Расколотая империя (СИ)
— Сынок, — прошептала Милева. — Бедный мой сынок. И это твой выход? — разозлилась она. — Все считают меня мертвой. Даже мой несчастный мальчик. Я должна быть с ним!
— Ты хочешь вновь подвергнуть его опасности?
— Но он в отчаянье! Я должна подать ему весточку, что жива.
Она дернулась, словно пытаясь убежать, но рука Тара сжала ее плечо. Милева попыталась вырваться, но Первый принц держал крепко.
— Не считай наших врагов тупицами. За ним следят. Пока он с Сейлан — он в безопасности.
— И в отчаянье! Это слишком жестоко.
— Зато его ненависть стала лучшим щитом из возможных. Кланы любят строить долгоиграющие планы. Они уже думают, как использовать Рантора против меня и отстанут от него на время. Будут задабривать, выражать сочувствие и поддержку. Это лучший вариант из возможных. А что ему можешь предложить ты? Бегство? Изгнание? Жизнь под чужим именем в чужой стране? Да и то если вам удастся сбежать.
— И все равно, это слишком жестоко. — Милева вновь попыталась вырваться, но уже не так отчаянно. Умом она понимала — Тар прав. Она и Рантор — две его последние слабости. И теперь обе эти слабости выведены из игры.
— Ничего, считай это испытание.
— Он ребенок! Твой сын!
— Именно поэтому он должен стать сильнее, чтобы просто выжить! Пламя горна и удары тяжелого молота выбивают из заготовки шлак, оставляя добрую сталь.
— Он ребенок! — вновь повторила Милева. — Оставь эти нелепые аллюзии твоей матери. Ты безумен, как она!
— Возможно, — не стал спорить он. — Но благодаря ее жестоким урокам я все еще жив. Назло всем нашим врагам.
Милева жадно втянула носом воздух, стараясь успокоиться. Поздно что-то менять. Как минимум, нужно выждать несколько дней.
— И с каких это пор твои враги внезапно стали нашими? — зло уточнила она. — Все что я хочу — мирно жить со своим сыном. Подальше от всей этой кровавой грызни за власть.
— Ты хочешь невозможного. Да и сама это понимаешь, просто боишься признать. От судьбы не уйти, Огонек. — Тар обнял ее, прижимая к себе. — А наши — связаны. Давно связаны.
— Я тебя ненавижу, — процедила она, но вырываться не стала, просто положила голову на его плечо. — Ты пришел и вновь все испортил.
— Ненавидь. Но вместе мы можем все исправить.
— Зачем? И что потом? Я не хочу становиться императрицей.
— Затем, — Тар отстранился и вновь посмотрел ей прямо в глаза, — что тогда ты станешь сама определять свою судьбу и судьбу Рантора. Я не буду вмешиваться.
— Врешь, — не поверила Милева. — Ты эгоист и собственник.
— Даю тебе слово. А ты знаешь — такими обещаниями я не разбрасываюсь. Мне достаточно того, что вы просто есть.
Милева нахмурилась. Верить или нет? Тому старому Тару она с легкостью могла доверить свою жизнь. Новому, пожалуй, тоже. Хотя после сцены на площади появились сомнения. Но СВОЮ жизнь, а не жизнь сына. Особенно если вспомнить методы воспитания, почерпнутые им у Первой императрицы.
И все же, эта льдышка прав — выхода у нее нет.
— Тебе лучше сдержать свое обещание, — сказала она, потеребив навершие меча. — Или я найду способ тебя убить.
* * *— Убить всех астшанских выродков! — неизвестно, кто первым кинул этот клич, но толпа, заполнившая Торговую улицу, подхватила его с радостным, близким к безумию энтузиазмом. Всегда приятно найти виновника. А еще приятней — отомстить ему за свое унижение и страх… даже если он невиновен.
— Смерть им! Смерть! Смерть!
Первой жертвой стал прилавок с роскошными астшанскими коврами. Его владелец оказался глуп или слишком жаден — открыл торговлю, а не решил обождать несколько дней, как поступили другие астшанцы.
Жалкий лепет его оправданий никто не слушал. В ход пошли кулаки, палки, камни. А когда торговец упал еще и ноги, пока живое тело не превратилось в кусок измочаленной плоти, из которой уходила жизнь. Лавку подожгли, под шумок растащив часть ковров. Рядом с охваченным огнем прилавком завязалась драка, то пылающие праведным гневом патриоты империи не поделили захваченную добычу.
