Соната разбитых сердец
Джакомо задумался. В общем и целом это, конечно, было лучшее предложение, что он получал за последние пятнадцать месяцев. При этом, правда, полное неопределенности, начиная с самого побега. Мочениго не мог дать никаких гарантий успешного осуществления плана, однако он обещал значительно улучшить условия, в которых Джакомо окажется, если сумеет выбраться из тюрьмы. В конце концов, где еще ему взять лошадей и деньги? Кроме того, политик предлагает возможность вернуть себе доброе имя в глазах венецианцев, а также — что еще более ценно — однажды вернуться в родной городи, следовательно, попытаться разыскать Франческу. Если, конечно, она все еще здесь…
Казанова решился задать мучивший его вопрос.
— Ваше сиятельство, я хочу спросить… Вам известно, что стало с Франческой Эриццо?
— Простите, не понимаю…
— Девушка, которая была со мной в ночь моего ареста.
— Нет, честно говоря, Казанова, я ничего не знаю о ее судьбе. Но я могу постараться выяснить это, соблюдая необходимые меры предосторожности. Если вы согласитесь стать секретным агентом Венецианской республики, на что я искренне надеюсь, то мы с вами будем не только поддерживать переписку, но и встречаться — безусловно, за пределами нашего государства. Однажды, как я вам уже говорил, вы сможете вернуться в городи, возможно, найдете свою возлюбленную.
Это решило дело. Джакомо кивнул.
— Что ж, я согласен, — уверенно заявил он. — Я сделаю все, о чем вы просите. Но мне нужен какой-то документ, листок бумаги, подтверждающий мои полномочия.
— Вот письмо, оно уже готово. Всегда носите его с собой, и у вас не будет никаких проблем. Любые двери откроются перед вами.
Мочениго извлек из кармана конверт с печатью дожа и передал его Казанове. Джакомо взял его, сломал сургуч и открыл. Внутри оказался лист бумаги, содержавший всего пару строк, написанных красивым почерком:
То, что сделал предъявитель сего письма, сделано по моему поручению и во благо Светлейшей республики Венеции.
Франческо Лоредан, CXVI дож Венеции
Ниже стояла подпись дожа. Такой документ воистину бесценен! Джакомо аккуратно вернул листок в конверт и спрятал его в карман камзола, висевшего на кресле.
— Вы все продумали, не так ли? Ну, хорошо, — кивнул он. — Я согласен.
— Замечательно. Пожмем друг другу руки, чтобы скрепить договор?
Вместо ответа Джакомо протянул руку, и Мочениго энергично ее пожал, тем самым слегка укрепляя надежды Казановы.
— В таком случае, — подытожил член Совета десяти, — я покидаю вас и от всей души желаю удачи в деле, которое вас ждет.
Джакомо кивнул. Через мгновение Мочениго уже стучал в дверь камеры. Тюремщик открыл ее, и политик, бросив последний взгляд через плечо на узника, удалился.
Казанова продолжил ждать наступления вечера и появления Марино Бальби.
Глава 48
Побег
Едва солнце скрылось за горизонтом, над головой Джакомо оглушительно загрохотало. Он от всей души надеялся, что тюрьма и весь дворец действительно пусты, потому что звук ударов по потолочному перекрытию услышал бы и глухой. Но вскоре шум прекратился, и в белом облаке осыпавшейся известки показалась веселая румяная физиономия Марино Бальби.
Джакомо издал радостный вопль. Он взял веревку, которую связал заранее: для этого он разорвал на ленты белье, простыни, тюфяк, служивший постелью, и полотенца, а потом соединил лоскуты воедино. Веревка получилась довольно длинной, и теперь он свернул ее кольцом и повесил себе на правое плечо. На левом плече он закрепил тюк с рубашками, штанами, камзолом и шляпой.
Затем Джакомо придвинул под проделанное отверстие кресло и залез на него. Бальби протянул руки, помогая товарищу подняться. Оттолкнувшись от кресла, Казанова ловко забрался в пространство между потолком камеры и крышей. Там он встал на четвереньки, чтобы иметь возможность передвигаться, и пополз следом за Бальби. Простукивая крышу железным прутом, двое вскоре нашли место, где доски уже заметно подгнили, а значит, проломить их было легче. Беглецы принялись наносить удары.
