Миднайт Хилл

Мелисса остановилась и внимательно посмотрела на друга, отчего его лицо стало серьезным.
– Могу я с тобой поделиться?
– Конечно.
– У меня, вообще-то, никогда никого не было. Только один мальчик в начальной школе, но мы даже не целовалось.
Хьюго пожал плечами.
– Это нормально.
– Все мои подруги из Нью-Дарши были в отношениях. А у меня как-то, – Мелисса медленно пошла по коридору, – не ладилось с этим. Никогда не было взаимной симпатии. Мальчики-подростки они такие, – Хьюго вопросительно поднял бровь, – странные. Я вообще была не уверена, что могу на кого-то запасть. У меня какие-то нереалистичные, завышенные стандарты. Просто сейчас, когда в моей жизни все пошло по такой глубокой заднице, – голос Мелиссы задрожал, – психика будто пытается отвлечься на что-то позитивное. Или придумать что-то позитивное. Типа влюбленности.
Когда по всем помещениям раздались удары колокола, возвещающие о конце занятий, Мелисса обнаружила себя лежащей в кресле. В соседнем сидел Хьюго и внимательно ее слушал. Она выболтала ему все, что скопилось на душе: про ненависть к городу и людям, про холодные отношения со старыми друзьями, про то, как ей непривычны травля и насилие. Все идет неправильно, все слишком несправедливо, все слишком злы и завистливы. А она всего лишь хотела поступать по совести и идти на поводу у своих желаний.
Хьюго внимал каждому ее слову. Мягким голосом он говорил, что все ее чувства нормальны. Что справедливость еще наступит. И что если она хочет идти по пути добра, то он обязательно выведет ее к чему-то хорошему.
На веках Мелиссы уже давно скопились слезы. Звук колокола отрезвил ее, и она вытерла глаза ладонями.
– Прости, я тебя так загрузила своим нытьем.
– Вовсе нет. Мне нравится слушать. Спасибо, что… доверилась.
Мелисса улыбнулась.
– В следующий раз ты будешь говорить! – бодро встав с кресла и подняв сумку, воскликнула она. – И да! Обещай, что ничего никому не расскажешь.
Хьюго улыбнулся и изобразил, как закрывает рот на ключ и выбрасывает его. Мелисса сделала вид, что поймала ключик и положила себе в карман.
VIII 
Ноябрь, 1898
Зои одной рукой сжимала щиколотку девочки, а другой намывала ее грязные грубые пятки. Она никогда раньше не видела такой темной кожи и касалась ее аккуратно.
Каришма лежала в глубокой ванне и исподлобья сверлила взглядом единственную служанку, вызвавшуюся ее обслужить. Черные распущенные волосы змеями тянулись по воде до самых бедер, скрывая погруженное в ванну тело. Золотые кольца влажно поблескивали на шее девочки. Зои робко поднимала на нее взгляд, но тут же опускала обратно на мочалку. Хищные глаза следили за каждым движением ее коротких пальцев.
– Надобно шнять кольца, штобы помыть шею, – осторожно произнесла Зои, стараясь выдержать тяжелый взгляд, который словно мог прожечь ее насквозь.
– Нет, – отрезала девочка.
Зои погрузила руку в воду и достала оттуда вторую ногу. Стопа слегка сжалась от щетины мочалки. Каришма стиснула губы, стараясь справиться с щекоткой.
– Ты ведьма? – вдруг спросила Зои, замерев и сжав ногу сильнее.
Каришма прищурилась.
– Нет, – снова бросила она. Девочка рассматривала порванную губу, шрамы на лице и мозолистые пальцы. Когда Зои подняла темные глаза, Каришма сказала. – Зато ты ведьма.
– Нет-нет-нет, – запричитала Зои, невольно отбросив ступню, отчего та плюхнулась в воду. – Не клевещи на меня! Я нищего такого не знаю!
Каришма подобрала под себя ноги и приблизилась к Зои, волны звонко ударились о край медной ванны. Волосы облепили ключицу и плечи, поднявшиеся из-под воды.
– Уязвимая душа ближе к границе миров, – шептала она. – Ты их чувствуешь. Видишь. И знаешь, чего они боятся.
Зои рухнула на пол, не отводя взгляда от наполненных нечеловеческой энергией глаз с желто-зелеными пятнами. Она тяжело дышала ртом, сжимая в ладони мочалку, вода из которой выливалась на доски пола.
 
– Это в ваших краях зовется ведьмой? – Каришма снова погрузилась в воду. – Держись неподалеку. Пригодишься. И… дальше я сама.
