Фальшивый талисман. Зашифрованный счет
А самолет уже шел на посадку, проваливаясь в воздушные ямы, и Ипполитов крепче сжал ручки кресла.
Дай бог, чтобы пронесло!
Почувствовал, как самолет коснулся колесами земли, побежал, подпрыгивая на ухабах. Вдруг послышался удар. Ипполитова бросило на пол, он больно стукнулся локтем правой руки, успел подумать: вот сейчас все развалится и взорвется, пришла смерть, — закричал почти беззвучно, слава богу, беззвучно, так как в следующее мгновение увидел совсем близко испуганные глаза Лиды. Прошло еще несколько секунд, ничего не произошло, самолет стоял, и, кажется, никто, кроме Суловой, не слышал его крика.
Вскочил на ноги и увидел в дверях пилотской кабины командира корабля.
— Что случилось? — спросил Ипполитов.
Тот только махнул рукой:
— Ударились крылом о дерево, возможно, повредили мотор. Сейчас посмотрим.
Ипполитов облегченно вздохнул. Что ему заботы пилота! Пусть провалятся хоть в тартарары, главное, он за линией фронта, живой, здоровый, и сейчас…
— Прикажите выбросить трап! — произнес он властно.
Командир корабля будто и не услышал его. Открыл дверь, спустился на землю.
— Мы не имеем права медлить, — бросил ему в спину Ипполитов.
Но пилот не обратил на него внимания. Вслед за командиром еще два члена экипажа выпрыгнули на землю. Ипполитов выглянул из самолета — летчики возились возле крыла.
— Что случилось? — громко спросил Ипполитов.
— Оторвало мотор, взлететь не сможем, — откликнулся командир.
— Ничего, пробьетесь через линию фронта пешком, — беззаботно посоветовал Ипполитов, — а сейчас давайте трап.
Члены экипажа стали опускать трап. Ипполитов освободил крепления мотоцикла. Мотор завелся сразу. Ипполитов выехал из самолета, усадил в коляску Сулову. Затем они с командиром по карте определили маршрут, и Ипполитов рванул по грунтовой дороге, через несколько километров соединяющейся с шоссе.
Глава 23
Костры горели, и Бобренок стоял в окопе возле блиндажа, ожидая вражеский самолет. Проходили минуты, а его все не было. Через полчаса где-то далеко послышался гул моторов, майор выпрыгнул из окопа, но гул отдалился и вскоре совсем затих.
Минуты тянулись медленно: пять… семь… Тишина, и только сосны шумят над головой.
Бобренок подумал, что, наверное, вражеский самолет прошел совсем рядом, и они слышали гул его моторов. Но что произошло? Сбились с курса? Не заметили костров в предутреннем тумане? Потеряли ориентацию?
Вопросов возникло много, и никто не мог дать на них ответа.
Бобренок спустился в блиндаж, вызвал по рации Карего. Доложил, что вражеский самолет не приземлился.
— Слушай меня внимательно, майор, — услыхал слегка взволнованный голос полковника. — Неизвестному самолету — возможно, тому, которого мы ждем, — удалось пробиться сквозь огонь наших зениток. Только что с командного пункта сообщили: самолет пошел на посадку в районе одного из старых немецких аэродромов. Семьдесят километров на северо-восток от вас. Сейчас я свяжусь с работниками районной госбезопасности, пусть поднимают по тревоге группу перехвата. Вам приказываю перекрыть Тринадцатое шоссе в двадцати пяти километрах от Квасова. Понятно?
— Слушаюсь, товарищ полковник!
— Выполняйте.
Бобренок вскочил на мотоцикл, Толкунов пристроился на заднем сиденье, и машина запетляла между деревьями, выбираясь на дорогу, где в «виллисе» их ждал Виктор.
Глава 24
Мотоцикл, в котором сидели Ипполитов и Сулова, бросало на ухабах, и он натужно ревел, преодолевая их. Наконец выскочили на дорогу, метров за триста от поля, где стоял поврежденный «Арадо». Мотор взревел еще раз, вероятно, Ипполитов газанул, преодолевая последнее препятствие. Звук начал затихать, напоминая шмелиное гудение.
Командир самолета приказал бортрадисту:
— Курт, передай на базу: задание выполнили, пассажиров высадили благополучно. Самолет поврежден, взлететь не сможем. Никто из членов экипажа не пострадал, приняли решение лесами пробиваться через линию фронта.
— Слушаюсь, герр гауптман. — Радист пошел передавать шифровку.
