Частная Академия (СИ)

  
Глава 59
 
Он стоит, не двигаясь, будто окаменев. Не отталкивает, но и не обнимает в ответ. Такой близкий, но одновременно очень далекий, не со мной.
Наваждение проходит. Я отчетливо понимаю, что так не надо, что я лишняя. Что я навязываюсь тому, кому совсем не нужна. Это глупо, смешно…
Хочу отойти от него, но Артем не пускает, кладет ладони мне на поясницу, прижимает к себе. Слышу, как часто стучит его пульс, как напряжена каждая мышца его тела. Сама не дышу, боюсь пошевелиться. Чего жду, сама не знаю. Его руки забираются сначала мне под кофту, потом под топ, и я еле сдерживаюсь от вскрика. Ледяные пальцы обжигают кожу.
— Такая горячая, — шепчет он и водит ладонями по спине. — Стой вот так, не шевелись.
Да я если б захотела, не смогла бы сдвинуться с места. А я не хочу. Такой сильный, опасный, жесткий, но такой беззащитный. Потом он молча опускает лоб мне на плечо и замирает. Не знаю, как долго мы так стоим, я ощущаю его горячее дыхание на шее. Сердце от волнения, кажется, вот-вот вырвется из груди.
Я растеряна, но мозг работает лихорадочно. Красивые руки с длинными аристократическими пальцами, белый рояль в той комнате, билеты на концерты в коробке и отсутствие любой музыки везде, где есть Артем. Полная тишина в доме, в машине. Никогда не видела Баева в наушниках.
— Что случилось? — тихо спрашиваю я скорее себя, чем Артема.
Он нехотя поднимает голову и смотрит на меня. В его глазах больше нет боли, только огромная усталость. Артем выпускает меня из объятий и отступает к окну. Уже давно ночь, мне и спать пора, но я очень боюсь, что Баев своим равнодушным холодным голосом сейчас прикажет мне уходить.
Но он говорит совсем другое.
— Что случилось? Вот это, Мира.
Вместо объяснений он снимает запонку с левой манжеты и медленно закатывает рукав.
— Ты однажды спрашивала, откуда он появился, помнишь?
В сознании всплывают смутные обрывки нашей с ним попойки в той комнате.
— Шрам?! — звонко восклицаю я и подхожу к Артему. — У тебя же шрам на руке. Длинный такой…
— Не справился с управлением, — коротко поясняет Баев, из чего я делаю вывод, что он попал в аварию, из-за которой…
— Но ведь рука отлично двигается. Она… она отлично функционирует. — Вспоминаю я, как его пальцы только что «гуляли» по моей обнаженной спине.
Артем громко и зло смеется. В его хохоте — избыток ненависти и боли. Я уже жду нового взрыва, но Баев каким-то образом овладевает собой.
— Нет, Мирослава, она «не функционирует», как ты выразилась. Я никогда не смогу так играть, как на вступительных экзаменах. Даже на своем отчетном концерте в десять лет.
Он устало садится на диван, вытягивает ноги и прикрывает глаза. Молчит. Меня не гонит.
— На вступительных? Ты поступал в консерваторию? — осторожно спрашиваю я. Баев — пианист и явно не любитель, к этому мне надо привыкнуть.
— Разумеется! — начинает раздражаться. — Я туда хотел поступить, не просто так же с шести лет ходил в Гнесинку?!
— Так ты никогда не говорил! Не рассказывал толком про себя.
— Как и ты про прадеда академика-физика.
— Но… я… об этом никто ничего не писал! Я бы нашла! — возмущаюсь я и понимаю, что спалилась.
— Гуглила меня? Так и знал.
— Ничего ты не знал, — огрызаюсь и отворачиваюсь от него. — Я с тобой под одной крышей живу. Должна же я знать…
— Все зачистили, Мира. Я велел. После аварии.
— Мне жаль… правда. — Не знаю, как выразить ему свое сочувствие, чтобы он не принял его за жалость. — Но… но ведь можно играть для себя… наверно?
Баев смотрит на меня так, что я понимаю — глупость сморозила.
— Завтра скажу перевести тебя на юрфак. А физикой будешь заниматься так… для себя!
— Но я не это имела в виду! Я, может, ничего не понимаю в музыке, но…
— Что «но», Мира? — От снисходительного взгляда Баева мне становится неуютно. — Что «но»?! Семь лет в музыкалке, потом четыре года в училище. Вся моя жизнь до восемнадцати лет — это музыка. И она должна была ей остаться навсегда. Но… не сложилось.
 
