Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

— Мой папа лечит от бесплодия. Вы понимаете, что это? Тысячи женщин, которым он помог, и их мужья дарили ему свои самые дорогие украшения. Ведь он дал им возможность продолжить их род!
— А деньги?
— Тоже от наших родителей.
«Ваш муж сказал, что готовил деньги, чтобы послать матери…» — У Омельчука хватило ума промолчать об этом.
— Единственное богатство моего мужа — это его честь! — Оба адвоката немедленно склонили головы. — Репутация благородного человека, которую никому не удастся запятнать. И еще вот это…
Жена Гийо открыла кейс.
Он до самого верха заполнен был медалями, нагрудными знаками, вымпелами и дипломами различных международных соревнований, вырезками из отечественной и иностранной прессы.
Омельчук пошел на попятный:
— Это делает вам честь. Вы выгораживаете мужа. Я понимаю вас. Не каждая жена так поступит. К сожалению, мы, мужчины, не всегда думаем только о женах…
Яснее было трудно выразить свою мысль. Жена Гийо тут же парировала:
— К сожалению, вокруг немало людей, которые готовы оклеветать самого порядочного мужчину. Но в данном случае они бессильны. Гийо идеальный спутник жизни. Ни разу не вошел в дом без цветка. Без коробки конфет или плитки шоколада. Чтобы кого–нибудь не порадовать… Это самый порядочный и верный муж. Вскоре вы убедитесь.
— Но есть свидетели…
Жена директора ресторана снова перебила:
— Женщины, которые на него показывают!.. Кто–то их научил, кто–то организовал это дело! Не знаю, из каких соображений. Как только они поймут, что служат орудием, они сразу откажутся от своих показаний…
Разговор принимал характер, который Омельчуку был неприятен.
— Чем могу еще служить?
— Мы намерены ходатайствовать, чтобы мерой пресечения ему до суда оставалась подписка о невыезде… — сказал прибывший адвокат. — Вот справки о состоянии его здоровья. Заключение под стражу ему явно противопоказано…
Адвокат заметил еще:
— Как многолетний в прошлом председатель Верховного суда, я рассмотрел немало дел по материалам ОБХСС. Это сложные дела… Многие потом отказываются от показаний. И вот еще. У жены нашего клиента есть разрешение на свидание. Вот, пожалуйста.
Омельчук осмотрел бумагу. Документ, без сомнения, был подлинный. Угловой штамп. Печать. Подписал заместитель прокурора республики.
Жена Гийо снова вмешалась:
— И я надеюсь, вы не откажете в продуктовых передачах. Ему сейчас особенно нужно доброкачественное питание, витамины.
Омельчук наконец не выдержал:
— Может, его на это время прикрепить к «кремлевке»?
— Не беспокойтесь, — она поправила очки. — Свет не без добрых людей. Надо будет — прикрепят…
Жена спала. Вернее, делала вид, что спит. Игумнов поправил одеяло, но она все равно не откликнулась. Рационализм ее порой поражал.
Муж и жена, они не стали одним целым. Две параллельные жизни как два рельса одной колеи. Рядом, но никогда не сближаясь…
На тумбочке с ее стороны лежало ожерелье, купленное ей родителями по окончании университета. Рядом стояла фотография её отца.
Игумнов смотрел на жену, лежавшую с закрытыми глазами, лицом к стене. Обе руки ее были аккуратно сложены под щеку, так научили ее в детстве.
Какая, в сущности, глупость их брак! Как ни крути, но разве красивая эта женщина создана для того, чтобы прозябать вечерами в ожидании своего мужа, живущего ночной жизнью первобытного охотника и самца.
«Жестокий мир! Она вполне могла найти мужа по себе. А может, у нее уже есть друг и она мучается, думая, что ее уход сломает Игумнову жизнь. Распространенная ошибка: каждый думает, что его любят немного больше, чем он сам…»
На кухне придушенно затарахтел телефон, он подошел. Звонил помощник дежурного.
— Тебя вызывают в инспекцию по личному составу. На завтра.
— Кто именно?
— Исчурков! Знакомы?
«Вот и объяснение тому, что меня пасли… — подумал Игумнов. — Инспекция по личному составу, полузакрытая организация, ведавшая чистотой и незапятнанностью милицейских душ, жаждала его крови. Готовится разбор…»
— Не знаешь, в чем дело? — спросил он.
