздухом и любуясь огромными соснами.
Лёнькин номер оказался напротив нашего, и когда глубокой ночью у него стукнула дверь, я, спящий чутко, как и положено врачу, сразу проснулся. Привычка беспокоиться о товарище артисте у меня была уже тогда, и я выскользнул в коридор. Мало ли, может, ему нехорошо после всего выпитого и он пошёл к дежурной по этажу за анальгином? Первый успешный концерт в Крыму мы отметили в ресторане, перепробовали все местные вина, потом перешли на коньяк, словом, у меня тоже голова трещала, но я предусмотрительно разгрыз таблетку перед тем, как завалиться спать.
Лёнька действительно оказался в коридоре, но не один. Кое-как одетый, в перекошенных брюках и застёгнутой на две пуговицы рубашке, он вёл под локоть барышню. Молодую и весьма симпатичную брюнеточку с третьим размером. Вид барышня имела тоже растрёпанный, но вполне приличный, дамы лёгкого поведения выглядели иначе. Не знаю, как описать, но мужчины обычно чувствуют такие вещи.
Увидев меня, Лёнька вздрогнул, сделал большие глаза, мол, потом всё объясню, и невозмутимо продолжил путь к выходу, что-то нашёптывая барышне на ухо. Мешать я им не стал, устроился у окна, сделал вид, что воздухом дышу. Ну да, в четыре часа утра-то. Решил дождаться Лёньку, интересно же, где он умудрился подцепить девушку посреди ночи? Ведь когда мы расходились вечером по комнатам, он был один. В окно она к нему, что ли, залезла? И почему теперь он ее выпроваживает? Боится, что горничная утром застанет? Так видел я, как эти горничные на Волка смотрят, автографа будет достаточно, чтобы ему позволили тут хоть бордель устроить.
Однако вернулся Лёнька не один. С ним шла другая девушка, по виду – вообще студентка, причём какого-нибудь серьёзного института, отличница, спортсменка и комсомолка. В очках, строгой блузке и целомудренной юбке ниже колена. Лёня вёл её под локоток и тоже что-то шептал на ушко. Девушка стеснялась, краснела, но шагала с ним «в номера» довольно уверенно. Я сильно пожалел, что спрятаться мне негде, не в окно же сигать. Увидев меня, любителя ночного воздуха, девушка ойкнула и остановилась, но Лёня снова сделал большие глаза и уверенно впихнул барышню в свой номер. Спустя несколько минут вынырнул ко мне в коридор.
 
– Ты чего тут делаешь?!
– А ты?! – возмутился я. – Это что сейчас было?
– Смена караула, – хихикнул Лёнька. – Их, понимаешь ли, много. А ночей мало…
Вот тогда я ему в первый раз в жизни позавидовал.
Потом-то я уже понял схему. В каждом городе Лёньку ждали толпы поклонниц самого разного возраста: и пионерки, и комсомолки, и пенсионерки. На любой вкус. Сейчас, конечно, остались всё больше бабушки и зал во время его концертов напоминает филиал дома престарелых. А тогда было очень много девчонок, красивых, молодых и по уши в Лёньку влюблённых. Они осаждали служебные выходы в надежде на автограф или хотя бы просто взгляд в их сторону. Они самым немыслимым образом узнавали, в какой гостинице он поселится, и фланировали возле неё до конца гастролей. Самые смелые даже проникали в фойе и поджидали его там. Вот среди них-то Лёня и выбирал.
– А чего мне? – Пожимал друг плечами на мои вопросы. – Помнишь, как у нас на Кавказе говорят: «Если женщина хочет, отказывать ей нельзя!»
Тоже мне, горец нашёлся! Но, в общем, я его понимал. Во-первых, он не был связан семейными узами и мог делать что угодно. Во-вторых, всё происходило исключительно по обоюдному согласию. В-третьих, он честно предупреждал девушек, что ночь будет первой и последней. Лёнька выработал правило, которому неукоснительно следовал: с каждой девушкой, пусть даже самой красивой, не больше одной встречи. Исключительно из соображений безопасности – в противном случае девушка воображала, что она особенная, что между ними любовь и Волк заберёт её в Москву и женится. А мой друг совершенно не собирался жениться, истории с Оксанкой ему хватило за глаза.
Я, занудный доктор, конечно, напомнил ему тогда о всяких нехороших последствиях, от случайных беременностей до трудноизлечимых болезней, но Лёнька только отмахнулся, мол, пока ничего не произошло, авось и дальше пронесёт. И, что интересно, проносило, хотя средства предохранения в СССР пребывали в весьма плачевном состоянии.
Полине я тогда ничего не рассказал, разумеется, хотя от стука просыпался каждую ночь на протяжении всех тех незабываемых крымских гастролей. Оставалось поражаться, как у Лёньки на всё хватало сил: полдня мы проводили на море, потом ехали на концерт, за которым обязательно следовало застолье. Лично я после всего этого валился с ног, и проблемой продолжения рода мы с Полей занимались исключительно по утрам. А наш герой-любовник стучал дверью до самого рассвета.
Что интересно, в Москве Лёнька вёл себя совершенно иначе. То ли не хотел связываться с местными поклонницами, от которых так легко не отделаешься, то ли опасался, что о его проделках узнают высокопоставленные товарищи. Не секрет ведь, что за артистами приглядывали. Они и так выбивались из толпы среднестатистических советских граждан. Например, Лёнькина концертная ставка выросла до пятидесяти рублей, и за два концерта он зарабатывал примерно столько же, сколько инженер за месяц. Сами артисты, правда, считали, что государство их обдирает, ведь собирая двадцатитысячный стадион, пусть даже по рублю с человека, они приносили в копилку государства несоизмеримо больше, чем получали. Но то же государство бесплатно давало артистам эфиры, студии, выпускало пластинки, и даже за песни при тогдашней системе певец авторам ничего не платил. А сейчас Лёнька должен платить абсолютно за всё: за перелёт, за аренду зала, за расклеивание афиш, за гостиницу и питание. Он платит зарплату музыкантам и покупает песни. Так что ещё вопрос, что для артиста выгоднее.
Так вот, за артистами ответственные товарищи присматривали, и на гастролях в том числе, особенно зарубежных. Но если ты не переходил рамки дозволенного, например, не устраивал пьяных дебошей и не насиловал малолеток, то на прочие мелкие шалости смотрели сквозь пальцы. По крайней мере, Лёньке его подвиги сходили с рук. До тех пор, пока он не поссорился с Кигелем.