За лавкой торговца коврами последовала тележка с фруктами. Она принадлежала не астшанецу, а выходцу с Золотого архипелага, но разгоряченной криками и первой кровью толпе такие мелочи были неинтересны. Смуглокожий торговец повалился на мостовую, получив удар мясницким тесаком. Тележку перевернули, а южные фрукты покатились по мостовой и нашли свой конец под ногами бунтующих горожан.
Кровавое безумие ширилось. Любой, в ком заподозрили астшанца, становился жертвой разъяренной толпы. Постоялый двор в дальнем конце Торговой улицы объял огонь. Людей, пытавшихся выбраться из пламени с хохотом заталкивали обратно, не разбираясь астшанцы они или граждане империи. Один из истязателей так увлекся заталкиванием в огонь одного из астшанцев, что сам влетел в задымленный дверной проем. Когда же он попытался выйти обратно, толпа с радостным улюлюканьем не дала ему этого сделать и палач разделил участь своих жертв.
Погромы прокатились по Торговой улице. Выплеснулись в Серебряный город. Где-то под шумок один торговец пырнул кинжалом конкурента, который был вполне себе гражданином империи, никак не связанным с Астшаном и астшанцами. В другом месте разграбили склад торговой компании, также совершенно несвязанной с Астшаном. Кто в таком хаосе станет разбираться в деталях?
— Посольство Астшана! — крикнул кто-то, науськивая толпу на новую цель. — Сожжем главное гнездо выродков! Предадим его огню!
— Сожжем! Смерть!
Дружно ревя, толпа устремилась в Золотой город. Немногочисленные патрули городской стражи не рисковали становиться на ее пути. А может всему виной внушительные кошели серебра, которые получили сотники стражников, приняв решение не мешать праведному народному гневу.
Первыми опасность заметили охранники, несшие службу у ворот посольства. Сложно не заподозрить неладное, когда на тихие улочки Золотого города выплескивается шумная толпа и идет прямо к воротам посольства, изрыгая проклятья, ругательства и угрозы.
Закрыв решетчатые ворота, охранники спешно замотали их цепью, навесив массивные замки. И выстроились за решеткой, выставив перед собой копья.
Подойдя к окну Сетт ати Унсан зло потеребил кончик бороды. Зря он надеялся на лучшее. Ну да, если произошел призыв с нижних планов, то для имперцев виновник очевиден. Если кланы еще понимают, что Астшану просто невыгодно так подставляться, то толпе все равно. Толпа не думает — действует, заведенная горячими речами, общей на всех ненавистью и злостью. Особенно когда кто-то искусно подбрасывает дрова в пламя недовольства и ярости.
А в том, что это кто-то делает, Сетт ати Унсан не сомневался. Вполне возможно, что это те, кто и совершил ночной призыв.
— Господин, нас атакуют, — запоздало сообщил один из слуг, ввалившись в кабинет посла.
— Думаешь, я глухой или перебрал со сладким дурманом, что не слышу шума на улице? — зло рыкнул на него Сетт.
— Прошу прощения, господин, — поклонился слуга.
— Всех к воротам! И найди мою дочь.
— Юная госпожа уже знает и скоро прибудет.
— Хорошо. Свободен.
— Навались! Дружно! И-и-и, раз! И-и-и, раз!
Трещало дерево, лязгало железо. Ворота усиленно ломали импровизированным тараном из деревянной скамейки. Ажурная конструкция хоть и казалась хрупкой, но пока что не поддавалась. Выстроившиеся за решеткой воины равнодушно взирали за потугами беснующейся толпы, периодически поднимая щиты, чтобы отбить летящие сверху камни.
Не слушая криков, Сетт ати Унсан снял со стены перевязь с кривым шамширом. Предпочитая полагаться на силу призыва и одержимых, оружие он не любил. Да и владел им не то чтобы очень хорошо. Особенно теперь, когда набрал лишний вес. Но оружие порождает власть, да и не выходить же безоружным к безумной толпе. Правда, призывающий сам по себе оружие.
Одаренные Арвона выбрали свой путь развития, Астшана — свой. Какой из них лучше не удалось узнать даже спустя сотни лет непрерывных войн. В схватке один на один мастер пятой боевой ступени с легкостью разделается даже с сильным призывающим. Но где вы видели сильного призывающего без нескольких боевых химер или телохранителей, возможно измененных? А если призывающему дать немного времени для призыва, то только того мастера пятой ступени и видели… в желудке призванного демона. Да не одного, а вместе с десятком друзей не меньшей ступени.