Реверс

— Сливки? Сахар?
— Ни в коем случае.
— Черный перец? — Похоже, Ева знала толк в заварке чая.
— Чуть-чуть.
— Договорились. Кстати, не надо мне «выкать». Пусть я теперь твой наставник, а ты мой ученик, но это ведь ненадолго…
Чай и в самом деле оказался на диво хорош.
— Там ведь не только молотый черный перец? — морщась от удовольствия, осведомился Сергей.
— Почувствовал?
— Нет. Видел, как ты добавила в заварной чайник щепотку из другого пакетика. Что в нем?
— А ты внимательный, — похвалила Ева. — Кроме перца я добавила еще одну травку из моего мира. В данном случае она работает как усилитель вкуса. Между прочим, пряности — основной товар, который мы получаем из Центрума или через Центрум из других миров.
Ага, подумал Сергей. Значит, все-таки не наркотики…
— И это выгодно? — спросил он.
— Суди сам. По пятьдесят миллиграммов порошка в каждую пачечку пряной смеси — много ли это? Сойдет за случайную примесь, складскую пыль. Указывать на пакетике ее присутствие, разумеется, необязательно. Зато смесь начинает пользоваться повышенным спросом, никакой рекламы не надо. Фирма-производитель обходит конкурентов, а мы с этого, естественно, имеем свою долю. Психотропными свойствами товар не обладает, вреда здоровью не наносит, границ страны не пересекал — словом, с точки зрения закона, придраться почти не к чему. И совесть наша чиста.
По мнению Сергея, вопрос насчет совести оставался спорным… хотя о какой совести можно говорить, когда речь идет о конкурентной борьбе, да еще по-российски?
— А ты думал — золото? — не угадала Ева. — Ошибаешься. Редкие металлы из Центрума мы иногда получаем, а драгоценные — никогда. Ни золото, ни серебро, ни платина, ни родий, ни палладий. Между прочим, в Центруме не так уж много драгметаллов. Предложат цезий — тоже не возьмем, он радиоактивный. Куда надежнее зарабатывать на чем-нибудь безопасном и невинном — скажем, на спичках или нитках. Это я для примера сказала. Ну, или на пряностях и биодобавках. Чуть медленнее только, но ведь мы не собираемся хапнуть и разбежаться. Очень хорошо идет средство для протрезвления — водители в восторге. Производители парфюма никогда не откажутся от амбры естественного происхождения — а ведь в большинстве лепестков «ромашки» китобои до сих пор бьют кашалотов.
О розовом масле слыхал? В моем мире есть такое масло, что розовое перед ним как плотник супротив столяра…
Так. Она и Чехова читала…
— Давно ты у нас? — спросил Сергей, прихлебывая чаек и жмурясь от удовольствия.
— Давно. И назад не собираюсь.
— Твой мир так плох?
Веселые чертики заплясали в глазах Евы.
— Может, это я плоха для него? — Она рассмеялась. — Ладно. Расскажу. В моем мире, как и у вас, есть разные страны и народы. И все они в большей или меньшей степени повернуты на благотворительности. Шагу не ступить, чтобы к тебе не пристали с требованием выложить хоть немного денег… например, в помощь безруким телеграфистам или слепым астрономам. Нет, и у вас бывают, конечно, благотворительные аукционы, балы, концерты, распродажи… Но вот до такого у вас не додумались. — Она вдруг заговорила голосом диктора. — Завтра в полдень на главной городской площади состоится благотворительная казнь. Просим заранее бронировать места на трибунах. Одежда, зубы, скальп и предсмертный автограф казненного будут проданы с аукциона, весь сбор поступит в распоряжение дирекции городского сиротского приюта… — Она захохотала, откинув голову. — Каково, а?
— Ну ни фига же себе, — проговорил потрясенный Сергей. Помолчал, соображая, и спросил: — А кого же казнят таким образом?
— Как правило, преступников. У них есть выбор. Согласие на благотворительную казнь — это отмена части правовых ограничений для ближайших родственников. Обычно приговоренные соглашаются и ведут себя как надо. Еще — потенциальные самоубийцы, безнадежно больные… «Эвтаназия у нас запрещена, но вы можете поучаствовать в благотворительной казни», — этот слоган у нас все знают.
— Ну ни фига же себе, — только и смог повторить Сергей.
— Словом, мне надоело, — объявила Ева. — Там хорошо, а здесь лучше.
— Постой… Раз уж там у вас такие нравы… Раз уж скальп… Тогда почему же не распродавать с аукциона пригодные для трансплантации органы казненных?
Ева вздохнула.
— Разве Родион не сказал тебе? Все, кроме одного, миры-лепестки развиты слабее вас. Какие могут быть трансплантации при их уровне развития? Один Центрум мог бы стать вровень с вами, если бы не испытал катастрофу сто с лишним лет назад… Теперь он отстает от вас где на сто лет, а где и на двести. «Высокомолекулярная чума» — это, знаешь, серьезно.
Сергей весь обратился в слух.
— С этой «чумой» и была связана катастрофа, — пояснила Ева. — Каков возбудитель и существует ли он вообще — этого мы не знаем. Кто говорит о микробах, кто о специальных нанороботах — все это пока только догадки. У нас нет научной базы, чтобы понять причину «высокомолекулярной чумы», а посвящать в наши секреты научный мир мы, конечно, не станем. Приятно только одно: из всех миров «заражен» лишь один Центрум. Думаю, что возбудитель «чумы» все же существует, но не способен преодолеть Проход в живом состоянии. И это радует! Но в Центруме почти все углеводороды распадаются очень быстро, и полимеры, естественно, тоже — кроме некоторых природных. Что отсюда следует?
— Что зубные пломбы делают там из амальгамы, а не из пластмассы, — сказал Сергей.
— А еще?
— Что сыграть там в футбол еще можно, а вот в настольный теннис — уже вряд ли.
— Глупо, но верно. Шарики целлулоидные, а это полимер. И кино там нет, потому что при их уровне техники без кинолент не обойтись, а это тоже полимеры. Существует только всякая ерунда вроде «волшебного фонаря» со сменой стеклянных диапозитивов. Но главное — в Центруме нет нефти. Раньше была, а теперь нет. Остался уголь, есть сколько-то природного газа, а нефти нет. Уничтожена прямо в геологических пластах. Природная катастрофа привела к политическим катаклизмам и техническому застою. Думаю, со временем будут найдены обходные пути, многое уже делается, особенно в Клондале и Лорее, но пока Центрум технологически позади вас.
— А остальные миры?
— Остальные — то же самое, но без глобальной катастрофы.
— Кроме одного, значит? — спросил Сергей.
— Кроме одного, — подтвердила Ева. — Тот мир-лепесток развит сильнее, чем ваш. И он давно отделился от Центрума. Как — не спрашивай. Но попасть туда невозможно.
  
