Яд в моём сердце (СИ)

— Как думаешь, Элеонора, может, мне взять с собой пуховик? — как бы между делом спросила мать.
— Д-да, почему бы и не взять? — невпопад ответила Эла, и Марта недовольно прищёлкнула языком.
— Ты хоть слышишь, о чём я тебя спрашиваю? — возмутилась она. — Ну какой может быть пуховик в мае? Где ты витаешь? У меня душа не на месте, может, мне остаться дома?
— Ну, задумалась, что такого? — пожала плечами Эла, усаживаясь на диван рядом с Линой. — Поезжай, смени обстановку, а за нас не волнуйся. Мы справимся.
— И чем вы тут заниматься будете без меня? Может, вам с Линочкой на выходных на дачу поехать?
— Я только за! — с радостью отозвалась Лина, отрываясь от книги. — Там сейчас очень хорошо, и воздух такой, что опьянеть можно. А в воскресенье вернёмся.
В тот момент в окно комнаты, где находились все члены семейства Альтман, ударилась птица, забилась крыльями, зацарапалась коготками, скатываясь на оконный отлив, и Лина, ахнув, подкралась к подоконнику.
— Это голубь! — воскликнула она, осторожно забираясь под занавеску. — Голодный, наверное. Эл, принеси хлебушка.
И пока Эла ходила на кухню, Лина успела приоткрыть раму и приблизиться к пернатому. А тот и не думал улетать, так и топтался возле неё, и когда она покрошила перед ним горбушку, стал торопливо склёвывать хлебные комочки. И всё это под Линин весёлый смех и бессвязную болтовню.
— Когда птичка прилетает и бьётся в окно, это очень хорошая примета, — щебетала она.
— Не верю я ни в какие приметы, — с улыбкой отмахнулась Эла.
Но Лина будто не слышала этих слов, так и ворковала с ним чуть ли не по-птичьи.
«Просто поразительно, и в кого она такая, моя девочка? — размышляла Эла, невольно вздыхая. — Уж точно не в меня, ведь я совсем из другого теста. А у Лины точно затянувшееся детство, хотя успевает во всём, интересная, умная и очень, очень симпатичная. Одни глаза чего стоят. Они ей явно от отца достались. Такие же небесно-голубые, мечтательные и будто сияющие изнутри».
Эла хорошо запомнила их последнюю встречу и его озорной, весёлый и, казалось, влюблённый взгляд. Насколько она смогла понять, он не был ни придурком, ни восторженным юнцом, напротив, в свои неполные восемнадцать вёл себя уверенно и дерзко. Очаровал, отвлёк от назойливых мыслей о… нём… об Эдике Полянском. Тогда откуда у Лины этот неуёмный восторг? Умение удивлять и удивляться, радоваться жизни? Бесхитростная, не умеющая скрывать эмоции девочка. Ведь все её чувства будто на ладони. Они искрятся в глазах, играют в интонациях, в жестах. Хотя какие беды в её годы? Бог миловал, уберёг от безумных влюблённостей. Вот если только Лина не однолюб. Кажется, когда-то ей нравился Филипп Полянский? «А что теперь?» — задумалась Эла и тут же решилась на эксперимент.
— А что Полянские, приезжают на дачу? — украдкой глядя на дочь, спросила она.
И Лина на секунду замерла, затем обернулась и посмотрела с такой беспредельной грустью, что невольно защемило сердце.
— Так… после гибели тёти Мариночки они не приезжают. Только дядя Эдик… редко. Однажды видели его, бродил по даче, т-такой потерянный, а земля вся травой поросла.
— А что про Филиппа слышно? — допытывалась Эла.
Но Лина лишь пожала плечами — ни всплеска радости, ни сожаления не промелькнуло на лице. Так и отвернулась, не проронив ни слова.
«А девочка не так проста. Наверняка ведь чувствует что-то. И он, Филипп Полянский, для неё не такой уж пустой звук».
— И хорошо, что не приезжают. От греха подальше. — недовольно пробурчала Марта. — Марины не стало, и семьи нет. Думала, всё на Эдике держалось, так нет же, на Марине! Триста лет не виделись и ещё бы столько не видеть!
