Возмездие

Органная музыка, песни в исполнении певцов, сменявших друг друга, слова пастора о том, какой след оставила мама и как весь народ оплакивает ее уход. Швеция безвременно потеряла свою самую яркую певицу. Но она была не только выдающейся артисткой, она была заботливой и любящей матерью, уважаемым и неоценимым коллегой для многих музыкантов. Великим человеком. А ее божественный голос останется с нами навсегда, вопреки той пустоте, которую она оставила после себя.
Впрочем, пустота — это слишком мягко сказано. Когда взрывается гигантская звезда, возникает черная дыра. Ее невозможно увидеть, она поглощает все вокруг себя, и даже свет не может из нее выбраться.
Именно это и произошло, когда умерла мама. А теперь меня еще и предал муж. Меня засосало в пустоту, я перестала существовать. Осталась одна в темноте, и никто этого не заметил. Ни камеры, направленные на меня, ни участники похорон на скамьях за спиной, ни Симон, стоящий рядом. Даже моя собственная сестра.
Всю церемонию я просидела с прямой спиной, не уронив ни слезинки.
Потом по этому поводу задавали много вопросов следователи. По мне невозможно было понять, что я только что пережила. Не похоже было, что я так сломлена неверностью Симона, как утверждала. Скорее, я выглядела холодной и суровой. Вероятно, уже тогда я решила убить мужа.
Но слезы пролились позднее, когда их никто не видел.
Когда тебя предает человек, которого любишь и которым дорожишь больше всего на свете, это само по себе убийственно. Но то, что об этом знает весь мир, ужасно унизительно. Когда после смерти Симона бомба взорвалась, СМИ обсасывали каждую подробность и раскрыли имя той женщины, с которой он мне изменял. Я увидела ее на фотографии в газете незадолго до того, как меня перевели в Бископсберг. Красивая, молодая, с округлыми формами и рыжими волосами до талии. Она была бэк-вокалисткой в его последнем сингле, а местом их страстных встреч называли студию звукозаписи. Публиковались их многочисленные совместные фотографии, снятые в самых разных местах, строились догадки, как долго муж водил за нос Солнечную девочку. Другая женщина пребывала в полном отчаянии, говорила, что он был для нее всем. Казалось, я читала о ком-то другом, хотя и прекрасно помнила, как все это было.
После похорон для меня наступило ужасное время. Я не могла есть, не могла спать. Казалось, я перестала существовать. Дни и ночи сливались воедино, когда я наводила порядок в маминой квартире, пытаясь справиться с горем. Чувствовала себя нежеланной, отвергнутой, одинокой. Замужняя женщина, ставшая непривлекательной для мужа. Я изводила себя, задаваясь вопросом, приводил ли Симон ее в нашу квартиру — совершали ли они все то, что он так подробно описывал в переписке, на нашей супружеской постели? В глубине души я думала, что он на такое не способен, но, по всей видимости, моя вера недорого стоит.
Помимо пары звонков, когда он был выпивши, Симон оставил меня тем летом в покое.
В августе я подала заявление на развод, и тут он снова принялся мне звонить. Однажды он явился на Карлаплан, протиснулся мимо меня в квартиру и заявил, что мы должны поговорить, что не можем так легкомысленно выбросить прочь нашу любовь и все, что нас связывает. Я ответила, что это он все выбросил и вел себя легкомысленно. Он стал нервничать, поскольку я не слушала его заверений о том, что он никогда в жизни не посмотрит на другую, если только я вернусь к нему. Он стал кричать, я закричала в ответ:
— Все! Поздно! Я встретила другого. И хочу, чтобы ты ушел.
Он уставился на меня, словно бы я заговорила на другом языке. Взял мою руку и увидел, что на безымянном пальце нет кольца. Потом прошел мимо меня в спальню, остановился в дверях и обернулся. Вид у него был потрясенный:
— Кто он?
Я посмотрела, куда указывал Симон, и увидела на кровати рубашку Алекса.
— Человек, который совсем не похож на тебя, — ответила я.
* * *
Во время допросов Тони Будин хочет знать, почему Симон решил связаться со мной в августе. Если мы практически не общались после похорон в мае, то почему же начали снова?