 
— По–моему, насчет французской косметики. Кто–то стучит!
— Да–а…
— Там что–то еще насчет администратора Госконцерта…
Администратор лишился чемодана в одну секунду: оставил у входа в зал, а сам побежал в буфет. Чемодану в момент приделали ноги. Никто из сидевших поблизости и не заметил, как это случилось. Администратор был поддатый, чувствовал свою вину, он даже не настаивал на том, чтобы чемодан искали.
— Парни! Только отправьте! Поезд уже подали, посадка кончается! Выручайте, парни!
В дежурке было много людей. Был начальник, его зам, начальник дежурной части. Администратор кричал на все здание. Все слышали и молчали. Случившееся касалось лишь начальника розыска и его подчиненных.
Когда Качан с помощью бригадира поезда засунул потерпевшего в вагон, Игумнову позвонил Картузов.
— Пусть Качан напишет рапорт об оказании материальной помощи. Молодая семья. Денег всегда не хватает. Как все утихнет, я выпишу ему полсотни. — Это была плата.
«Между Картузовым и генералом Скубилиным кошка пробежала», — Игумнов вернулся в комнату, инспекция по личному составу обычно обходила вокзал бывшего скубилинского шофера стороной.
В их работе, где главной опасностью были вроде убийцы и грабители, остерегаться следовало главным образом не вооруженных преступников, а начальства. Все шло сверху, с какого–то уровня, где, как кольца Сатурна, стояли плотные слои, входя в которые сгорало все живое.
Во главе министерства становились кто угодно — экономисты, строители, все, кроме настоящих ментов и нормальных юристов. Все они были политики, и первое, чем они занимались, как могли, начинали политизировать милицию.
Телефон молчал. Стоило Игумнову взглянуть на него, и сразу раздался звонок.
Звонил МО–14562:
— Я узнал про этого. С кольцом. Которого задерживали в аэропорту и потом отпустили. Неудобнов Михаил… Работал в Раменском таксомоторном парке. Сейчас без работы.
— Желтов знает?
— Да. Он сказал, что перетаскает всю милицейскую смену, но кольцо найдет.
Майя, губастая черноглазая девушка с фиолетовым ярким бантом в волосах, в клипсах, катила сумку по высвеченному прожекторами взлетному полю. Было около двух ночи. Пассажиры растянулись на полкилометра. Автобусы к борту не подогнали, у водителей был перерыв.
Всю площадь перед вокзалом занимал автотранспорт. Водители — крупные ухватистые мужики — встречали у выхода в город:
— Далеко поедем?
Майю тоже окликнули, даже несколько сразу:
— Девушка, машина нужна?
Она не решилась: ночь, незнакомый город и денег жалко.
В темноте платформы виднелась электричка, на ней можно было в 4.30, первым поездом, доехать до вокзала, оттуда до метро «Домодедовская» и дальше автобусом до Юркиной части.
Было заманчиво доехать на такси, вызвать Юрку с коммутатора. Последние дни перед поездкой прошли в беготне. Заранее к отъезду не готовилась. В последнюю минуту свалилось вдруг все сразу. Тут еще Димка заболел. Два дня не ходил в садик. Думала, придется сдавать билеты. Потом мать прихворнула с давлением. В последний день стало лучше. Обеспечила ее лекарствами, все вроде устроилось. Перед самой поездкой пекла печенье — оставить им, чтоб ели да вспоминали.
Она поставила сумку ближе к светильнику, где уже стояли несколько женщин — читали. Достала свежий номер «За отличный рейс», в последнюю минуту вынула из почтового ящика.
Таксисты искали клиентов и тут.
К Майе тоже один подошел — на вид приветливый, скромный:
— Девушка, вам далеко? А то таксист не хочет везти одного!
Майя хотела не отвечать, но уже доставала адрес:
— Воинская часть… Вот.
Он прочитал:
— Тут недалеко. Но для меня вы попутчик невыгодный. Вылезете, а дальше весь расход опять на меня. Может, я кого–нибудь еще найду. И вам дешевле…
«Не глянулась! Ну еще бы! — Она поправила волосы. — Выгляжу, как чучело!» Парикмахерскую откладывала до последнего дня. Так и не сходила.