Покоряя Эверест
* * *Экспедицией 19 июля наша разведка этих мест закончилась. Мы сразу же приступили к спуску наших вещей. 20 июля все палатки и припасы были доставлены в Базовый лагерь, и мы попрощались с ледником Западный Ронгбук.
Поскольку нас интересовал поиск пути на Эверест, миссия была еще не закончена. И все же чем больше мы изучали рельеф вокруг горы, тем больше убеждались в одном: если предстоит восхождение на Эверест, то путь должен пролегать не по всей длине только одного из его колоссальных хребтов. Продвигаться можно было лишь по сравнительно легкой местности, а длинный острый гребень или ряд башен стали бы серьезной преградой за счет затрат времени, требующегося на их преодоление, – а это бы нарушило график всей экспедиции. Но в составе северного гребня, спускающегося к впадине между Эверестом и северной вершиной Чангзе, не наблюдалось подобных препятствий. Из-за горизонтальной структуры горы в этой части нет разрастания скальных башен, и крутые стены, пересекающие северный склон, сливаются с ним, прежде чем достигнут сравнительно гладкой и непрерывной части с тупо закругленным краем. Нам еще предстояло увидеть другие участки горы, но уже казалось маловероятным, что мы найдем более подходящую местность, чем эта. Главный вопрос, стоявший перед нами сейчас, касался подступа. Можно ли добраться до Северного седла с востока и как нам достичь этой точки?
В тот самый момент, когда мы добрались до Базового лагеря, я получил записку от полковника Говарда-Бьюри, где говорилось, что его отъезд из Тингри назначен на 23 июля и что он будет ночевать в Чобу, в долине под нами, через два дня по пути в Кхарту. Теперь очевидным планом было синхронизировать наши действия с ним.
Помимо ответвления, которое мы уже исследовали, у ледника Ронгбук есть еще одно, вливающееся в его основной массив с востока, примерно в 10 милях [241] от Эвереста. Оно давно будило наше любопытство, и теперь я предложил исследовать его на начальных этапах похода по еще неисследованным хребтам и долинам, отделяющим нас от Кхарты. Я подсчитал, что нам понадобится провизии на восемь дней, и у нас как раз будет время заранее организовать лагерь и выдвинуться 25-го с отобранным отрядом, отправив остальных в группу Говарда-Бьюри. И важной частью плана было то, что в один из промежуточных дней я должен был подняться на отрог к северу от ледника, откуда мы предполагали совершить марш, чтобы получить лучшее представление об этой местности на востоке. Но сейчас мы находились в самом разгаре муссона. 21-го и 22-го лили дожди, а 23-го мы проснулись и обнаружили, что вокруг нас лежит снег глубиной почти в фут. Снежные шапки покрывали склоны от вершин до высоты 16 000 футов [242]. Едва ли погода подходила для того, чтобы понадеяться на удачу и бродить среди неизведанных отрогов Эвереста, и мы подумывали отложить наш старт. Далее выяснилось, что организация снабжения шла не по плану – но она ни разу и не шла по плану, пока нашим незаменимым сирдаром был вероломный и скользкий плут, чьи хитрые и расчетливые злодеяния слишком часто лишали наших кули пищи, прежде чем это обнаруживалось. Его потворство собственной безграничной некомпетентности было лишь чуть менее отвратительно, чем его печально известное двуличие. У меня было ощущение некой безнадеги, что все обязательно пойдет не так, если мы доверимся услугам этого человека, но на тот момент не было другого посредника, через которого можно заказать припасы у местных. Отсутствие выбора склонило чашу весов в его сторону и в итоге нарушило наши планы. Тем не менее при естественном ходе событий я должен был вынести свой предварительный вывод. Но в ночь на 22-е я получил от Говарда-Бьюри крайне удручающую новость о том, что все мои фотографии, снятые пластинчатой фотокамерой, испорчены – по причине того, что пластины были вставлены задом наперед вследствие моего невежества и недопонимания. Необходимо было исправить эту ужасную ошибку насколько возможно, и следующие два дня мы потратили на фотоэкспедицию. И так вышло, что Восточный Ронгбук мы снова увидели уже гораздо позднее. Будь наш план реализован хотя бы на самую малую долю, путем беглого обзора того, что лежало впереди нас, мне не пришлось бы сейчас рассказывать историю, которая, увы, неполна в одном отношении. Ибо Восточный Ронгбук, если присмотреться, – это весьма очевидный путь к Северному седлу. Еще до того, как мы его заметили, ледник обнаружил майор Уилер в ходе фотосъемки. Но ни он, ни Буллок, ни я никогда не пересекали этот ледник по всей длине.
