Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление)

 
Элла Рисбриджер
 
Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление)
 
Таш, конечно: пылает энтузиазмом
 
Ella Risbridger
The Year of Miracles (recipes about love + grief + growing things)
© Ella Risbridger, 2022 This translation is published by arrangement With Bloomsbury Publishing Plc
© Elisa Cunningham, illustrations, 2019
© Черезова Т., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023
КоЛибри®
Что делают живые
Джонни, на кухне раковина забита уже давно: похоже, туда провалилась вилка.
А посудомойка не желает работать, но опасно воняет, и грязной посуды уже скопились горы
в ожидании слесаря, которого я так и не вызвала. Вот та повседневность, о которой мы говорили.
Опять зима: небо ярко, упрямо синеет, и солнце льется сквозь
открытые окна гостиной, потому что радиатор включен на полную мощность и отключить не получается.
Уже много недель хоть в машине вожу пакет с продуктами, хоть роняю на улице: он рвется.
Я думаю: вот что живые делают. И вчера, когда торопилась по этим неровным плиткам кембриджского тротуара, проливая кофе на запястье и в рукав,
я снова об этом подумала и потом еще раз, покупая расческу: вот оно.
Припарковаться. Захлопнуть дверь на морозе. То, что ты называл той тягой.
От чего ты в итоге ушел. Мы хотим, чтобы весна наступила, а зима прошла. Мы хотим,
чтобы кто-то позвонил – или нет; хотим письма, поцелуя. Хотим все больше и больше, а потом еще больше.
Но бывают мгновенья: на ходу ловлю свое отражение в витрине,
например в окне видеосалона на углу, и меня вдруг охватывает такая глубокая нежность
к моим развевающимся волосам, обветренному лицу и расстегнутому пальто, что я немею:
я живу. Я тебя помню.
 
Примечания
 
Это мемуары, иначе говоря, некий вымысел. Это то, что происходило, как оно происходило со мной, а не как с кем-то еще.
Некоторые события сжаты. Большинство имен изменены. Температуры указаны для стандартной электрической конвекционной духовки.
Рецепты обычно рассчитаны на 4 большие порции (для 2 голодных женщин плюс остатки для завтрашнего ленча), но иногда на 1 или 2, где это отмечено. Кексы, хлеб и другая выпечка обычно готовятся в хлебной форме на 450 г, круглой форме диаметром 20 или 22 см или сковороде диаметром 23 см: нарезайте их как хотите. Я также пользуюсь противнем 35 см × 25 см с небольшим бортиком и формой 30 см × 23 см с высокими стенками, как для лазаньи или брауни. Блюда вроде пикулей обычно рассчитаны на банки из-под варенья (на 370 г), вымытые в очень горячей воде и высушенные в духовке, но советую держать их в холодильнике не больше нескольких дней.
Яйца обычно свежие, сливочное масло, как правило, соленое, а молоко по большей части полуобезжиренное.
Но если честно – берите то, что у вас есть, и, скорее всего, все будет нормально.
Скорее всего, в конце концов все будет нормально.
 
Зима, до
 
Это – история про скорбь.
Задумано было не так, но что же делать? Она всюду проникает. Она все меняет. Она меняет тебя так же, как, говорят, меняют роды: она заставила меня жить иначе, любить иначе. Она сделала меня лучше, глубже и больше.
Это история про скорбь, и начинается она – конечно же – с трупа.
С куриной тушки: с холодной тарелки в холодном холодильнике глубокой ночью – и с Джо, ее розовые волосы сияют в свете холодильника, а остатки театрального грима размазаны вокруг глаз, и она клюет курицу, словно голодная ворона.
 
Мы с ней не виделись уже год. Было четыре часа утра, у обеих было разбито сердце, и поэтому мы с ней поехали на танцы.
– Нам стоило бы жить вместе, – сказала Джо внутрь холодильника.
Было четыре утра, и я понимала, что она шутит, вроде как хвалит холодную курицу, но ужасно надеялась, что не шутит. Дело в том, что холодильник – да и вся квартира – уже был выложен на сайте какого-то риелтора, и все вещи были разложены по кучкам с надписями: «ПРОДАТЬ», «В МУСОР» и «ОСТАВИТЬ». Мой любимый человек умер – умер после долгой, отчаянной борьбы, и умер без завещания, и это разломило наш дом пополам.
Это были развалины квартиры, словно землетрясение или еще какой-то катаклизм раскололи ее по центру. Очень многого уже не было: моих кастрюлек, желтого платья, хороших японских ножей. Всех наших картин. Нашей кровати. Все наше уже исчезло, как, конечно же, и все его. У меня остались диван, который был исключительно моим, тысячи три книг, немного посуды и желание жить.
Мне не помешало бы иметь какой-нибудь план.
– Ты могла бы подъедать остатки, – сказала я. Не хотелось задумываться о том, как хорошо было бы иметь какой-нибудь план, и поэтому я сама говорила слишком быстро и беспечно. – Ненавижу остатки. Мне обязательно надо что-то с ними сделать.
– Например, что?
– Например, суп, – ответила я. – Или пирог.
– Ты можешь сделать пирог вот из этого?
Она махнула рукой в сторону косточек и обрезков.
– Могла бы, – подтвердила я, – если бы не поленилась.
Она посмотрела на меня критически, словно оценивая.
– Давай жить вместе и постоянно есть пироги.
– Ты это серьезно? – сказала я.
– По-моему, было бы славно. Славный дом. Славная жизнь. Славный куриный пирог, на котором написано мое имя.
– Твое имя?
– Сойдут инициалы, – уступила она. Она пошла и поставила чайник так, как будто это ее чайник и мы уже живем вместе. – С молоком и без сахара?
Я кивнула.
– Ты готовишь пирог, я приготовлю чай, – сказала она. – Просто. Славная простая жизнь.
Она обвела взглядом разгромленную квартиру, все те места, где раньше был Джим, а потом я посмотрела на нее и на все те места, где была ее собственная жизнь, которая разлезлась по швам. Все это было совсем не просто.
– Славная простая жизнь, – согласилась я. – Проще пареной репы.
– Проще пирога из остатков, – сказала она. И она заварила чай, а потом – вот так запросто, проще простого – мы стали жить вместе.
Когда умирает тот, кого любишь, много думаешь про чудеса. Люди часто говорят тебе про чудеса. Ты надеешься на чудо, и – иногда – его тебе даруют. Потому что действительно рядом с умирающим постоянно происходят мелкие чудеса. Настоящие чудеса.
Внезапная реакция на лечение, неожиданный прилив сил, улучшение – достаточно большое, чтобы собраться домой, в кафе, к морю. Чудеса. День рождения, год, на который ты уже не надеялась.
Минутка, чтобы выпить кофе одной. Два часа сна, три часа сна, невероятно редкие четыре часа сна. Возвращение на автобусе домой до закрытия последних магазинов, так что можно купить рыбный пирог и масло для тостов. Брауни в кафе вдвоем. Пицца на крыльце. Запеченная курица в старой черной утятнице. И просто время, чтобы запечь курицу. И еще чудеса.
Чем ближе к концу, тем мельче становятся чудеса.
Какой-то гениальный работник терапии вспоминает, где именно видели пропавшую деталь от инвалидной коляски: чудо.
В угловом пабе продают картофель фри по-приморски и маленькие горячие паи, начинка полностью запечатана в тесте: чудо, чудо, чудо.
Я всегда умела находить чудеса, но близость к умирающему сделала меня виртуозом. Все, что не было смертью, было жизнью, а все, что было жизнью, – было чудесным, ярким, словно оброненная монетка среди всех этих трубок и проводов.