Зои, не успев отдышаться, вскочила на ноги и поскользнулась, опрокинув табуретку с мыльницей. Мыло полетело по полу, и Зои, как неуклюжий зверек, поползла за ним. Наконец, поймав его маленькими ладонями, служанка вернула мыло поближе к Каришме, стараясь не смотреть на нее. Затем Зои юркнула к стулу, на котором были сложены плащ и цветные платки, чтобы взять их для стирки.
– Не трожь, – грубо остановила ее Каришма.
Зои отдернула руки от мятой ткани и засеменила на выход. После того, как дверь захлопнулась, Каришма расслабленно опустилась в ванну с запахом лаванды. За окном накрапывал дождь. Она набрала в легкие побольше воздуха и, погрузившись, открыла глаза под теплой водой. Черные пряди плавали вокруг, как причудливые рыбки. Пальцы аккуратно подлезли под обод у ключицы, ощупывая рубцы на шее.
Она снова ввязалась в это. Близость смерти, кровь, охота. Зато раньше она не могла плавать в горячей убаюкивающей воде, не могла вкусно пахнуть и сытно есть. Спать в мягкой теплой постели. Когда она убьет демона, Альфред выгонит ее обратно на улицу?
В гостиной Каришму уже ждали. Альфред, Дороти и Моника разложили по диванам платья, юбки, в ряд стояла обувь. Они громко переговаривались. Каришма осторожно зашла в комнату, босые ступни ступили на ковер.
– Мы тут кое-что подыскали для тебя, – заботливо произнесла Дороти, заметив гостью. Она с жалостью посмотрела на грязную одежду, надетую на чистое тело. – На смену, пока твое не постираем.
Каришма грубыми шагами подошла к диванам и окинула взглядом светлую ткань в рюшах. Что-то было просто скроено, другие вещи явно были дороже.
– В основном тут детские вещи служанок, – вступилась Моника. – Эти вот почти новые, но, наверно, маловаты.
Каришма вздохнула, ладони сжали платки. За креслом она заметила мальчишку, любопытно наблюдавшего за ней из-за спинки узорчатого кресла. Он был примерно ее возраста. Как только Моника проследила за ее взглядом, тут же шикнула на юношу и жестом приказала убираться с глаз.
– Я не кукла, – сказала Каришма, – чтобы меня в платьишки наряжать. Они неудобные. Принесите такое, – она ткнула пальцем в мальчика. Тот с опаской вылез из своего укрытия.
На нем были высокие темные брюки с подтяжками, заправленные в сапоги, и свободная рубашка. Его глаза блестели, глядя на Каришму. Все присутствующие переглянулись.
– Но это мужская одежда, – возразил Альфред.
– А ты видел много убийц в юбках?
Моника схватилась за сердце, а Дороти пугливо вдохнула. Альфред окинул женщин взглядом и махнул рукой.
– Принесите ей. Есть у твоего сына что-то? – кивнув в сторону мальчика, обратился он к Монике. Та все еще хваталась за тесьму на белом фартуке.
– К-конечно, господин, найдем.
Моника вцепилась в воротник сына, который все не отводил глаз от Каришмы, и спешно выволокла его из гостиной.
– Если ты за удобство, то почему носишь эти кольца? – вдруг спросил Альфред в образовавшейся тишине.
– У тебя свой оберег на шее, – сказала Каришма, – у меня – свой.
Альфред невольно коснулся груди, где под слоями одежды с трудом можно было нащупать крестик, и задумчиво кивнул.
Каришме предоставили спальню в крыле господ, неподалеку от комнаты доктора Гаста. Она осторожно отворила дверь. За высокими окнами, прикрытыми темно-зелеными шторами с ламбрекеном, все еще моросил дождь. Тучи собирались над горным лесом. Слегка пахло сыростью. Комната была не очень просторной: здесь умещались узкая кровать с несколькими слоями перин, письменный стол, кресло, комод с резными ножками и торшер. Каришма устало бросила полученную одежду на ковер возле кровати и хотела было рухнуть в прохладные подушки, но в груди тревожно защемило. Над кроватью висел крест. Девочка отступила назад. Щеки стали гореть, дыхание затруднилось. Еще этот запах. Полынь. Босыми ступнями она пошагала туда, откуда шел другой источник жара. Отдернув шторы, Каришма увидела вырезанную в стене пентаграмму. На подоконнике лежали мешочки с полынью. Но что-то еще было внизу, под окнами. В земле.