Последняя из рода Страут (СИ)

Ну или побыть в тишине, что было совсем уж редкостью. Это с суши плаванье на корабле казалось романтичным, а по факту каждый день приходилось смотреть на одни и те же лица и с этими же самыми лицами сталкиваться там, где они тоже пытались найти уединение. 
А его — уединения — на судне просто не было. Собственно, это и стало той самой причиной, почему с моим нахождением здесь команда все-таки смирилась. Сделать это они попросту были вынуждены. Однако косо в мою сторону все равно посматривали. Но только тогда, когда капитан этого не видел. 
— Та не хлюзди, — подбадривала меня все та же Роззи, которая чужие взгляды в мою сторону тоже подмечала. — Било бы на кого внимание обращать. Ше с них взять-таки, с этих оборванцев невоспитанных? 
— Не такие они уж и невоспитанные, — отчего-то вступилась я за пиратов, в очередной раз намывая палубу. 
Птицы словно договорились между собой и теперь гадить приходили в два раза чаще, будто проверяя меня на прочность. А я что? У меня варианта отказаться от такой дурно пахнущей работы не было. 
— Йклмн, как вам это нравится? — громко возмутилась морская свинка. — Ты йих ешо пожалей! 
— Что тут у вас? 
Последняя фраза принадлежала покинувшему свой кабинет капитану. Всегда, когда он только появлялся на палубе, на судне все разом на несколько мгновений замолкало. А потом приходило в движение с новой силой. 
Вот и на этот раз. Чуть не выронив швабру от неожиданности, я быстро посмотрела на мужчину, тут же спрятала взгляд и стала тереть тряпкой еще интенсивнее. 
— А таки ше тут у нас? — переспросила Роззи удивленно и вдруг мне подмигнула. — Ох, сколько времени? 
Который сейчас час, знал разве что капитан, у которого в кабинете имелись самые настоящие деревянные напольные часы, но ответ морской свинке и не требовался. Она просто нашла причину сбежать. Пробубнила что-то невразумительное и мало понятное и оставила нас один на один, чего делать не должна была. 
Она-то знала, как именно я отношусь к Арсу, хотя ответа на этот вопрос не ведала даже я сама. Однако больше всего меня волновало другое — то, как он относился ко мне. 
В тот раз, когда Роззи нас оставила, он сунул мне в руки небольшую баночку, в каких обычно мама хранила пудру. 
— Зачем это? — спросила я, рассматривая подарок. 
На фоне красных от ледяной воды рук и иссушенной поврежденной кожи серебряная баночка, словно сделанная из ртути, казалась праздничной и нарядной. В крышку ее так вообще можно было смотреться, как в зеркало. Только отражение больше привычным не являлось. 
Выглядела я совсем иначе. 
— Это заживляющая мазь. 
Осознание длилось какой-то миг. Я сразу поняла, что это мазь для моих многострадальных рук, даже касаться которых мне уже было больно, не говоря о том, чтобы выполнять свои обязанности. 
Нет, я их, конечно, все равно выполняла, но через силу, сжимая зубы и чаще просто игнорируя боль. Только слезы иногда по щекам сами катились. Их контролировать получалось не всегда. 
Благодарность во мне родилась мгновенно и еще быстрее разрослась до самого настоящего урагана. Однако выразить все свои эмоции или хотя бы сказать такое простое «спасибо» я не успела. Капитан уже ушел, решив не дожидаться моей реакции. 
Но несмотря на это приятно было даже очень. И еще приятнее стало, когда на следующее утро кожа на руках почти перестала болеть, а к этому вечеру от былых неудобств и вовсе не осталось следа. 
Я о них просто забыла, но, как назло, появились другие. И не абы какие неудобства, а самые настоящие неприятности. 
Я как раз заканчивала мыть верхнюю палубу перед сном, когда почувствовала скрытое напряжение. Все внутри меня вдруг сжалось, завопило об опасности, но я никак не могла понять, с чем связаны эти ощущения. 
Большая часть команды давно отдыхала на нижней палубе, куда я вообще никогда не ходила. Меньшая — как и каждый день, стояла на вверенных им постах. 
Море было на удивление тихим и спокойным, даже бесшумным. Теплый ветер едва-едва касался лица. На горизонте не виднелся чужой корабль, а странный сон больше не повторялся. 