Он резко встает с дивана, подходит к одному из застекленных книжных стеллажей и выуживает оттуда хрустальную бутылку. Затем в руках появляется бокал. В этом доме в каждой комнате обязательно где-то прячется алкоголь.
— Настя, кстати, тоже не пошла на первый курс, хотя поступила. Правда, по другой причине.
Опять эта Настя!
— Она тоже пианистка?
— Ее инструмент — виолончель.
— Вы учились вместе, получается?!
— Конечно! А где ты еще встретишь свою пару, если целыми днями торчишь в музыкалке? Кто еще тебя поймет, кроме такого же, как ты? Для кого музыка — главное средство общения с миром?
Мне обидно от его слов. Я вовсе не ревную его, но мне неприятно, что он считает, что я не могу его понять, не чувствую его.
— Поэтому твой рояль стоит в той комнате? — тихо спрашиваю. — Ты на нем больше не играешь, но и не выбрасываешь.
— Потому что это подарок, Мира, — неохотно отвечает Артем. — Подарок бабушки. Она привела меня в школу, она знала меня лучше кого бы то ни было.
— Может… все-таки…
— Нет! Я никогда не буду тем, кем я был когда-то. Может, оно и к лучшему… Знаешь, чем пианисты отличаются, например, от скрипачей или виолончелистов?
— Чем? — Баев делает аккуратный глоток, пристально рассматривает полупустой бокал и не торопится отвечать. — Мне очень интересно, правда.
— Фортепиано — это не оркестровый инструмент. Ты или солист, или никто. Если ты скрипач, можешь быть в оркестре хоть десятой скрипкой, если не стал первой. Тебе все равно есть место. У пианистов все иначе… Наша академия — просто детский сад с точки зрения конкуренции талантов. Пианисту же мало иметь грандиозный дар, нужно уметь себя подать, нужны связи в этом мире, оказаться в нужном месте и в нужное время… Я был готов ко всему. Кроме того, что она меня предаст.
Снова повисает тишина. Я перевариваю откровения Артема. Слезы подступают к глазам — сколько же на него навалилось в его восемнадцать!
— А в аварию ты как попал? После того как… после того розыгрыша?
— Узнал, что она вышла замуж. Рванул к ней как идиот.
— Мне очень жаль, что твоя мечта не сбылась, но ведь ты можешь впустить музыку обратно в свою жизнь. Если она тебе нужна… Я…
— Хватит! — гневно перебивает он. — Ты не понимаешь, о чем говоришь. Но… спасибо, что вернула флешку. — Артем подходит ближе и ждет, пока я встану с дивана. — Иди спать и забудь все, что слышала здесь сегодня.
— Да ты невыносим! — взрываюсь я. — Каждый раз, когда я говорю тебе правду, ты меня гонишь, Баев! Ну и напивайся тут один!
Вылетаю из кабинета, Артем даже слова сказать не успевает. Или не хочет.
Долго не могу успокоиться, все кажется, он ходит где-то у меня под дверью. Но это нервы шалят. А у кого они с Баевым не будут шалить?! Себя мучает и других! Надо было еще тогда отдать ему флешку. И не переживать сейчас.
Не представляю, как он это вынес. Крах всего, что он любил, что имело главный смысл. Я сама не своя была после аварии папы. Знаю, как разбиваются мечты. Но, наверное, мои слова и правда были глупыми…
Ложусь в кровать с огромной, невыраженной тяжестью внутри, ворочаюсь в полусне. Вытаскиваю мобильный — полчетвертого ночи. Темень за окном непроглядная. Но я зачем-то встаю и иду к двери. И только когда оказываюсь в коридоре, наконец понимаю, что делаю.
Иду на звуки музыки. Нервные, рваные, совершенно не гармоничные звуки. Но такие прекрасные. Вдруг все утихает, и я испуганно замираю: неужели не успела?! Но нет, через несколько секунд он снова начинает играть — медленно, плавно, мелодия словно льется. Такая нежная и неземная.
Останавливаюсь у полуоткрытой двери, внутрь не захожу. Прислоняюсь к косяку и слушаю. Мне нравится абсолютно все, но Артем недоволен. Я это чувствую — по тому, как он замирает, как от его удара плачут клавиши, как он снова и снова проигрывает одну и ту же мелодию…