— Не надо так, мама. Ты многого не знаешь, — начала было Эла и тут же осеклась: не стоит посвящать мать в подробности трагедии семилетней давности, ведь в том, что Марина потеряла ребёнка, есть и её, Элы, вина. И мысли об этом до сих пор не дают покоя. Наверняка, Эдик Полянский ненавидит её всеми фибрами души. И как бы она повела себя, случись им столкнуться где-нибудь на улице, в метро, в магазине? В обморок, конечно, она бы не упала, но и сделать вид, что они не знакомы, тоже не смогла бы.
 
— Ты случайно не заболела, Эла? — подозрительно прищурилась мать. — Я тебя второй раз спрашиваю — в четверг на дачу поедете?
— В четверг. Как только Лина освободится от занятий, так и поедем, да, Линусь? — Эла торопливо поднялась и вышла из комнаты, подальше от цепких глаз матери.
Вот только кто же мог предположить, что Эле придётся отложить поездку, а у Лины случится волнующее, незабываемое приключение? И как после этого не верить в приметы?!
***
В четверг, как и договаривались с Остапчуком, Эла отправилась на экскурсию по телецентру. Честно говоря, она не сильно горела желанием, но Генка оказался на редкость настойчивым и после той последней встречи постоянно напоминал о себе телефонными звонками и эсэмэсками с шутливыми признаниями и комплиментами. «И что он там себе навоображал, этот закомплексованный очкарик?» — усмехалась она. Хотя Лариска продолжала утверждать, что Генка отличный парень, просто немного чудаковатый, и с женщинами ему совсем не везёт.
Ну да. Не всем же быть мачо, таким как Славик, к примеру, чтоб его! И мама Марта туда же. Как только Эла отвечала на Генкин телефонный звонок, тут же начинала сиять от счастья, как начищенный медный чайник на солнце. Помнится, ей всегда нравился Остапчук, лучший ученик класса и гордость школы. Ну почему мамам нравятся такие вот Генки, из которых потом вырастают ни рыба ни мясо?! И вообще, если бы не свободная вакансия на должность стилиста-визажиста, она бы ни за что не согласилась на встречу.
На «свидание» с Остапчуком Эла собиралась со всей тщательностью, ведь её внешний вид должен был послужить прекрасным дополнением к резюме. А потому она выбрала платье цвета бордовой фуксии, уложила волосы в замысловатую ракушку, подобрала изящные аксессуары — жемчужные серьги-капли и такую же подвеску на золотой цепочке, — повязала на голову тонкий оливковый платок и натянула перчатки в тон. Образ завершили стильные ботильоны на высоком каблуке, кожаный плащ и сумка на длинной ручке-ремне. Эла так увлеклась своим образом, что чуть не забыла про встречу. Пришлось вызвать такси, постоять в заторах на главных улицах и всё же опоздать на двадцать минут.
Преодолев препятствия в виде двух постов охраны и предъявив пропуск, Эла оказалась на территории Останкино и набрала номер Остапчука.
Тот, казалось, потерял дар речи, потом продышался и зачастил в трубку:
— Элочка, любовь моя! Сейчас я распоряжусь, и тебя проведут ко мне, — радостно воскликнул он, и Эла с тяжёлым вздохом возвела глаза к небу.
В фойе телецентра её встретила девушка-администратор. Окинув Элу оценивающим взглядом, она расцвела улыбкой, будто признала в ней звезду театра и кино.
Они прошли по вестибюлю со множеством зеркальных дверей и витрин, по длинным коридорам, на стенах которых висели фотографии известных телеведущих и постеры программ. Голос Остапчука отдавался гулким эхом по всему этажу, и по мере приближения становился всё громче, а речь — более отчётливой. Девушка-провожатая довела её до дверей кабинета и тут же удалилась. Эла встала у стены напротив и терпеливо ждала, пока Остапчук выговорится.
— Это что, по-твоему, сценарий? Да это очередная банальщина, а не сценарий! — бушевал Генка-редактор. — До выпуска программы остаётся две недели. Мы что, запускаем сериал для домохозяек с лямурами и прочей ерундой? Это должно быть остро и злободневно. Каждая фраза должна быть ёмкой! Мы не можем разбрасываться временем!
— Так вы же сами неделю назад одобрили, а теперь…
— А теперь, — пропыхтел Генка, стирая пот со лба. — Теперь не пойдёт, нужно переделать!
— Хорошо, я всё перепишу. А когда нужно принести?
— Вчера, Аркаша, вчера. Давай, сгинь с моих глаз! И работай, работай!
Генка напутственно махнул рукой и как бы невзначай обернулся к Эле.