Несомненно, на ранних этапах разведки мы придали бы большее значение леднику Восточный Ронгбук, если бы его вид не обманул нас в двух аспектах. Во всяком случае, обзор из Шилинга оставил у меня первое впечатление, что к востоку, как следует из карты RGS [243], к реке Арун спускается глубокая долина, правым берегом которой в ее начале является северо-восточный гребень Эвереста. Кроме того, верховьем этой долины, видимо, была (как и следовало ожидать) пропасть между Эверестом и первым пиком к северу, также имеющим восточный рукав, образующий левый берег такой же долины. Это впечатление подтверждалось не только прекрасным видом с холма над Понглетом (за два дня до Тингри и примерно в 35 милях [244] к северу от Эвереста), но и более близкими и недавними видами гор к востоку от ледника Ронгбук. Мысль о том, что ледник, идущий параллельно Ронгбуку, начинался со склонов самого Эвереста и шел так далеко, что в конце концов поворачивал на запад, в то время едва ли приходила нам в голову. Из всего, что мы видели, следовало, что для такого ледника нет места. И почти невозможно было представить, что огромный горный хребет, тянущийся к северу от Северного седла, Чанг-Ла, не был настоящим водоразделом [245]. Мы увидели Восточный Ронгбук, простирающийся далеко на восток, а также ледниковую бухту на юге. Но, если ледовый массив этой бухты имел хоть какое-то отношение к местной ледниковой реке, как она могла быть столь скудна? Правда, ближе к вечеру нашей первой экспедиции мы обнаружили, что этот ледниковой ручей слишком широк и быстр, чтобы его пересечь, но совсем не глубок. И теперь мне снова кажется невероятным, что такая большая площадь льда питает столь небольшой объем воды. Ледниковые реки примечательно малы на всей исследованной территории, но эта была на удивление куда мельче всех, что мы обнаружили.
В этих обстоятельствах некоторым утешением был бы проблеск хорошей погоды, которым можно воспользоваться. Когда 22 июля пришли плохие новости о моей неудаче с фотографиями, мы перестали слышать стук капель дождя по палатке, но, откинув брезент, отлично ощутили, что на внешнем пологе лежит снег. Вечер был угнетающим. Я думал о безвозвратно потерянных замечательных кадрах, когда запечатлел гору, как я считал, в самый нужный момент, в самые прекрасные мгновения ее великолепия. Я сожалел обо всех тех моментах, которых уже не вернуть, и о записи всего, что мы видели, чего ни мы сами, ни, возможно, никто другой больше не увидит. В тот вечер я едва ли мог составить веселую компанию. Более того, в глубине души, даже когда меня захлестнула первая волна разочарования, я предчувствовал, что мне придется отправиться туда снова, чтобы исправить ущерб насколько мог, и ненавидел даже мысль об этой экспедиции. На нее будут потрачены дни отдыха после месяца жизни на большой высоте. Мы отправлялись то в один поход, то в другой. Палатки, припасы – все было доставлено на нашу базу, и мы попрощались с ледником Западный Ронгбук. На следующее утро над нами все еще нависали облака, а на земле лежал 9-дюймовый [246] слой снега. Но к полудню на нашем уровне большая часть снега растаяла и облака начали рассеиваться. В 2 часа дня мы выдвинулись в путь с палатками Маммери и запасами на одну ночь. Прихватив одного кули, я направился к месту, расположенному недалеко от нашего Первого передового лагеря. Когда мы поднимались по мрачному горному склону, последние тучи, собравшиеся вокруг Эвереста и затянувшие небо над северной ледниковой долиной, рассеялись, и огромные горы, покрытые белыми мантиями, стали совершенно ясно видны в чудесном предзакатном свете. Прежде чем мы поспешили вниз, чтобы присоединиться к Буллоку, я отснял мою первую дюжину пластин, установленных должным образом. Каким бы ни был баланс страхов и надежд на хорошее завтрашнее утро, хоть что-то уже было сделано, чтобы исправить ситуацию.