 
Мысленно я перебрала все, что могло меня напрягать. Волноваться было просто не о чем, но плохое предчувствие никак не отпускало. 
Домыв последний пятачок, я порывисто крутанулась на пятках и неожиданно уткнулась носом прямо в чужую, липкую от жары, дурно пахнущую грудь. Шаг назад сделала мгновенно и не задумываясь. Он получился настолько резким, что я запнулась о ведро и едва не упала, но меня крепко ухватили за плечо. 
— И куда это ты собралась, красавица? — поинтересовались у меня с неприятной усмешкой. 
Этого матроса мне уже доводилось видеть раньше. Молодой, юркий, поджарый и, как многие, загорелый. Он вечно крутился рядом с пушками, что стояли на верхней палубе. Два дня назад даже чистил их, оттого и несло от него до сих пор порохом. 
Уверенно. Я должна вести себя уверенно. Так говорил Арс. А иначе меня никогда не примут за свою. 
— Пройти дай, — произнесла я на удивление грубо и твердо, не узнавая собственный голос. 
Еще и плечом дернула, чтобы высвободиться. И, как ни странно, помогло. 
— И куда это пройти? — Пират оскалился еще больше, демонстрируя улыбку без переднего зуба. Освобождать путь он, судя по всему, не собирался. — Я здесь, ты здесь, а больше нам никто и не нужен. 
— Я сказала: дай пройти, — ринулась я вперед, налегая всем телом, словно таран, но меня без особых усилий поймали и скрутили. 
— А ты дерзкая, да? — прошептал он мне на ухо и почти получил локтем в подбородок, отчего и прошипел: — Люблю дерзких. 
Наверное, именно в этот момент я и поняла, что уже изменилась. Прошлая Арибелла в такой ситуации давно истошно вопила бы, прося о помощи, на всю округу. И не потому, что не могла бы справиться сама, а потому, что справляться самой в наших кругах было попросту не принято. 
Но это прошлая я. Здесь и сейчас же, напротив, я хорошо осознала, что ни за что на свете не закричу и уж тем более не попрошу о помощи. Потому что могу обойтись без чужого участия. Потому что я не жертва и жертвой никогда не стану. 
Один раз я уже убежала, о чем сожалела до сих пор. Второго раза просто не будет. 
Я дралась. Наверное, со стороны это выглядело глупо, некрасиво и недостойно, но я действительно дралась, как бывало это между парнями-конюхами. И пиналась, и кулаками махалась, и даже затылком о чужой нос приложилась, ойкнув от неожиданной боли. 
Но не остановилась. Наоборот, получив освобождение из захвата, как следует вооружилась деревянной шваброй, замахнувшись посильнее и… 
От расправы за покушение на девичью честь матроса уберег строгий голос, заставивший меня замереть каменным изваянием: 
— Что здесь происходит? 
И столько надежды появилось в глазах недобитого! Так бы шваброй и огрела! Но вместо этого пришлось выпрямляться и выкручиваться: 
— Палубу драю, капитан. 
— Палубу или моего матроса? — поинтересовались у меня вроде как строго, но со смешливыми нотками. То ли в голосе, то ли во взгляде, то ли мне вообще показалось. 
Темно уже все-таки было. 
Обозначенный бессовестный юноша за это время уже успел немного выпрямиться, но не до конца. Коленки оставались согнутыми, а глаза его, как ни странно, слезились. И разбитая губа характерно подергивалась, пока он старательно на меня не смотрел. 
— И матроса в том числе, — чистосердечно призналась я, неожиданно громко шмыгнув носом. — Я вообще чистоту уважаю. 
— А ты, стало быть, помогать вызвался? — обратился Арс к несчастному. 
— Так точно, капитан, — пропищал матрос вдруг ставшим тоненьким голосом. 
Злорадству моему не было предела! Все-таки не по коленке попала! А ведь почти не метилась! 
— Ну раз ты так помогать любишь, то завтра вместо нее палубу драить будешь, — решил господин Айверс, и, как на мой взгляд, справедливо. — И послезавтра, пожалуй, — размышляя, добавил он и на этом не остановился: — И еще три дня сверху.