Гауптман легко поднялся вслед за ним в самолет, расстелил на каком-то ящике карту. Посветил фонариком и позвал штурмана.
— Как считаешь, Арвид, — спросил он, проведя пальцем по карте вдоль тонкой линии шоссе, — будем пробиваться здесь или лесами в обход Бреста?
— Вдоль шоссе легче, — подумав, ответил штурман, — но и опаснее. Зона по обе стороны шоссе контролируется военными патрулями, ну и вообще больше шансов натолкнуться на какую-нибудь часть или отдельных солдат. Для нас это смерть: с боями навряд ли пробьемся. На шестерых два автомата, а пистолеты — так, попугать…
Командир наморщил лоб.
— Согласен. Наше спасение — осторожность. Русские наверняка засекли самолет, не могли не засечь, их поисковые группы скоро будут тут. Пойдем этими лесами, — провел карандашом линию на карте, — и не будем терять времени. С собой взять только оружие и продовольствие.
Вышедший из кабины второй пилот остановился рядом, заметил:
— Продуктов фактически нет. Хлеб, масло, шоколад — на два дня. Все.
— Растянем на три, — решил командир. — Будем пополнять запасы на лесных хуторах.
— Опасно, — не согласился штурман, — сами говорили, наше спасение — в осторожности.
Второй пилот, великан, почти достававший головой потолок кабины, засмеялся и погладил шмайсер.
— Можно по-разному обеспечить секретность передвижения. — Объяснил: — Тот, кто нас увидит, уже не должен заговорить.
Штурман посмотрел на него с отвращением:
— Вам бы в СС, Вальтер…
— Какая разница? Все мы — солдаты фюрера. А фюрер что сказал? Уничтожать врагов рейха, а то, что вокруг нас сейчас все враги, не вызывает никакого сомнения.
— Логика мясника, — пробурчал штурман.
— Вы что-то сказали?
— Я считаю, что должна быть разница между офицером люфтваффе и эсэсовцем.
— Прошу вас не ссориться!.. — повысил голос командир. — Что там, Курт? — спросил, увидев бортрадиста.
— Шифровку передал. Нам всем благодарность.
— Хайль! — автоматически поднял руку командир. — Весь экипаж сюда!
Все выстроились под самолетом, начиная с обер-лейтенанта Вальтера Вульфа, второго пилота, возвышавшегося над всеми, и кончая унтер-офицером Куртом Мюллером, бортрадистом, восемнадцатилетним юношей, фактически не знавшим еще, почем фунт лиха, и воспринимавшим житейские трудности с удивлением, будто не верил, что именно с ним могут случиться серьезные неприятности. Вероятно, только один он из всего экипажа еще до конца не осознал всей сложности их положения — стоял последним в ряду, переступал с ноги на ногу и вытягивал шею, чтобы лучше слышать каждое слово гауптмана. А тот сказал:
— Мы выполнили задание, и командование объявило нам благодарность. Но самолет поврежден. У нас остается один выход — пробиваться через линию фронта. Надеюсь, все понимают, насколько это опасно. Продуктов — самая малость, рюкзак с ними будем нести по очереди. Стрелять только в крайнем случае, громко не разговаривать, будем передвигаться с интервалом в пять метров. Вопросы есть?
— Самолет подожжем? — вырвалось у Курта. — Чтобы наш «Арадо» не достался русским.
— Чудак! — оборвал его второй пилот. — Думаешь, они еще не ищут нас? А ты хочешь облегчить им дело…
— Пошли! — приказал гауптман, и они двинулись от темного, какого-то хмурого и одинокого «Арадо» в сторону леса, черневшего в сотне метров. Когда-то тут был полевой немецкий аэродром. Именно здесь служил гауптман Вайс — нынешний командир «Арадо», — он знал окружающие леса и уверенно вел группу.
Через несколько сот метров начались настоящие дебри, приходилось продираться через завалы, преодолевать ручьи. Лес шумел, и Курту иногда становилось страшно — никогда еще не бродил в таких зарослях, леса под Кенигсбергом, где он родился, скорее напоминали парки, и он считал, что они всюду такие, светлые и прореженные, с аккуратными просеками. А тут ветки хлестали по лицу, и сквозь кусты невозможно было продраться. Но Курта не оставляло хорошее настроение, шел, тихо напевая какую-то песенку и так отгоняя страх, охватывавший его от неожиданного уханья сыча или треска сломанной ветки.