Дымовое древо
– У МФПД – Международного фонда помощи детям.
– Точно, МФПД. – И вдруг Шкип разразился страстной тирадой: – Послушайте, эти местные никогда не увидят лучшей жизни, чем есть у них сейчас. Но вот их дети – может быть. Свобода предпринимательства означает обновление, просвещение, процветание и всю прочую банальщину. А ещё свободное предпринимательство просто обязано расширять свои границы, такова уж его природа. Их правнуки будут жить лучше, чем мы сейчас живём в Штатах.
– Хорошо, – опешила она, – это всё прекрасные мысли и многообещающие речи. Но ведь «этих местных» одними речами не накормишь. Им нужен рис, чтоб наполнить желудок, и притом сегодня же.
– При коммунизме их дети сегодня, может, и ели бы лучше. Но их внуки подохнут с голоду в мире, который превратится в одну большую тюрьму.
– Как мы вообще перешли к этой теме?
– А вы знали, что МФПД считается организацией прикрытия для коммунистов?
– Нет. Это правда? – Она на самом деле ничего такого не слышала, да это и не особо её волновало.
– Посольство США в Сайгоне считает МФПД орудием Третьей силы.
– Что ж, мистер Сэндс, я не принадлежу к пятой колонне или какой-то там третьей силе. Даже не знаю, что это за третья сила такая.
– Это не коммунисты, но и не антикоммунисты. Однако пользы от них больше коммунистам.
– И много ли времени люди из «Дель-Монте» проводят в посольстве США в Сайгоне?
– Мы получаем сводки отовсюду.
– МФПД – организация крохотная. Мы живём на гранты от десятка благотворительных фондов. У нас главная контора в Миннеаполисе, а ещё около сорока медсестёр работают в поле – не знаю, по скольким странам. В пятнадцати или шестнадцати странах, по-моему… Мистер Сэндс, вы, кажется, расстроены.
Он сказал:
– Разве? Это вы, должно быть, были здорово расстроены позапрошлым вечером.
– Когда?
– В Малайбалае.
– В Малайбалае?
– Ой, да ладно – в итальянском заведении? Когда мэр упомянул что-то про Кэти Джонс – адвентистку седьмого дня, имя было то же самое. Но я уж точно не подумал, что это были вы.
– Почему же?
– В тот вечер вы вели себя совсем не похоже на адвентистку седьмого дня.
Американец в своих цветастых коротких брючках, кажется, ждал от неё какого-то слова в свою защиту, хотя от этого не было никакого проку.
– Мэр и его родня всегда были очень добры ко мне.
– Нет, ну в самом-то деле – ладно вам.
– Мы ведь не всегда рассказываем о себе всю правду, а? Например, мэр считает, что вы совсем не тот, за кого себя выдаёте. Он говорит, вы здесь на каком-то секретном задании.
– В смысле, я не из «Дель-Монте»? Шпионю для компании «Доул Пайнэпл»?
– Ваш дядя сказал, что он из Управления армейской разведки.
– Вам часто выпадала возможность с ним поговорить?
– Он весьма колоритный старый плут.
– Похоже, часто. С кем он был?
– Ни с кем.
– О-о. А вот мэр припомнил пару других. Может, там был какой-то немец?
– Они прибыли куда позже.
– Другие двое? Когда они здесь появились? Помните?
– Я уехала в пятницу. Значит, они были здесь уже в четверг.
– В прошлый четверг, говорите. Четыре дня назад.
– Раз, два, три, четыре – да, четыре дня. Это плохо?
– Нет-нет-нет. Просто жаль, что я их не застал. С кем был тот немец?
– Так, дайте-ка вспомню. С ним был филиппинец. Из вооружённых сил.
– А-а, майор Агинальдо!
– Его я толком-то и не видела.
– Это наш друг. А вот насчёт парня из Германии я не уверен. А он и правда из Германии? Сомневаюсь, что я с ним близко знаком. Мэр сказал, что у него была борода.
– Мэр говорил про какого-то швейцарца.
– С бородой?
– Не видела.
– Но полковника-то вы видели.
– В этих краях нечасто видишь бороды. Они же, наверное, колются. Как и эти ваши усы, могу поручиться.
Американец молча повернулся к ней, как бы демонстративно готовый к тому, что она примется изучающе разглядывать его лицо – без шляпы, в поту, стекающем со взмокшей шевелюры, да и с обвислых усов… Вот он позволил себе отвернуться и заметить окружающий их багряный отблеск вечерней зари в последний миг перед тем, как тот поблёк.