Глава 5. Куда ты попал, Робин Крузо? Где ты был?
 
— Да брось ты, наконец, этот саквояж! — не выдержал Патрик. — Чего зря надрываешься?
— Там мой костюм, — тяжело дыша, ответил Макс. После спуска с горы и подъема на плечо другой горы он уже не был твердо убежден в необходимости носить лишние тяжести и продолжал тащить саквояж больше из упрямства. Саквояж тоже был из упрямых: обладал инерцией, оттягивал руку и все время норовил стукнуть по коленке.
А оружие Теодора Патрик нес сам, не рискуя доверить его Максу.
Это он правильно делал. Нет, Макс не стал бы стрелять Патрику в спину, даже если сумел бы разобраться, как снять диковинный карабин с предохранителя. Он всего лишь постарался бы избавиться от общества рыжего убийцы, отогнав его куда-нибудь за пределы видимости или подранив, если рыжий окажется чересчур настырным.
А что потом? Макс не знал. Наверное, стоило бы вернуться к телу Теодора — не потому, что он все-таки мог ожить (в такое развитие событий уже не слишком верилось), а потому, что именно там Макс попал в мир, который Патрик называл Центрумом. Где вход, там, возможно, и выход.
Так оно или нет, кто мог сказать? Но надеяться, наверное, не запрещено в любом мире.
На всякий случай Макс крутил головой, запоминая приметы: груду камней, одинокое кривое дерево, чье-то старое кострище, уже обросшее по краям жесткой травой…
Солнце пекло. Прыгали из-под ног кузнечики. Хотелось пить.