Возмездие

Другие заключенные и охранники не раз просили меня сыграть и спеть, но я не хочу. Это только еще больше подчеркнуло бы мою несвободу. Но никто не понимает.
Начальница тюрьмы приветствует меня, не поднимая глаз от бумаг, указывает на стул перед своим письменным столом и просит сесть. Ей шестьдесят, но она крепкая и мускулистая, как человек, который летом играет в гольф и ходит на яхте, а зимой ездит в Валь-д’Изер [5], возвращаясь с красивым загаром и в отличном настроении.
Беатрис Викторссон листает бумаги в папке, лежащей перед ней на столе, азатем складывает руки перед собой, устремив взгляд на меня.
— Расследование инцидента в подвале закончено, — начинает она. — Анне будет предъявлено обвинение в покушении на убийство и, как тебе известно, она переведена в другое учреждение.
Я киваю.
— Поскольку она не подала против тебя встречного иска, тебе обвинения предъявлены не будут. Мы ограничимся подачей рапорта об инциденте. Надеюсь, ты испытываешь за это благодарность.
Беатрис смотрит на меня, подняв брови — интересно, она ожидает ответа? Что я могу сказать?
— Ты пробыла здесь более пяти лет, Линда, — вздыхает она.
— Да, — отвечаю я.
— Ты знаешь, что твое поведение будет играть большую роль, если решишь снова подавать заявление об увольнительной, — Беатрис Викторссон улыбается. — Или когда ты захочешь, чтобы была определена граница твоего срока.
Я снова киваю.
— Тем не менее, ты участвуешь в некоторых… ссорах, и мне кажется, что это досадно. Провокации на отделении, происшествие с Анной, а теперь еще и в столовой. Ты ведь понимаешь, что все это в конечном итоге ударит по тебе.
Ее взгляд скользит по шраму на моем лице.
— В подвале все произошло не по моей вине, — отвечаю я. — Я не угрожала Анне.
— Ты всегда так говоришь. Ты никогда не виновата в том, что говорят о тебе другие. Но сегодня ты ударила в столовой другую заключенную. И в выходные тоже.
— Я ее не била, — произношу я. — Просто задела поднос, так что он упал на пол. Это большая разница. А та, в прогулочном дворе, упала специально.
— Кроме того, мы отметили, что ты стала много общаться с определенным лицом, — говорит начальница тюрьмы.
— Кого вы имеете в виду? — спрашиваю я, притворяясь дурочкой.
— Я хотела бы попросить тебе подумать, разумно ли это.
Беатрис Викторссон закатывает глаза по поводу моего молчания. Потом предупреждает. На основании моего примерного поведения до инцидента в подвале она готова дать мне еще один шанс.
— Но, — подчеркивает она. — Малейший признак того, что ты забыла об этом разговоре, заставит меня принять меры. Мы поняли друг друга?
— Разумеется, — отвечаю я. — Я все поняла.
Начиная со следующего дня я отказываюсь выходить на работу.
После завтрака остаюсь сидеть в столовой, не иду с остальными на фабрику, пусть делают со мной, что хотят. Один охранник угрожает отменить мне право на посещения, если я не буду сотрудничать, потом приходят другие, они окружают меня. Говорят, что в штрафном изоляторе мне, может быть, придут в голову более здравые мысли. Тут встает Адриана и заявляет, что я буду проводить время с ней, — к моему удивлению, охранники отступают. До того, как оставить нас в корпусе, охранник напоминает, что в течение дня все должны быть заняты, но ограничивается написанием рапорта. И больше никто не напоминает мне об обязанности трудиться, даже начальница тюрьмы.
Мне любопытно, какие рычаги давления на нее есть у Адрианы, но та только смеется, как всегда, в ответ на мои вопросы.
— Достаточно давать то, что им действительно нужно, — загадочно отвечает она.
Я понимаю, почему Беатрис Викторссон не хочет, чтобы я общалась с Адрианой.
В углу столовой стоит искусственная елка с потрепанными гирляндами, в динамиках Бинг Кросби мечтает о белом Рождестве. В воздухе повисла тоска — многие хотели бы провести этот вечер дома со своими семьями, а не встречать Рождество в Бископсберге.