 
— Я же сказала, — отвечаю я. — Он получил бумаги на развод. Наконец-то до него дошло, что он натворил, и он пришел в панику. Звонил мне постоянно, писал сообщения, хотел встретиться, поговорить.
— О чем он хотел поговорить?
— Он хотел, чтобы я перестала встречаться с Алексом, хотел, чтобы я поняла, что он чувствовал себя забытым, пока я ухаживала за больной мамой. Что другая женщина ничего не значит — все те же пустые слова, что и прежде. Но опять обсуждать все это — все равно что вытащить нож из раны и тут же вонзить обратно, да еще и повернуть, — поясняю я и взмахиваю рукой в воздухе.
Слишком поздно до меня доходит, как это воспринимается. Тони Будин смотрит на меня, потом переглядывается с Юханом Фошелем.
— Зачем бы мне снова подвергать себя всему этому? — негромко заканчиваю я, сложив руки на коленях. — Я для себя все решила. К этому времени уже оставила все позади и была счастлива с другим.
Перед новым визитом Микаэлы в тюрьму я уже не так волнуюсь, как в первый раз. Мы обе избегаем упоминать маму и папу, а вместо этого предаемся воспоминаниям.
Вспоминаем огромных щук, которые якобы водились в тростнике у мостков на даче. Обычно мы мало заботились об этих россказнях: смело прыгали в воду и плавали, пока кожа не становилась сморщенной, как изюм. Но временами, когда мы сидели на мостках, болтая ногами в воде, приходили соседские дети и пугали нас историями о тех, на кого нападали эти бестии с острыми, как шило, зубами. После этих разговоров мы приглядывались к каждому движению в мутной воде под мостками, соревнуясь, кто не побоится продержать ноги в реке дольше. Из нас двоих почти всегда выигрывала я, но она не хочет этого признавать.
Мы смеемся, вспоминая, как были в Италии и взяли на прокат машину в Риме. Я была уверена, что мы разобьемся насмерть — припоминаю Микаэле, как она просто ехала вперед на каждом перекрестке. Ехать с ней было опасно для жизни — я шутливо спрашиваю, водит ли она машину так же непредсказуемо в плотном движении Стокгольма.
— Я ведь сначала смотрела, — возражает она. — Все так делали. У них красный свет — просто рекомендация, чтобы ты приглядывался более внимательно. Признайся, что я вела лучше, чем Симон — он был слишком осторожен.
Сейчас начнется. Я чувствую — ее вопросы больше невозможно сдерживать.
— Прекрасное было время, — отвечаю я, стараясь говорить ровным и спокойным голосом.
— Вы были самой счастливой парой, какую я когда-либо видела, — говорит Микаэла. — Что между вами произошло?
Я не отвечаю. Ей известно об измене. На самом деле она спрашивает о том, о чем так и не смогла узнать пресса. Что стало истинной причиной его обмана? Я убила его в наказание, сойдя с ума от ревности и гнева?
— Тебе не следовало так изолироваться после похорон, — сетует Микаэла. — Ты могла бы позвонить мне.
— Задним числом всегда легче судить, — вздыхаю я. — В первую очередь мне не следовало читать сообщения той женщины. Лучше бы мне вообще было не знать о ее существовании.
Микаэла смотрит на меня с удивлением.
— В таком случае мы с Симоном продолжали бы жить так, как жили до болезни мамы, — продолжаю я. — Он расстался бы с ней. Мы купили бы дом, завели детей. Симон любил меня, именно этого он всегда и хотел.
— Да, но ты-то хотела этого? — спрашивает Микаэла.
Об этом я размышляла бесчисленное множество раз. Ответа я не знаю. Симон умел довести меня до белого каления, а потом мастерски вымолить прощение.
— Может быть, — отвечаю я. — Если бы я не встретила Алекса, то наверняка захотела бы. Подумать только, одна случайная встреча — в тот редкий день, когда я вообще вышла из квартиры — так все изменила. Частичка моей души продолжала любить Симона, но Алекс сделал меня счастливее, чем когда-либо.