Потребовалось некоторое время, но наконец дерево поддалось. Тогда Бальби и Казанова воткнули самодельную пику в стык между свинцовыми пластинами и вдвоем, используя верный инструмент как рычаг и упираясь в него изо всех сил, смогли согнуть одну из них. Между пластинами образовался проход, достаточно широкий, чтобы в него мог пролезть человек.
Джакомо еще раз поправил веревку на одном плече и тюк с одеждой — на другом и влез на крышу. Монах последовал за ним.
Казанова выпрямился во весь рост, и перед ним открылась великолепная панорама Венеции в лунном свете, но отвлекаться на волшебное зрелище было некогда. У него имелось два варианта действий, и выбор требовалось сделать срочно. Первый состоял в том, чтобы спуститься по той стороне крыши, что выходила на канал. В этом случае он и Бальби могли быдобрать-ся вплавь до противоположного берега, но затем им, насквозь промокшим, пришлось бы искать укрытие хотя бы до утра, при этом рискуя, что их узнают и отправят обратно в тюрьму. Второй вариант заключался в том, чтобы спуститься во внутренний двор, но ночью там дежурили гвардейцы Арсеналотти [12].
Словно подслушав его мысли, Марино Бальби поспешил высказать очевидные и отнюдь не добавляющие оптимизма соображения:
— Мы не можем спуститься во двор, там стража. А что до канала, то мы рискуем шею себе свернуть, скатываясь по свинцовым пластинам. Отличный план вы придумали, нечего сказать! — саркастически отметил он, вымещая на Джакомо свою обеспокоенность.
Казанова едва удержался от того, чтобы вместо ответа не скинуть Бальби с крыши.
— Друг мой, — ответил он, призывая на помощь все свое терпение, — так вы мне точно не поможете. Вместо того чтобы перечислять возможные причины нашего провала, давайте попытаемся найти решение. Для начала, чтобы лучше оценить обстановку, нам надо залезть наверх.
Не тратя больше времени на разговоры, Джакомо воткнул свою пику в стык между свинцовыми пластинами, подтянулся и начал взбираться по скату крыши.
— Ая? Вы бросите меня здесь? — в ужасе спросил монах.
Казанова обернулся через плечо и вздохнул. Не придумав ничего лучше, он сказал:
— Хватайте меня за пояс.
Путь до гребня крыши потребовал почти нечеловеческих усилий. Джакомо пришлось попотеть, учитывая, что помимо собственного веса он тащил на себе Марино Бальби. Но потихоньку, преодолев пятнадцать или шестнадцать свинцовых пластин, он все-таки добрался до цели. Когда Бальби наконец ухватился за гребень и отпустил его, Казанова, избавившись от груза, легко перекинул ногу на другую сторону, усевшись на коньке крыши верхом.
Капли пота катились у него по лицу и капали на свинец. Он тяжело переводил дыхание, в груди словно полыхало пламя.
Бальби у него за спиной, похоже, просил помощи у Господа, но Джакомо знал, что полагаться нужно не на молитвы, а на собственные силы. С его губ сорвалось только короткое проклятье, когда он увидел, что шляпа Бальби покатилась по правому скату крыши, слетела вниз и плюхнулась прямо в канал.
— Вам повезло, что она не упала на левую сторону, а то приземлилась бы прямо посреди двора! — процедил сквозь зубы Джакомо. — Вы что, хотите отправить нас на виселицу? Будьте осторожнее!
Бальби осознал свою оплошность, но и это не заставило его замолчать.
— Это все злой рок, явный знак того, что нас преследуют несчастья, — жалобно промямлил он.
Вместо ответа Джакомо начал медленно, со всей возможной осторожностью перемещаться по коньку. Он хотел осмотреть оба ската крыши, чтобы понять, как можно продолжить столь неудачно начатый побег.
— Подождите меня здесь, — сказал он Бальби. — Я постараюсь найти выход.
Казалось, путь до края крыши никогда не кончится, но наконец Казанова добрался и смог оглядеться. Легкий туман окутывал все вокруг, словно невесомая волшебная накидка, и это, конечно, скрывало его от глаз стражников, но не помогало в осуществлении плана. Положение казалось абсолютно безвыходным, пока, в очередной раз осматривая сторону, что вела к каналу, он не заметил слуховое окно на высоте двух третей ската крыши.