 
Несколько охранников в белых бородах и красных колпачках обходят народ, произнося «хо-хо-хо», а один из них, решив пошутить, спрашивает, есть ли здесь послушные заключенные. Они угощают безалкогольным глинтвейном и имбирным печеньем, мысленно радуясь тому, сколько денег добавится в конверт с зарплатой после всех дней сверхурочной работы.
Кристоффер с подносом подходит ко мне, я смотрю ему в глаза под колпаком рождественского гнома. С тех пор, как я вернулась из лазарета, он избегал меня, и я тоже старалась ему не попадаться. Как и многие другие, он не скрывает чувств при виде моего изуродованного лица.
Я смотрю на Кристоффера, ничего не отвечая.
— Приятно видеть, что ты поправилась, — продолжает он. — Но что-то в тебе изменилось, только вот что? А, прическа! Красивая, почти как у меня.
Он стаскивает колпак и проводит рукой по бритому черепу, ухмыляясь коллеге, который решил не вмешиваться.
— А мое лицо тебе тоже нравится? — спрашиваю я. — В таком случае надеюсь, что ты посмотрел внимательно. Ведь это из-за тебя я так выгляжу.
— Что ты этим хочешь сказать, черт подери?
— Ты оставил меня с Анной в подвале без присмотра. Это грубое должностное нарушение, и ты прекрасно это знаешь. Строго говоря, мне следовало бы подать на тебя жалобу — но, может быть, еще не поздно?
Я поворачиваюсь и иду прочь, ожидая услышать за спиной топот его ботинок, но он решает со мной не связываться.
Убить время мне позволяют тренировки с Адрианой. Праздники проходят быстрее, и мне есть чем заняться, хотя днем я не хожу на работу. Теперь все в Бископсберге знают, что Королева и Монстр всегда вместе. Иногда нам разрешают заниматься в помещении рядом с тренажерным залом, где пол устлан тонкими резиновыми ковриками. Адриана по-прежнему не в состоянии тренироваться как раньше, но дает мне четкие инструкции. Иногда со скамьи, иногда — лежа на полу, а в те дни, когда чувствует себя бодрее, она какое-то время участвует в тренировке.
— Двадцать восемь, двадцать девять, — считает она. — Ты можешь, продолжай.
Я стискиваю зубы. Приседаю, низко опускаюсь, вытягивая руки вперед. Потом снова выпрямляю ноги и опускаю руки. Потом повторяю приседание. Снова и снова. Мышцы забиты молочной кислотой, в ногах и руках жжет. Меня все больше раздражает Адриана, которая так наседает на меня.
— Ненавижу эти приседания, — задыхаясь, произношу я.
— Прекрасно, — отвечает она. — Ты злишься. Используй это.
— Тяжело.
— Не веди себя как избалованный ребенок. Борись.
— Заткнись.
— И не забывай дышать.
Я делаю еще двадцать приседаний. Потом отжимания. Потом поднимания корпуса. Снова отжимания, потом приседания, а потом я валюсь на пол, ощущая во рту вкус крови.
— Когда снова приедет Микаэла? — спрашивает Адриана.
— Она сказала, что может после праздников, но нам дали время на начало февраля.
— Ты рада, что она приедет?
— Да, конечно.
— Скажи, если захочешь позвонить ей до того.
Я знаю, что у Адрианы есть мобильный телефон, но понятия не имею, где она его прячет. Поблагодарив за предложение, я отвечаю, что моя сестра очень заботится о том, чтобы все было по правилам. Если я позвоню ей из тюрьмы с неизвестного номера, она только разнервничается.
Адриана тычет в меня носком кроссовки и говорит, что я сегодня хорошо поработала. Поначалу я не могла сделать больше двух отжиманий.
— По вечерам Алекс всегда делал отжимания, — произношу я и закрываю глаза.
Однажды летала подтрунивать над ним, а он ответил, что мне вроде бы нравится его фигура. Потом притянул меня к себе, и мы долго целовались.
— Как вы познакомились? — спрашивает Адриана. — Кажется, все произошло очень быстро.
— Все началось вскоре после похорон мамы, — отвечаю я. — В начале июня. Мы провели вместе одно короткое упоительное лето, прежде чем меня арестовали.