– Ого, – выдохнул он.
– Моя бабушка называла это «меркоть».
– Иногда от такой красоты буквально падаешь с ног.
– Через пять минут начнут роиться комары, и нас съедят заживо.
– Меркоть. Звучит экзотично.
– Смотрите! Свет льётся точно жидкость!
– После такого как-то сильнее верится, что рай существует.
– Не уверена, что в рай так уж стоит желать попасть.
Кэти полагала, что эти слова его ошеломят, но Сэндс сказал:
– Кажется, я примерно понимаю, о чём вы.
Она спросила:
– Вы путешествуете с Писанием?
– С писанием?.. Э-эм…
– У вас есть с собой Библия – то есть не прямо с собой, в гостинице?
– Нет.
– Что ж, мы, несомненно, можем обеспечить вас одним экземпляром.
– Гмм, ладненько.
– Католики не особенно держатся за Слово Божие, как это делаем мы, остальные, верно?
– Не знаю. Не знаю, как делаете вы, остальные.
– Мистер Сэндс, чем я вас обидела?
– Я дико извиняюсь, – ответил он. – Дело вовсе не в вас. Просто я веду себя несколько нелюбезно и должен устыдиться.
Извинения растрогали Кэти. Она решила проявить немного благосклонности.
Сэндс сказал:
– А кто это там идёт с мэром Луисом? Копьё вон тащит…
Она заметила, что по широкой дороге, покрытой слежавшейся грязью и неглубокими лужицами, и впрямь идёт мэр с двумя каким-то незнакомцами: сам Луис – в своей белой спортивной рубашке, развевающейся, будто платье муу-муу [35], поверх его обширного живота, один из его спутников указывает наконечником копья куда-то под облака, а другой курит сигарету, – и мгновенно всё поняла.
– О, Господи, – простонала она и позвала: – Луис! Господин мэр!
Кэти встала, и Шкип Сэндс последовал её примеру. В левой руке она держала его носовой платок, на котором сидела. Мужчины обернулись и направились к ним.
– Вот она, вот она, – сказал мэр. С его приходом окончательно спустились сумерки, будто бы шлейфом притянулись вслед за ним. Во тьме поблёскивал огонёк сигареты. – Кэти, – произнёс мэр, – это весьма прискорбно.
В этот миг она уже не помнила, таила ли раньше хоть какую-нибудь надежду.
Казалось, мэр Луис обращается к Шкипу:
– Мне крайне печально, что об этом сообщаю именно я. Но, к сожалению, я всё-таки мэр.
Мэр протянул ей кольцо, и она выронила белый платок американца, чтобы принять его в ладонь.
– Кэти, сегодня вечером нам всем очень печально.
– Что-то не могу рассмотреть, есть ли на нём надпись.
– Вот она. Мне так грустно, что приходится доставлять вам это доказательство.
– Что уж тут поделаешь?
– Да-да, – кивнул Луис.
Кэти сжала перстень Тимоти в ладони.
– Что же теперь? Что мне с ним делать?
Она надела его себе на правый указательный палец.
– Не буду вас больше задерживать, можете идти, – сказал Шкип.
– Нет, не уходите, – схватила она его за руку.
– Это воистину трагично, – заметил он.
– Пойдём, Кэти, – сказал мэр. – Шкип выразит свои соболезнования позже.
Младший из спутников мэра бросил окурок в лужу.
– Мы совершили для вас долгое путешествие.
Теперь им нужно было заплатить. Кто будет платить?
– Это я должна дать вам пятьдесят песо? – спросила она. Никто не ответил. – А у вас есть… вы принесли… нет ли там чего-то ещё?.. – она повернулась к старику с копьём, но его лицо ничего не выражало – он не понимал по-английски.
– Да. У меня дома лежат останки тела Тимми, – подтвердил мэр. – Моя дорогая супруга не отходит от них ни на шаг, несёт безмолвную вахту, пока я не доставлю их вам. Да, Кэти, наш Тимми скончался. Пришло время надевать траур.
* * *Сэндс прошёл мимо дома миссис Джонс раза три-четыре, пока не увидел, что внутри горит свет. К тому времени было уже после одиннадцати, но здесь люди устраивали себе долгую сиесту, а потом не ложились чуть ли не до рассвета.